Путь в тысячу пиал - Шаталова Валерия (книга жизни txt, fb2) 📗
Низкий рев гьялинга вырвал Джэу из размышлений – один из музыкантов поднес к губам длинную деревянную трубку, оканчивающуюся металлической воронкой, и зашагал впереди процессии, явно зная дорогу. За ним в прежнем порядке потянулись все прочие, а последним на этот раз пристроился второй музыкант, барабанщик. Его инструмент издавал глухие рокочущие звуки, похожие на громовые раскаты вдали, над верхушками гор, нависающих над тхибатским плато.
Дом кушога Рампы, к которому подошла траурная процессия, был трехэтажным и большим квадратом огораживал внутренний двор. На первом этаже размещался скот, а в верхних помещениях, судя по всему, жили семья и слуги, один из которых и встретил монахов:
– Почтенные ламы, проходите, прошу, почтенные ламы… – Невысокий щуплый паренек беспрестанно низко кланялся всем пришедшим, не делая различий между учениками, воинами и учителями.
Молитвенная комната, куда он их сопроводил, была маленькой, но богато убранной. Перед алтарем с деревянными скульптурами горели масляные светильники. Семь чаш со свежей водой, приготовленные на случай, если тэнгри придут и захотят напиться, блестели, словно их начищали по несколько раз в день. Ученики астролога сразу же затянули мантры, знаменующие начало пховы, а кушог Нгян и лама Таньшу величественно направились вслед за хозяином дома.
«Не иначе, сходу за поминальный стол», – с издевкой подумала Джэу. – «Нужно настроиться на верный лад, чтобы молитва была страстной, и благие тэнгри ее точно услышали».
Сама она тихо выскользнула из молитвенной комнаты и вслед за монахами-воинами спустилась во двор. Прошло немало времени, пока о них вспомнили, и мальчик принес горячего маслянистого чая в изукрашенных пиалах. Размешивая цампу, Джэу придумывала, что она наврет Шакпори про деликатесы на поминальном пиру:
«Скажу, что подавали шамдре из телячьего языка. Да! А к чаю бутоны рододендрона, вымоченные в медовом сиропе и…»
Она замечталась, представляя завистливое выражение на лице Шакпори, и поняла, что ее зовут, лишь когда слуга боязливо дотронулся до ее плеча.
– Пора… Время пришло… – пробормотал он и шарахнулся в сторону, когда Джэу резко открыла глаза и вскочила на ноги.
От ворот, где в позе для медитации сидели монахи-воины, донеслось негромкое:
– Суета ума уводит с пути к познанию.
Джэу непочтительно хмыкнула и дернула плечом, даже не сомневаясь, кто из троих сопровождающих облагодетельствовал ее очередной своей мудростью.
Следуя за провожатым, Джэу поднялась под самую крышу и остановилась у приоткрытой двери. Слуга почтительно поклонился и торопливо ушел, словно присутствие рядом с рогьяпой – нечистой могильщицей, могло испортить ему карму. А может побежал оттирать щелочью пальцы, которыми пришлось дотронуться до Джэу.
«Так даже лучше! Никто не будет заглядывать через плечо».
Она зашла в комнату и осмотрелась. Окно было прикрыто ставнями, которые почти не пропускали свет. Вдоль стены выстроились несколько раскрашенных узорами шкафчиков для платья и маленький низкий столик. В углу перед неизменным деревянным алтарем горели масляные светильники, распространяя по комнате едкий запах благовоний. Тело умершего ребенка, завернутое в белое погребальное полотнище, лежало на тюфяке, резко выделяясь в полумраке.
Джэу не стала задерживаться: взвалив жесткий куль с уже окоченевшим телом на спину, она в тишине спустилась по лестнице и побрела прочь, из дома и из Икхо. Никто из семьи не прощался с мертвецом, лишь сопровождающие пристроились за ней, след в след – Тобгял и Рэннё собственной персоной.
Выйдя со двора и свернув на улочку, Джэу заметила сгорбленную спину женщины, сидевшей на выложенной из камней низкой ограде. Та обхватила себя руками и медленно раскачивалась из стороны в сторону, глядя куда-то перед собой. Рядом на земле валялся молитвенный барабан со сломанной палочкой. Только совсем отчаявшийся человек, утративший веру в тэнгри, мог бы допустить такое кощунство.
«Наверное, мать», – вздохнула Джэу и отвернулась, продолжив путь.
