Тайна серого кардинала, или Как я стала злодейкой (СИ) - Слави Екатерина (читать книги онлайн без TXT, FB2) 📗
И это унижение я проглотила, не показав даже вида, что ему удалось меня уязвить.
— Как скажете, магистр, — демонстрируя равнодушие, ответила я.
— Тариен, — поправил меня он.
— Простите?
— Впредь, когда мы будем наедине, называйте меня Тариен.
Мои глаза чуть округлились в немом вопросе.
— Мы часто будем обсуждать вещи, которые не должны коснуться посторонних ушей. Однако если это произойдет, лучше, чтобы мой титул не звучал. Имя «Тариен», как и «Клодия», встречается в Гатарии достаточно часто, чтобы не стать прямым указаниям на меня, а вот первый маг королевства… только один.
Я кивнула в знак того, что понимаю.
Магистр тем временем отошел от кровати. Приблизившись к трюмо, взял в руки золотой колокольчик и позвонил. Вскоре в комнату вошли две служанки — чепцы на их головах и белые фартуки указывали на то, что передо мной горничные.
— Сопроводите тэлли Клодию в комнату для купания, — распорядился магистр и добавил иронично: — И помогите ей смыть с тела… следы нечистот.
Намек на то, что последние два года я жила среди отбросов общества, уловить мне не стоило труда. Однако я изо всех сил сохраняла равнодушный вид. Мне совсем не улыбалось показывать этому человеку, что его брезгливость задевает меня.
— Тэлли, — подала голос одна из горничных, — просим следовать за нами.
Что ж, в одном магистр прав: чтобы стать Клодией де Саар, мне для начала нужно смыть с себя личину уличной воровки.
Глава 7. ПОДНЯТЬ ГОЛОВУ
Комната для купаний была небольшой. Под громоздкой вытяжкой на дровах грелась вода — над котлом стоял густой пар. В самом центре купальни на возвышении была сооружена каменная ванна. Просторная и непрактичная — воды для нее требовалось много, наверняка слугам пришлось изрядно побегать к замковому колодцу, чтобы эту ванну наполнить доверху.
Одна из служанок подошла ко мне, чтобы снять одежду, но, увидев на ее лице брезгливость, я сжала губы и одернула:
— Я сама.
Белоснежный фартук, накрахмаленный чепец — эти горничные прислуживали господам, и дотрагиваться до грязной оборванки, какой я выглядела в их глаза, им было противно, они даже не пытались этого скрыть, особенно старшая из них.
Снимая одежду, я бросала ее прямо на пол. Старшая служанка подняла, держа одними пальцами — ее рот был изогнут от гадливости, — и протянула младшей:
— Сожги эту одежду, Бланш. Приказ господина.
Молоденькая Бланш взяла мое нищенское платье и накидку обеими руками — несмотря на заметную неприязнь на ее лице, она старалась не проявлять свою брезгливость так явно.
— Хорошо, ранья Агата, — послушно кивнула она и вышла из комнаты.
Я слышала, что в восточных провинциях среди простолюдин в ходу были обращения «ранья» и «ран», что означало «старшая» и «старший». Там, откуда я была родом, такой традиции не было — это отличие лишний раз напомнило мне, как помотала меня судьба. Два года жизни в столице на воровском дне, а теперь вот — восточные провинции с чуждыми мне традициями.
Повернувшись к ванне, я опустила руку в воду. Теплая. Когда я в последний раз купалась в ванне с теплой водой? Кажется, это было в прошлой жизни. У воров не принято было греть воду — обливались холодной. А тут еще и кусок мыла положили. Мыло в воровской обители было не в ходу. Настоящая роскошь.
За моей спиной скрипнула дверь, а следом кто-то громко ахнул. Я оглянулась. Молоденькая служанка стояла на пороге с полотенцами в руках, старшая застыла в паре шагов от меня — обе таращились на мою спину в ужасе, и я догадалась, в чем причина.
Клеймо воровки.
Выжженная между лопаток «птичка» в виде буквы «V» и корона над ней. Буква «V» указывала на принадлежность к воровскому ремеслу, а корона означала, что вор клеймен по королевскому указу.
Еще прежний правитель Гатарии выпустил указ, по которому вора, пойманного впервые — клеймили, во второй раз — отрубали правую руку, в третий — левую. Четвертого наказания для воров предусмотрено не было, ведь безрукий не способен ничего украсть.
