Одна на две жизни - Романова Галина Львовна (лучшие книги TXT) 📗
Лариса Ольторн была одна, если не считать пожилой дамы-компаньонки, которая тут же поднялась со своего места и, присев в почтительном реверансе, поспешила удалиться.
— Добрый день, господин Боуди. — Герцогиня обмахивалась веером, играя им небрежной рукой. Немного знакомый со знаками, которые обычно подавались с его помощью, Ариэл не находил ни одного знакомого сигнала. — Я очень рада вас видеть! Право слово, я уж подумала, что вы на меня обиделись за тот случай с девушкой…
— Сударыня, — он склонился над протянутой рукой, поцеловал ее с особенным чувством, — вы так прекрасны, что на вас совершенно невозможно сердиться! Ни дня, ни часа, ни минуты!
— Но вы должны меня понять, — продолжала ее сиятельство, указав гостю на соседнее кресло и позвонив в колокольчик. — Я не ожидала встретить особу столь юную. Вы рекомендовали мне эту женщину как здравомыслящую, серьезную и… вдову. Что она вдова, было заметно, но вот серьезность и здравомыслие?
— Уверяю вас, и того и другого у этой женщины в избытке, — ответил Ариэл. — И если кто и должен извиняться, то это я — за то, что не оправдал ваших ожиданий. А также за то, что столь долго пренебрегал вашим гостеприимством и благосклонностью.
Он прервался. Вошла горничная, внесла поднос с чашкой горячего шоколада для госпожи и ром для ее гостя.
— Чем же вы были заняты все это время? — дождавшись, пока служанка вышла, поинтересовалась герцогиня. — Я вижу, вы были ранены?
— Рука — это пустяки, — Ариэл посмотрел на перевязь. Лекарь прекрасно зашил рану, она уже немного начала подживать. Жаль, что это для него теперь не имеет особого смысла. — Не стоит беспокоиться.
— Где вы… пострадали?
— На службе у его величества.
— Вы служите? Ах да, кажется, вы говорили, что носите чин лейтенанта?
— Капитана, ваше сиятельство. Его императорское величество был так любезен, что присвоил мне чин капитана несколько дней назад.
— Несомненно, за проявленное вами мужество там, на стадионе?
— Да.
— Ох, я так испугалась! — Леди Лариса опять начала обмахиваться веером, как будто ей не хватало воздуха. — Но вы поступили как герой. Ваши родители могли бы вами гордиться…
Вот оно! Она сама свернула на скользкую тему, которой он хотел и боялся.
— Это вряд ли, ваше сиятельство, — промолвил он. — Мои родители… мои настоящие родители, я хочу сказать… скорее всего, не знают о моем существовании.
— Ваши настоящие родители? — Веер замер в руке герцогини.
— Да. — Он отставил пустую рюмку. — Семейство Боуди усыновило меня, взяв из приюта в младенческом возрасте. Когда они трагически погибли четырнадцать лет назад, среди бумаг моего приемного отца нашли документы о том, что они взяли из приюта младенца. Уже после рождения моего сводного брата Марека наследником состояния был объявлен он, а я, всю жизнь считавшийся старшим братом, должен был посвятить себя карьере военного или священника. Я предпочел первое. И выбился в люди, несмотря ни на что.
— Вы очень мужественный человек, лейтенант… то есть капитан, — улыбнулась ее сиятельство. — Вы мне понравились сразу, когда впервые появились в моем салоне. И я не жалею, что сделала вас другом дома. Мой супруг тоже отзывается о вас хорошо.
— Благодарю вас, сударыня. Поверьте, я очень ценю ваше ко мне отношение…
«Особенно после того, как узнал кое-что о вашем прошлом», — подумал он, а вслух же сказал:
— …почти материнское. Тем более что, если бы не доброта моих приемных родителей, я бы так никогда и не узнал, что такое жить в семье. Мне очень повезло, что в приюте я пробыл всего несколько недель. Подав в отставку и вернувшись из колонии в столицу, я попытался найти адрес приюта и хоть какие-нибудь следы своей матери и отца.
— Зачем?
— Сам не знаю. Случай и связи, в том числе неоценимая помощь вашего супруга, помогли мне отыскать и адрес приюта Скорбящей Матери, и записи в старых книгах. И там было сказано, что двадцать восемь лет тому назад в конце весны, где-то через две недели после Духова дня, в приют был доставлен младенец двух дней от роду, а еще через шесть месяцев был усыновлен семьей Боуди.
