Поющие в терновнике - Маккалоу Колин (бесплатные онлайн книги читаем полные версии TXT) 📗
Его беспокойные руки мяли ей грудь.
– Понимаешь, когда я… готов… без этого все остается в тебе, и тогда получается ребенок.
Так вот оно что! Нашел защиту от детей! Жулик!
Люк погасил свет, увлек Мэгги на кровать, и очень скоро Мэгги услышала те же звуки, что тогда в гостинице в Данни, и теперь поняла: он готовится. Жулик! Но как его перехитрить?
Она терпела, стараясь не показать, как ей больно. Почему должно быть так больно, если то, что они делают, вполне естественно?
– Тебе это не нравится, а, Мэг? – спросил потом Люк. – Видно, ты совсем для этого не выросла, если тебе и сейчас так больно, а не только в первый раз. Ладно, больше не буду. Ты ж не против, когда мне хватает твоих грудей, верно?
– Ох, не все ли равно? – устало отозвалась Мэгги. – Если ты не будешь делать мне больно, пусть будет так.
– Маловато в тебе пылу, Мэг!
– Для этого-то?!
Но он уже опять воспламенился; целых два года у него не было на это ни времени, ни сил. Да, здорово это – быть с женщиной, волнующее и запретное удовольствие. Он вовсе не чувствует себя мужем Мэг, нет, это все равно что развлекаться с девчонкой на выгоне где-нибудь за кайнунским постоялым двором или прижать к стенке стригальни заносчивую гордячку мисс Кармайкл. Грудки у Мэг что надо, крепенькие, как раз ему по вкусу, не зря она столько ездила верхом, и, честное слово, так даже лучше, пристроишься между ними – и не нужны никакие «подарочки». Эти французские штучки сильно мешают наслаждаться, а без них нельзя: того и гляди нарвешься.
Лежа навзничь, он привлек к себе Мэгги, присосался к ее груди. Невыразимое презрение поднялось в Мэгги; мужчины просто смешны, в такие минуты они и на людей-то не похожи. Вот он совсем себя не помнит, мнет ее лапами и урчит, точно какой-то громадный котенок сосет кошку… И вдруг она ощутила бедром то самое, на сей раз ничем не защищенное.
Все, что происходило, ничуть не волновало Мэгги, мысли оставались ясными. И ее осенило. Медленно, незаметно она передвинулась поближе к нему – и, стиснув зубы, задержав дыхание, чтобы не изменило мужество, соединилась с ним. Да, больно, но, оказывается, и вполовину не так больно, как прежде. Так все гораздо легче и терпимее.
Люк открыл глаза. Попытался оттолкнуть Мэгги, но… Боже милостивый, ничего подобного он еще не испытывал! Никогда прежде он не был с женщиной без этой помехи, он и не подозревал, как велика разница. И у него недостало сил ее оттолкнуть, ему было уже не до прежнего удовольствия, под конец он даже обнял ее и крепче прижал к себе. Мужчине не к лицу стонать и кричать, но он не удержался и после всего нежно поцеловал жену.
– Люк…
– Что?
– Почему нельзя всегда так?
– Нам и сейчас нельзя было так делать, Мэг, и, уж конечно, больше нельзя. Я не успел удрать…
Мэгги наклонилась над ним, погладила его по груди.
– Ох, Люк, пожалуйста! Так гораздо лучше и почти не больно. Я осторожна, все обойдется. Пожалуйста!
Найдется ли на свете человек, способный устоять, когда ему так убедительно предлагают вновь испытать несказанное наслаждение? Люк кивнул, уступая соблазну, точно праотец Адам, ибо в эту минуту он знал гораздо меньше, чем Мэгги: она уже понимала, как его перехитрить.
– Наверное, ты права, а мне куда приятней, когда ты не против. Ладно, Мэг, вперед будем делать по-твоему.
И Мэгги, довольная, улыбнулась в темноте. «Так-то, мой милый, я тебе покажу! Ты у меня дождешься, Люк О’Нил! Осторожна, ха! Жива не буду, а ребеночка рожу!»
Здесь, вдали от жаркой, удушливой сырости прибрежных равнин, Люк быстро поправлялся. Он ел с аппетитом, начал прибавлять в весе и уже не пугал неестественной худобой, с кожи слиняла болезненная желтизна, и она снова стала смуглой. И при том, как пылко и охотно отвечала теперь Мэгги на его ласки, оказалось не слишком трудно уговорить его вместо двух недель, как было задумано, провести на отдыхе еще и третью неделю, а там и четвертую. Но на исходе месяца он взбунтовался:
– Хватит, Мэг. Я опять здоров как бык. А мы с тобой ведем роскошную жизнь и зря тратим деньги. И я нужен Арне Свенсону.
