Пиявка голубых кровей - Донцова Дарья (читать хорошую книгу txt) 📗
– Ты пришел к столь смелому выводу на основании положения «дырок захвата»? – осведомилась я.
– В психиатрических клиниках пациентов учат содержать свою палату и вещи в идеальном порядке, – ответил Собачкин, – это помогает человеку держать эмоции под контролем. Вот у тебя в шкафу всегда аккуратно?
Я протяжно вздохнула.
– Раз в полгода я устраиваю генеральную уборку. Трусики – стопочкой, лифчики башенкой. Колготки в мешочках, прозрачные – в бежевых, черные – в темных. Прямо восторг, а не полки. И стараюсь не нарушать сию красоту. Одну неделю, вторую методично кладу трусики – стопочкой, лифчики рядом башенкой. А потом утром опаздываю, ищу нужное белье… трусики расшвыряю, лифчики раскидаю, колготки перемешаю. И хаос царит до следующей генеральной уборки. Моей аккуратности хватает максимум на пару недель.
Семен ухмыльнулся.
– Ты бы в шкаф к Дегтяреву заглянул, – обиделась я, – у него носки в карманы пиджаков засунуты.
– Зачем? – изумился Собачкин.
Я попыталась сохранить серьезный вид.
– Александр Михайлович говорит, что он никогда носки по утрам не ищет, время зря на пустяки не тратит. Накинул сюртук, а носки в карманчике. Не надо на полках рыться.
– В этом что-то есть, – задумчиво протянул Сеня, – мне часто под руку, когда я опаздываю, носки из разных пар попадаются. Один синий, другой зеленый. Это бесит. Может, перенять систему полковника?
– Попробуй, – сдавленным голосом предложила я, – но учти, она не всегда работает. У пиджака два кармана. Полковник в один запихнет носки, потом забудет и во второй положит. Александр Михайлович использует одну пару, а вторая лежит себе в другом кармане. Олег мне рассказал, как один раз полковник на совещании вытащил носок из кармана, высморкался в него и на место спрятал. Подчиненные тогда чуть психиатрическую перевозку не вызвали.
Тут я не выдержала и расхохоталась.
– Забавная история, – согласился Сеня и вернулся к прежней теме: – Вениамин – сумасшедший.
– А почему его отец ни словом не обмолвился об этом? – удивилась я.
Собачкин оглушительно чихнул, я подпрыгнула от неожиданности. Семен шмыгнул носом.
– Не хочет сообщать посторонним правду.
– Но мы детективы, ищем его пропавшего сына, – возмутилась я, – скрывать от нас информацию в корне неверно! Если парень не в себе, то искать его надо, учитывая его болезнь.
И тут в комнату вернулась Вера.
– Прошу меня простить. Из-за переживаний я совсем забыла сегодня отвезти в школу тетради детей. Учительница звонила, сделала мне выговор.
– Леся тоже на домашнем обучении? – поинтересовалась я и отошла к окну.
– Конечно, – ответила хозяйка, – в гимназии очень злые ученики. Каждый готов инвалида толкнуть, ударить, обидеть. И педагоги странные. Вот, например, Лидия Сергеевна, которая сейчас звонила. Десять минут меня ругала. Пытаюсь ей объяснить, что у нас беда! Она не слышит. Долдонит свое: «У нас проверка. А тетрадей нет. Меня из-за вас премии лишат». Я ей втолковываю: «У нас горе…»
Хозяйка осеклась.
Чем дольше Вера говорила, тем сильнее гневалась. Лицо ее сначала покраснело, затем побагровело. Она закашлялась, села на пол и зарыдала.
– Быстро зови сюда Кирилла, – велел Семен и наклонился над Верой. – Все будет хорошо!
Я кинулась вниз по лестнице, влетела в столовую и чуть не сбила с ног Лесю, которая стояла на пороге.
– Эй, потише! – недовольно заголосила девочка. – Тут не все крепко на ногах стоят.
– Где твой папа? – спросила я.
– Который? – уточнила Леся.
Она, похоже, решила глупо пошутить, но мне было не до ее выкрутасов.
– Где Кирилл?
– В лес пошел, – серьезно сказала девочка.
– Зачем? – спросила я.
– Взял веревку, мыло, мешок, – перечислила Леся, – повесится, упакуется, на помойку покатится.
– Сделай одолжение, ответь нормально, – велела я, – твоей маме плохо.
Леся надулась.
– Круто припереться в гости и сказать дочери хозяев: «Ты… ненормальная».
Слава богу, что в этот момент в столовой появился отец нахалки. Я бросилась к нему.
