Стеклянные цветы - Каммингс Мери (читаемые книги читать онлайн бесплатно .txt) 📗
Сказанная отцом фраза гвоздем засела в голове. О чем он говорил, догадаться было нетрудно — о новой работе для Филиппа, в Бостоне… или еще где-то. О работе, к которой он должен приступить с первого июня.
Ну да, все правильно, приехал он в конце апреля — Бруни когда-то обвела этот день в календаре черной рамочкой, пририсовала сбоку морду гориллы и написала «Конец свободе!». Тогда казалось, что год — это очень-очень долго, а сейчас…
Она представила себе, как Филипп соберет чемодан, выйдет из дома и пойдет по дорожке, потом выйдет за ограду. И она будет знать, что на этот раз он уже не вернется.
Или ей придется отвезти его в аэропорт? Что ж — оказать ему напоследок такую любезность вполне естественно. Отвезти, проводить, помахать рукой — а потом вернуться домой одной.
Может, они еще созвонятся и встретятся, когда она прилетит на день рождения отца. А может, и нет…
Пришел Филипп только через час. Достал из пластиковой сумочки ярко разрисованный бумажный стакан.
— На вот! Врач сказал, что тебе уже можно.
Бруни сняла со стакана крышечку и невольно облизнулась — взбитые сливки, да еще с вареньем!
— Хочешь, я тебе оставлю на донышке? — великодушно предложила она.
— Я уже одну порцию съел, — отмахнулся Филипп. — Мы с твоим отцом обедали в ресторане, это я оттуда тебе принес.
Пока она, не торопясь, смакуя каждую ложечку, ела сливки, он устроился на стуле и принялся рассеянно перебирать им же принесенные книги. Чувствовалось, что мысли его блуждают где-то далеко от похождений графинь девятнадцатого века.
Бруни искоса поглядывала на него: стоит или не стоит спросить про разговор с отцом? Вроде и так все ясно, зачем себе настроение лишний раз портить… Или спросить?
В последний раз облизав ложку, она поставила стакан на тумбочку и побарабанила Филиппа пальцами по колену.
— Ау-у!
Он поднял голову.
— Я слышала твой разговор с отцом, — решилась Бруни. — С первого июня — это у тебя новая работа, да?
Лицо его сразу стало замкнутым; жесткий, почти сердитый взгляд — всего на миг, потом он отвел глаза.
— Да.
— В Бостоне?
— Да.
— Значит, ты уедешь?
— Да, — на этот раз Филипп чуть промедлил с ответом. — Мы с твоим отцом в свое время договаривались, что я год… здесь пробуду.
Все как она и думала…
— Филипп, — она дотронулась до его руки, — ляг ко мне, а?
— Чего?
— Ляг ко мне. Просто… ну, поверх одеяла, я тебя почувствовать хочу!
Все-таки она сумела хоть немного, да перевоспитать его! Полгода назад он сразу бы отказался, еще, небось, ухмыльнулся бы: «Ишь, чего захотела!». А тут только сказал с сомнением:
— Если кто увидит…
— А ты дверь запри!
Колебался он лишь несколько секунд, потом встал, подошел к двери и щелкнул замком. Вернулся и присел на кровать, расшнуровывая ботинки.
Бруни подвинулась, чтобы ему было побольше места; незаметно перевела дыхание от боли: опять забыла про шов. Филипп растянулся рядом, обнял ее и притянул к себе.
— Ну что? — взглянул глаза в глаза. — Ты ведь всегда своего добиваешься, да? — словно насмехаясь, только непонятно, над ней или над самим собой, сказал он. — Вот так!
И поцеловал.
Тогда, на дороге, Бруни почти ничего не почувствовала — только что губы у него холодные и шершавые; было слишком больно, чтобы думать о чем-то еще.
А сейчас, этот его поцелуй она прочувствовала не только губами, каждой жилочкой — и сердцем, сразу заколотившимся где-то в ушах. Господи! Она уже почти год с ним, и до сих пор, стоит почувствовать на спине его большущие руки, кости будто в желе растекаются!
— У тебя губы от этих сливок сладкие, — оторвавшись от нее, беззвучно рассмеялся Филипп.
— Ты хорошо целуешься.
— Ну, должен же я уметь хоть что-то, если внешность…
— Не говори так! — она легонько прижала ему пальцами рот. — Просто поцелуй еще.
Следующие несколько минут Бруни сто, тысячу раз пожалела, что она после операции — точнее, именно после такой операции, ведь если бы была сломана рука или даже нога, то можно было бы, наверное, как-то приспособиться. А тут даже попытка прижаться к Филиппу плотнее — и то сразу отозвалась болью, о чем-то большем и мечтать не приходилось.