— Две недели после Духова дня? — Голос Ларисы Ольторн дрогнул.
— Да. Его принесла служанка акушерки, которая держала больницу для оступившихся девиц на Собачьей улице. Сейчас повитуха умерла, дом развалился, и его снесли, но пять лет назад старушка была еще жива. Правда, она отошла от дел, перебивалась на нищенскую пенсию, почти ослепла и еле передвигалась по комнатам. Я жил у нее несколько дней — так получилось, что мне не всегда удавалось снимать приличное жилье, — просматривал старые записи… Она вела учет всех поступавших к ней рожениц и отмечала, куда подкидывала новорожденных младенцев. Надеялась, наверное, когда-нибудь предъявить счет.
Он нарочно не смотрел на свою собеседницу, но краем глаза заметил, как лихорадочно обмахивается она веером.
— Вам нехорошо? Может быть, позвать кого-нибудь?
— Не знаю… Может быть… Нет! — вдруг вскрикнула герцогиня. — И вы… нашли?
— Вы хотите сказать, узнал ли я имя или нашел женщину? И да, и нет. Там было указано лишь имя. Ни титула, ни звания. Только имя — больше ничего. Как бы то ни было, я не держу никакого зла на мою настоящую мать и того мужчину, который… Кем бы она ни была тогда и кем бы ни стала теперь, я намерен свято хранить тайну. К чему ворошить прошлое? Что случилось, то случилось, изменить ничего нельзя. Она ни в чем передо мной не виновата. Двадцать восемь лет назад она была еще молода…
— Пятнадцати лет, — вырвалось у герцогини.
— Пятнадцати лет, — эхом повторил Ариэл, сделав вид, что не заметил невольного признания герцогини. — Думаю, она уже заплатила за ошибку свою цену. Мне бы не хотелось предъявлять ей этот счет. Тем более что она наверняка уже замужем, и ее супруг вряд ли обрадуется появлению внебрачного сына… Вам плохо?
Лариса Ольторн была бледна как полотно. Приоткрыв рот, она тяжело дышала, глядя в одну точку. Веер дрожал в руке. Ариэлу пришлось дважды повторить свой вопрос, прежде чем ее сиятельство перевела на гостя заблестевший взор.
— Вам плохо?
— Да. Мне… немного нехорошо. Наверное, креветки за завтраком были поданы несвежие… Будьте любезны, сударь, позовите… кого-нибудь…
— Я сожалею, — Ариэл встал, сделал шаг назад, кланяясь по-военному четко и сухо, — что отнимал у вас время пустой болтовней. Смею надеяться, что ваше недомогание нетяжелое… Обещаю исчезнуть из вашей жизни как можно скорее. Прошу меня извинить!
Еще раз поклонившись, он развернулся на каблуках и направился прочь, ни разу не обернувшись. Он не знал, смотрит ли ему вслед леди Лариса Ольторн, но зато был твердо уверен в одном — теперь ему ничего не оставалось, кроме как исчезнуть.
Порог дома он переступил уже поздно вечером. Не потому, что очень уж хотел тут находиться, просто ему надо было увидеть Агнию еще раз прежде, чем наступит завтрашний день.
Дверь в гостиную была приоткрыта — странно, учитывая, что Агния одна дома и что она после нескольких попыток кражи и похищения должна бояться распахнутых дверей. Затаив дыхание, тихо заглянул внутрь.
Гостиная была погружена во мрак — снаружи даже казалось, что все уже отправились спать и погасили огни. На столе в центре комнаты горела одна-единственная свеча, которой не под силу было разогнать темноту. У стола, сцепив руки на коленях, неподвижно сидела Агния. Она не отрываясь смотрела на огонек. Если бы не вздрагивающие ресницы и вздымавшаяся от дыхания грудь, женщину вполне можно было принять за мертвую — тени на лице и гробовая тишина создавали такое впечатление.
Под ногой тихо скрипнула половица. Агния встрепенулась, вздрогнув, словно пробуждаясь ото сна. Обернулась, встретилась с Ариэлом взглядом и взвилась с места. Протягивая руки, рванулась навстречу — и в самый последний миг, прежде чем он успел заключить ее в объятия, остановилась.
— Никогда, — выдохнула она, — слышишь? — больше никогда так не делай!