– Ваша жена в истерике.
– У нее нервы на пределе, – вздохнул Кирилл, открывая ящик пластикового комода.
Он вынул оттуда дозатор и поспешил к лестнице, чуть не столкнувшись с Собачкиным, который спускался вниз.
– Вера очень плохо себя чувствует, – сказал Сеня, – ей нужен отдых.
– Не пора ли вам домой? – с очаровательной улыбкой осведомилась Леся. – У нас сегодня переполох. Самая жирная курица смылась. Осталась убогая, колченогая.
– Вы правы, – согласилась я, – передайте родителям, что детективы ушли.
Леся начала тереть глаза кулаками.
– Тетенька, останьтесь. Я так одинока, а вы умеете с наглыми подростками беседовать. Про кофточки спрашиваете! Я прямо растаяла!
Я повернулась и двинулась к двери.
– Тетя! – взвыла Леся. – Вы куда? Не бросайте меня, я инвалид. Неужели у вас каменное сердце? Тетя! Помогите! Спасите! Я погибаю! Сжальтесь!
Я вылетела в прихожую, набросила на плечи куртку и побежала к калитке.
Глава 9
В холл своего дома я ворвалась, бормоча себе под нос:
– Дашенька, ты молодец! Ничего не сказала девочке. Дашенька, ты умница. Не поддалась на провокацию агрессивного подростка.
Сев на диван, я перевела дыхание и ощутила запах, знакомый, вполне приятный, но почему-то он вызвал у меня приступ тошноты. Я расстегнула куртку. Ну вот, после общения с семьей Габузовых у меня, кажется, начинается мигрень.
Из коридора в прихожую выглянула Маша.
– Мусик, – прошептала она, – все хорошо. Главное, ты не нервничай.
Я чуть не рухнула на пол.
– Что случилось?
Маруся открыла было рот, и тут из глубины дома раздался знакомый голос:
– Спасибо, любезная. Но я никогда не порчу хороший кофе молоком. Вот в плохой готова даже лимон бросить.
Мне в висок вонзилась раскаленная железная палка. Я закрыла правый глаз. Понятно, почему от аромата дорогого парфюма у меня возникла головная боль. К нам прибыла Зоя Игнатьевна, бабушка Феликса, основательница, владелица, ректор и профессор Института проблем воспитания человека. Кажется, учебное заведение именуется так. Уж извините, если я перепутала. У меня избирательная память. Я прекрасно помню приятные события, а вот все то, что вызывает отрицательные эмоции, живо забываю. Порой, глядя на человека, я понимаю: прекрасно его знаю, мы общаемся, но… Но как его зовут? Правда, имя бабушки Феликса крепко застряло в подвалах моего сознания, но зато оно вымело вон наименование ее института. Зоя Игнатьевна – удивительная женщина. Начнем с того, что ей, по моим скромным подсчетам, лет этак триста. Ну, это шутка. Истинный возраст дамы никому не известен. Мой супруг, Феликс Маневин, ее внук, а его мать, Глория, дочь Зои. Моя свекровь антипод своей матери. Глория тихая, молчаливая, никогда не отстаивает с пеной у рта свое мнение по любому вопросу, готова всем помочь. Она работает в институте у своей мамаши, которая твердо уверена, что Глория – это тыбы. Кто такая тыбы? Ты бы сходила в магазин, купила все по моему списку. Ты бы перестала читать, а занялась бы делом. Ты бы не сидела сложа руки, а помыла посуду. Ты бы перестала думать только о себе, у тебя мать есть. Ты бы… ты бы… Тыбы! Свою дочь Зоя не уважает, не любит, считает никудышной, глупой женщиной. А внук для бабушки чужой человек, он отказался подчиняться Зое, не пошел после школы учиться в ее институт, нагло заявил:
– Я решил получить настоящее образование, хочу заниматься делом, которое сам себе выбрал.
И стал студентом МГУ. Когда Феликс сдал на одни пятерки первую сессию, ласковая бабуля торжественно объявила:
– Молодой, здоровый мужчина не желает прислушиваться к моим умным советам, игнорирует их. Его позиция такова: сам решаю свои проблемы, я взрослый. Но тогда возникает вопрос: если ты такой самодостаточный, то почему ты живешь в доме у той, кого считаешь дурой? Ешь, пьешь за ее счет? Или обострение «самодостаточности» утихает, когда хочется вкусно поужинать, поспать на мягком и чистом и не думать о коммунальных платежах? Или ты самостоятельный, тогда живи отдельно. Или ты ешь из моей руки, тогда изволь меня слушаться.