И все равно он целовался здорово! Сам, чувствуется, тоже завелся — но потом отстранился, тяжело дыша.
— Нет, хватит, хватит! — Придержал ее, не давая придвинуться ближе, и усмехнулся. — Хорошего понемножку.
Снова обнял — мягко и ласково, словно утешая. Бруни со вздохом положила голову ему на плечо.
— Знаешь, я тебя вначале ужасно ненавидела! Мечтала поплыть куда-нибудь на яхте, и чтоб тебя акула сожрала, — сказала она, сама не зная, зачем, и хихикнула — настолько глупо это прозвучало.
— Подавилась бы, — со смешком отозвался Филипп. Провел пальцами по ее щеке, подбородку, словно очерчивая лицо. — Я тоже помню, как тебя впервые встретил. Ты была взъерошенная вся, платье мятое… и все равно красивая!
Это было похоже на объяснение в любви. А еще больше — на прощание…
— А ты можешь не уезжать? — спросила Бруни безнадежно, заранее зная ответ.
— Нет, — он качнул головой. — Линни скоро три года, ей нужен отец. Понимаешь?
— Понимаю…
Филипп шевельнулся, чуть отодвинулся. Она испугалась, что он сейчас встанет и уйдет, как часто делал, когда разговор касался темы, которую ему обсуждать не хотелось, и поспешила сказать первое, что пришло в голову:
— У меня шрам теперь на животе будет уродский!
— Наплевать!
— Я сделаю пластическую операцию.
Он усмехнулся.
— На животе, что ли?
— Да, мне сказали, что это можно будет сделать. Месяца через два, когда все окончательно заживет.
Ей показалось, что Филипп подумал о том же, о чем и она — что к тому времени он уже будет в Бостоне, но вслух сказал:
— Я же говорю — наплевать! Главное, что ты жива осталась!
Поцеловал в висок, в щеку, потерся губами и снова поцеловал. Вот уж действительно, стоило заболеть, чтобы узнать, каким он умеет быть ласковым!
— Знаешь, я ведь там, на склоне, уверена была, что умру, — сказала Бруни. — Сейчас как-то глупо даже об этом вспоминать, но мне тогда очень страшно было… и очень больно. Ты говорил, что все в порядке будет, а я не верила, думала, врешь, чтобы подбодрить.
Филипп нагнулся ближе, Бруни подумала, что он хочет снова ее поцеловать, но вместо этого он шепнул:
— Я врал.
— Что?! — она не поверила своим ушам.
— Врал, — повторил он. — Я просто не мог больше оставаться в этом доме и смотреть, как ты умираешь от боли.
— Но ты же…
— На самом деле я и сам жутко боялся, что ты умрешь на этом склоне. Он вздохнул и пожал плечами, как бы извиняясь за свои слова. — Но я хотел, чтобы ты верила, что мы дойдем, чтобы у тебя оставалась хоть какая-то надежда.
— Филипп, ты меня любишь? — еще секунду назад она ни в коем случае не собиралась это спрашивать — само вырвалось. Тут же опомнилась и пожалела — с него ведь и схамить в ответ станется!
Но он молчал, и взгляд у него был какой-то напряженный, удивленный… даже вроде бы виноватый. Бруни уже хотела сказать что-нибудь, все равно что, лишь бы «заболтать» этот ненужный вопрос — и тут Филипп вдруг едва заметно кивнул.
— Да… Да. Хотя этого, наверное, не следовало делать…
— Чего? — удивилась она.
— Ну, любить… и вообще… — он криво улыбнулся.
— Потому что ты уедешь?
— В том числе.
Пройдет по дорожке, выйдет за ограду, и в доме станет пусто — окончательно и беспросветно пусто…
Горло перехватило, она вжалась лбом ему в грудь, замотала головой.
— Я не хочу! Не хочу, не хочу, чтобы ты уезжал!
Почувствовала на затылке его ладонь — теплую, большую.
— В жизни, к сожалению, не все бывает так, как хочешь…
Нудная правильность этого высказывания показалась ей чуть ли не кощунственной.
— Филипп, ну нельзя же так! — Она отчаянно вскинула голову. — Нельзя, это неправильно, несправедливо! Ты меня любишь, и я тоже тебя люблю. Это же так редко бывает, чтобы люди любили друг друга, и что — просто взять и расстаться, будто ничего и не было, и отказаться от всего, что еще может у нас получиться?! Ведь ты же сам этого не хочешь на самом деле — я знаю, что не хочешь!..
