Спаси себя - Кастен Мона (читать книги без сокращений TXT, FB2) 📗

Его профиль – пестрая смесь из различных фотографий. Там были книги, зеркальные фасады небоскребов, макросъемка оштукатуренной стены, скамейки, кривые ступени, Лондон с высоты птичьего полета, ступни в кожаных туфлях на перроне, окно с утренним солнцем. Если бы то и дело не попадались фотографии с друзьями или с Лидией, я бы никогда не подумала, что этот профиль принадлежит Джеймсу.

На снимках с ребятами у Джеймса на лице застыла та самая ухмылка, которая сводила меня с ума – непостижимо надменная, но вместе с тем настолько притягательная, что начинало покалывать в животе.

Одна фотография сразу бросилась мне в глаза. На ней смеющиеся Джеймс и Лидия. Такое не часто увидишь. Я не припомню, чтобы когда-нибудь слышала смех Лидии. С Джеймсом же наоборот, достаточно взглянуть на фото, чтобы услышать хорошо знакомый смех. Я скучаю по его смеху, по его голосу, по нашим разговорам… по всему.

Я не раздумывая сохранила эту фотографию на рабочий стол. Знаю, как это глупо, но мне плевать. Всю свою жизнь я поступаю рационально. В этот раз я позволила себе подчиниться чувствам.

Последние снимки в профиле Джеймса были завалены соболезнованиями. Я бегло просмотрела комментарии и тяжело сглотнула. Некоторые казались не только бестактными, но и жестокими. Читал ли Джеймс все это? Что же он чувствовал при этом? Если для меня они ужасны, я даже не представляю, как их воспринял он.

Один комментарий отличался особой бестактностью.

xnzlg: кому нужны фотки с похорон бофортов, загляните ко мне в профиль

Палец замер над сенсорной панелью, и я почувствовала, как щеки загорелись от ярости. Я кликнула на профиль, чтобы пожаловаться, и застыла.

Вся лента xnzlg состояла из фотографий Джеймса и Лидии. Оба в черном, на кладбище. Они стояли прижавшись друг к другу. Джеймс обнимал Лидию, упершись подбородком на ее голову.

К глазам подступили слезы.

Зачем это сделано? Зачем фотографировать самый тяжелый момент в жизни семьи, которая и без того сломлена, чтобы потом запостить эти снимки в интернете? Никто не имеет права вторгаться в личное пространство.

Я вытерла слезы и попыталась разобраться с xnzlg. Пожаловалась на профиль. Сразу после пометила комментарии под снимками Джеймса как спам, пока они не исчезли.

Это единственное, что я в этот момент могла сделать, но этого недостаточно.

Фотографии разбудили во мне чувства, которые накопились за последнюю неделю, и я уже не могла их контролировать. Сочувствие Джеймсу и Лидии взяло верх.

Я захлопнула ноут и сунула его обратно в мягкий чехол, затем взяла телефон и открыла новое сообщение. Я решила написать Лидии.

Не знаю, рассказала ли Лидия семье о беременности, но в любом случае она должна знать, что ничего не изменилось, и я, несмотря ни на что, буду рядом, если надо. Я набрала:

Лидия, мое предложение остается в силе. Если захочешь поговорить, дай знать.

Немного обождав, я отправила сообщение и уставилась на телефон в руке. Знаю, что разумнее было бы его отложить. Но я не могла по-другому. На автомате я открыла историю нашей с Джеймсом переписки.

Трудно поверить, что первое сообщение от него пришло чуть больше трех месяцев назад. Казалось, с того вечера, когда Джеймс позвал меня в офис «Бофорт», прошли годы. Я вспомнила, как мы примеряли викторианские костюмы и внезапно пришли родители. Моей первой мыслью, когда я увидела Корделию Бофорт, стала: «Я хочу быть такой, как она».

Я была поражена тем, как она заполнила своей энергетикой пространство вокруг, ничего не сделав и не сказав ни слова. Несмотря на суровое лицо Мортимера Бофорта, не возникало сомнений, за кем из них двоих последнее слово в фирме. Хотя я ее толком и не знала, тем не менее горевала по матери Джеймса.

И горевала вместе с Джеймсом. Когда я была у него, он ляпнул, что был не так уж и привязан к матери, но это неправда. Он любил ее, я поняла это, когда он плакал у меня на руках.