– Может быть, передумаешь, Люк? Если ты всерьез хочешь купить ферму, можешь купить ее хоть сейчас.
– Давай еще малость потерпим, Мэг.
И конечно, он умолчал о другом: его неодолимо тянуло на плантации тростника, то была присущая иным мужчинам странная тяга к самой трудной, самой тяжкой работе, которая забирает человека всего, без остатка. Пока он молод и силен, Люк тростнику не изменит. У Мэгги оставалась одна надежда – может быть, она заставит его передумать, если родит ему ребенка, наследника их земли в округе Кайнуна.
И вот она снова в Химмельхохе, ждет и надеется. Ей очень, очень нужен ребенок! Если будет ребенок, распутаются все узлы, только бы ей ребенка! И выяснилось: ребенок будет. Она сказала Энн и Людвигу, и оба возликовали. Людвиг, тот был просто неоценим. Оказалось, он превосходно шьет и вышивает – ни тому ни другому Мэгги так и не успела научиться, – и вот мозолистыми искусными руками он колдует над крохотной иголочкой и тонкой, нежной тканью, а Энн с помощью Мэгги готовит детскую.
Одна беда, малыш еще до рождения вел себя плохо – то ли из-за жары, то ли оттого, что мать не была счастлива, этого Мэгги и сама не понимала. Ее тошнило не только по утрам, но целыми днями, и пора бы давно прекратиться этой тошноте, а ей конца не видно; в весе Мэгги прибавляла мало и медленно, а между тем ее сильно мучили отеки и так поднялось давление, что доктор Смит всерьез забеспокоился. Сначала он хотел до самых родов уложить ее в больницу в Кэрнсе, но после долгого раздумья решил: раз около нее нет ни мужа, ни друзей, лучше ей оставаться в доме Энн и Людвига, они-то о ней заботятся. Но уж на последние три недели ей, безусловно, надо поехать в Кэрнс.
– И постарайтесь вызвать мужа, пускай приедет, повидается с ней! – сердито крикнул он Людвигу.
Мэгги сразу же написала Люку о своей беременности, она чисто по-женски воображала, будто, узнав, что нежеланное уже совершилось, Люк не просто примирится с неизбежным, но придет в восторг. Его ответное письмо мигом рассеяло эти розовые мечты. Люк пришел в ярость. Стать отцом – для него это только и означало, что раньше надо было лишь прокормиться самому, а теперь будут на шее два едока. Горькая это была пилюля для Мэгги, но пришлось проглотить – выбора не оставалось. Будущий ребенок привязывал ее отныне к Люку так же прочно, как и гордость.
Но теперь она совсем больная, беспомощная, и ей так не хватает любви; ребенок – и тот ее не любит, он зачат против своей воли и не желает появляться на свет. Мэгги чувствовала: крохотное существо внутри протестует как может, не хочет расти и жить. Будь у нее силы проехать две тысячи миль по железной дороге, она бы вернулась домой, но доктор Смит и слышать об этом не хотел. Неделя, а то и больше в поезде, даже с перерывами, для ребенка – верная гибель. И как ни несчастна, как ни разочарована была Мэгги, сознательно повредить ребенку она не хотела. Но время шло – и меркла ее радость, мечта о живом существе, которое принадлежало бы ей одной, которое можно бы любить без оглядки: еще не рожденный младенец давался все тяжелее, все хуже с ней ладил.
Доктор Смит начал поговаривать о том, чтобы пораньше отправить ее в Кэрнс; он далеко не уверен, что роды в Данглоу сойдут благополучно, ведь тут не больница, а так, домишко-изолятор. Кровяное давление у Мэгги то и дело подскакивает, отечность усиливается; доктор Смит заговорил о токсикозе, об эклампсии, произносил еще какие-то мудреные слова и так напугал Энн с Людвигом, что они согласились на Кэрнс, как ни хотелось им, чтобы ребенок родился у них, в Химмельхохе.
Май был на исходе, оставалось ждать еще месяц, через месяц Мэгги наконец избавится от этой невыносимой обузы, от этого неблагодарного младенца. Она уже начала его ненавидеть – того самого малыша, которого так жаждала, пока не испытала, сколько от него неприятностей. Ну с чего она взяла, будто Люк обрадуется, когда узнает, что ребенок уже существует и должен родиться? По всему его поведению с тех пор, как они женаты, могла бы понять – на это надеяться нечего.