Заметив, как старшую служанку — Агату, кажется, — затрясло от отвращения, я отвернулась, не желая видеть ее лицо, и зашла в ванну. Опустилась в теплую воду — и даже глаза закрыла от удовольствия.
Едва я успела подумать о том, как же хорошо нежиться в теплой воде, как до моих ушей донесся полный гадливости голос:
— Господин не предупредил, что нам нужно будет дотрагиваться до клейма воровки. Как унизительно!
— Ранья Агата! — с испугом попыталась остановить ее молодая Бланш.
Мои глаза раскрылись сами собой. Повернув голову, я остановила взгляд на Агате. Лицо женщины было искажено отвращением так сильно, что, казалось, она едва сдерживается, чтобы не плюнуть в мою сторону.
Наверное, это был тот самый момент, когда натянутая струна внутри меня лопнула.
Унизительно? Она сказала… унизительно?
Что эта выхоленная накрахмаленная служанка из дворянского дома знает об унижении?
На меня навалилось воспоминание о том дне, после которого на спине у меня появилось клеймо…
Преступников клеймят и казнят на тюремной площади, прилюдно. Для толпы это зрелище. Развлечение. Поэтому обычно в дни казней тюремная площадь запружена людьми. И в тот день людей было — яблоку негде упасть.
Меня и других воров, которых клеймили одновременно со мной, заставили подняться на возвышение для казни. Возвышение — это необходимо. Толпе должно быть все хорошо видно, не так ли? Публика здесь была разная, от простого люда до богатых купцов. Иногда заглядывала и знать, но обычно они скрывали себя, чтобы не быть узнанными.
Меня раздели догола. Так было принято. Любой преступник, которого ожидает наказание, должен быть голым, чтобы испытывать стыд, унижение, а если на дворе зима — еще и лютый холод.
Я чувствовала, как сальные взгляды мужчин в толпе, от простолюдинов до торговцев, облизывают мою грудь, скользят по животу ниже. Как липкие, слизкие змеи их взглядов проскальзывают между моих голых ног, несмотря на то, что я отчаянно сжимаю их вместе. Мне стыдно. Мне противно и мерзко. Меня пачкают невидимые пальцы, лапают бесстыдно — я знаю, я вижу в глазах этих мужчин, как они представляют, что трогают меня везде, даже там, где меня еще никто никогда не касался. Но уже в следующий момент мне становится все равно, потому что в спину вонзается раскаленное клеймо — и я больше ничего не вижу, слепну от боли. А сквозь эту боль слышу запах горелого…
Она сказала… унижение?!
Теперь уже трясло меня. Трясло как в лихорадке.
Я — урожденная де Фракиз. Дочь герцога, которую клеветническое обвинение и вероломный королевский указ лишили семьи, дома и забросили в воровской притон, который стал моим единственным пристанищем. Чтобы выжить — чтобы просто не умереть от голода, — мне пришлось воровать. Уже это было унизительно, и я не сразу смогла переступить через себя. Прошел месяц моего отказничества, пока Тайге не показал мне умершего ребенка в бедном квартале — малыш просто опух от голода. Я не хотела умирать — и Тайге научил меня всему, что должен уметь хороший вор. Но я все равно попалась. Я была плохой воровкой — неумелой и неудачливой. Освоить воровское ремесло хорошо мне не удалось.
И за это я стала клейменной.
Я не смотрела на служанку, но, видя пред мысленным взором ее брезгливо изогнувшийся рот, гадливость в ее глазах, я подумала: «Как ты посмела?». Тяжелой, разъедающей все нутро волной внутри меня поднималась ярость.
«Как ты посмела сказать, что коснуться меня — унижение? После всего, через что я прошла, ты бросаешь такие слова… мне?! Дрянь. Как. Ты. Посмела».
Еще совсем недавно я бы не решилась поднять голову. На дне, когда ты всего лишь пылинка на обочине дороги, тебе даже на ум не приходит, что можно поднять голову, но сейчас… Что-то изменилось во мне. Я знала, почему. Это все он — магистр Грим. Каким-то образом, явившись ко мне в темницу, предложив мне сделку — он как будто дал мне право считать, что я чего-то стою, что я не просто пылинка. И кажется… я ему поверила. Где-то в глубине своего сердца — поверила. Он придал мне сил. Он дал мне веру в себя. Даже если не хотел этого. Даже если это не входило в его планы. Именно его появление в подземелье воров вернуло мне силы снова поверить в себя.