Ветер немного стих, уже не толкал в спину, но все еще вздымал пыль и песок с дороги. В тени каменных стен было прохладно, но на открытых участках припекало. Старики выбирались из домов, стелили ячьи шкуры прямо на земле и, провожая взглядами монахов, рассаживались, готовясь к распеванию мантр.
Джэу резко затормозила на узкой улочке, когда прямо перед ней из дома вышел осел, навьюченный мешками и погоняемый хозяйкой, на лице которой была маска, как и у самой Джэу, скрывающая половину лица. Рэннё негромко прикрикнул, и женщина спешно поклонилась, а затем проворно затащила осла в ближайший проулок, освобождая дорогу похоронной процессии.
Недалеко от города, на небольшом возвышении плотно подогнанные камни складывались в плиту, над которой кружили бесчисленные стервятники и вороны. Там Джэу сгрузила свою скорбную ношу, сняла чубу и отерла пот со лба. Рэннё сел на колени неподалеку, достал небольшой барабан и принялся отстукивать ритм, негромко напевая мантры. Тобгял тоже подхватил мотив.
«Ну вот, начинается!»
В Тхибате верили, что тела без души, которая после смерти отправилась в Бардо, уже не имеют никакого значения. Умерших бедняков, семьи которых не способны были заплатить монахам за пхову и небесное погребение сбрасывали в реку. Знатных же людей и лам после воспевания молитв отдавали хищным птицам. И теперь Джэу предстояло то, ради чего ее взяли в похоронную процессию – выполнить работу рогьяпы.
Она развернула погребальное полотнище, передала ткань Тобгялу и с тяжелым сердцем посмотрела на Бездушного. Монах-учитель оказался прав – младенец действительно казался совсем обычным: руки, ноги, голова, смуглая кожа…
Отрешившись разумом от происходящего, Джэу взвесила в руке свой рэ-ти и со вздохом сделала первый надрез. Острое лезвие почти не встречало сопротивления окоченевшей плоти.
«Так нужно… Так положено… Так птицам удобнее будет клевать…»
Она старалась занять свои мысли, не думать, что еще недавно эти ручки и ножки…
«Нет, не думать! Или меня стошнит…»
Джэу остановилась и перевела взгляд вперед, на вершины горного хребта. Работа не была настолько тяжелой, но руки все равно дрожали, а по лбу катился пот. Тобгял воспринял заминку, как перерыв. Он поднес Джэу и Рэннё захваченный из дома кушога Рампы чай, чтобы подкрепить их силы, а затем принялся отгонять алчущих плоти птиц – обряд еще не был завершен. Джэу метнула злой взгляд на воина, медитирующего в нескольких шагах от каменной плиты.
«Можно подумать, Рэннё так уж утомился!»
Она сделала глоток, не ощутив вкуса, а чай, скатившись в желудок, едва не исторгся обратно. Джэу вернула почти полную пиалу Тобгялу и продолжила ужасную работу.
Когда все было закончено, она обтерла рэ-ти пучком травы и, пошатываясь от усталости, побрела в сторону небольшого островка кустарника. По легенде саган-дайля вырастал в тех местах, куда воины, возвращавшиеся после победы в нелегкой битве, вонзали копья, и его распускающиеся бутоны наполняли их здоровьем и свежими силами.
На этих кустах цветов не было, а листья слегка пожухли, но Джэу надеялась, что в словах легенды есть хотя бы крупица истины. Она бы не отказалась от чего угодно, что могло придать ей хоть немного сил, душевных и физических.
Прежде ей много раз приходилось бывать в местах небесного погребения, она видела и подготовленные для птиц тела, и уже очищенные стервятниками кости. Но никогда прежде она сама не выполняла скорбные обязанности рогьяпы.
«Это оказалось много тяжелее, чем я предполагала… А ведь еще надо будет вернуться через два дня и завершить ритуал».
Рэннё встал и пошел за ней. Он ступал практически бесшумно.
– Не нужно следовать за мной, кушог, в зарослях саган-дайля ракшасы не прячутся. Я хочу немного побыть наедине с собой.
Когда он отошел, так и не произнеся ни слова, Джэу украдкой запустила руку за ворот кашаи, туда, где кушак плотно прижимал ткань к телу. Вынув ладонь, она некоторое время стояла молча, наслаждаясь ощущением приятной тяжести. А затем взглянула на свою добычу – в лучах солнца на ладони богато переливалась золотом амулетница гау. Джэу немного встряхнула рукой – судя по глухому звуку, внутри гау тоже не пустовала.