Мой взгляд упал на шкаф. Не раздумывая, я пошла к нему и открыла дверцу. Затем наклонилась вниз. Вниз, к последней полке, где за старой тренировочной сумкой лежала толстовка Джеймса. Та самая, которую он надел на меня после вечеринки у Сирила. Я осторожно достала ее и уткнулась в ткань. Хотя из нее выветрились почти все запахи, мягкий материал все равно разбудил во мне воспоминания. Я закрыла дверцу шкафа и вернулась к кровати, на ходу натягивая на себя толстовку и пряча пальцы в рукава.

Не понимаю, как это могло быть, что изнутри меня поедала злость, но вместе с тем я так сильно сочувствовала Джеймсу, что казалось, не выдержу больше ни секунды.

Я нерешительно взяла в руки телефон. Повертела туда и сюда. Я хотела написать Джеймсу, но в то же время сомневалась. Мне хотелось его утешить, но в то же время и накричать на него, обнять и ударить.

В конце концов я напечатала короткое сообщение.

Постоянно думаю о тебе.

Я посмотрела на эти слова и набрала в легкие побольше воздуха. Нажала на «Отправить» и отложила телефон в сторону. Взгляд упал на будильник на ночном столике. Время было за полночь, а сна ни в одном глазу. Даже если я выключу свет, мне все равно не заснуть, я знаю.

Я подняла рюкзак на кровать и достала сегодняшние конспекты. Как только я опустилась на подушку и начала читать, телефон завибрировал. Затаив дыхание, я открыла сообщение.

Я скучаю по тебе.

По телу пробежали мурашки. Не знаю, чего я ожидала. Но уж точно не такого ответа. Пока я перечитывала эти четыре слова, пришло следующее сообщение.

Я хотел бы увидеть тебя.

Буквы расплылись перед глазами, и, хотя я лежала под одеялом в теплой толстовке Джеймса, мне стало холодно. Внутри боролись разные чувства: тоска по нашему общению, неописуемая злость на него и одновременно глубокая печаль, как будто я тоже кого-то потеряла.

Как бы мне хотелось написать, что я чувствую то же самое. Что мне тоже его не хватает и что больше всего на свете я бы хотела приехать к нему и быть рядом.

Но так нельзя. В глубине души я чувствовала, что не готова к этому. После того, что произошло, – нет, не готова. После того, что он сделал со мной. Это слишком больно.

Я собрала всю волю в кулак, чтобы написать ответ:

Я не могу.

6

Руби

Рождество – мой любимый праздник.

Мне нравятся пышные декорации, которые превращают весь мир в страну чудес.

Нравится вкусная еда, музыка, фильмы – и, конечно, рождественское печенье. Я люблю искать подарки для семьи или мастерить их, а в конце с любовью упаковывать. Обычно время перед Рождеством кажется волшебным – как будто Санта-Клаус, Ледяной Джек или еще какой-нибудь персонаж посыпал мир волшебными блестками.

Но в этом году все по-другому.

Хотя нет. В этом году все как всегда. Только я другая.

Рождественские приготовления больше не доставляют мне никакой радости, потому что я непрерывно думаю о Джеймсе. Я стараюсь отвлечься и не думать о нем, но не выходит. Все произошедшее в последнее время снова и снова крутится у меня в голове, словно фильм, пока я не выхожу на прогулку, чтобы выкинуть мысли из головы.

Бывают дни, когда я не хочу вставать с кровати и мечтаю о возможности путешествовать во времени. Я хотела бы опять оказаться в том мире, где никто в Макстон-холле не знает моего имени, по крайней мере Джеймс. Иногда я лежу на кровати и смотрю на снимок, где он улыбается, или на афишу вечеринки в честь Хэллоуина, где мы сфотографированы вместе. Я помню это ощущение: моя рука в его руке. Его поцелуй. Его тихий голос, шепчущий мое имя.

Каникулы пришлись как раз кстати. У меня, по крайней мере, была возможность отдохнуть от Макстон-холла. Хотя Джеймс вернется в школу только в следующем семестре, я все равно буду паниковать на каждом углу в ожидании, что он может там объявиться. И я бы этого не вынесла. Пока что нет.

К счастью, моей семье хорошо удается меня отвлекать. Мама с папой грызутся на кухне, и минимум раз в день я выступаю в качестве третейского судьи, который решает, вкуснее ли мамины кексы с экзотической приправой, которую добавил папа, или без. Много лет до этого я в большинстве случаев была на стороне мамы, но сейчас, к своему удивлению, поняла, что в этот раз отдам победу папиному креативу.