По воле судьбы - Маккалоу Колин (читать полные книги онлайн бесплатно .txt) 📗
— Требоний, — сказал Цезарь, — ты на зиму пойдешь с десятым и двенадцатым легионами в Самаробриву и будешь отвечать за обоз. Марк Красс, ты встанешь лагерем как можно ближе к Самаробриве — не далее двадцати пяти миль от нее, на границе между белловаками и амбианами. Возьми восьмой легион. Фабий, ты останешься здесь, в порту Итий с седьмым легионом. Квинт Цицерон, ты с девятым отправишься к нервиям. Росций, ты вместе с пятым, «Жаворонком», сможешь вкушать мир и покой: я посылаю тебя к эзубиям. Пусть кельты знают, что я о них помню.
— Ты ждешь неприятностей от белгов? — хмурясь, спросил Лабиен. — Я согласен. Последнее время они что-то притихли. Пошлешь меня к треверам, как обычно?
— Не в самый Тревес. К треверам, но к тем, что соседствуют с ремами. Возьмешь одиннадцатый легион и кавалерию.
— Тогда я осяду на реке Мозе, неподалеку от Виродуна. Если снега будет немного, кони там смогут пастись.
Цезарь поднялся, давая понять, что совет завершен. Он созвал легатов, как только сошел на берег, желая немедленно распределить на зимний постой все восемь легионов, которые сейчас находились в порту Итий. Теперь уже все знали, что умерла именно Юлия. Но никто не осмеливался об этом заговорить.
— Ты будешь зимовать в хорошем месте, — сказал Лабиен Требонию, когда они вышли от Цезаря. Большие лошадиные зубы его обнажились в улыбке. — Глупость Сабина поражает меня! Если бы он держал рот закрытым, его еще можно было бы выносить. Вообрази: провести зиму в низовьях Мозы, продуваемых всеми ветрами и захлестываемых морскими приливами, среди скал, соленых болот и торфяников, когда германцы так и принюхиваются к тебе!
— В море можно ловить рыбу, угрей, в скалах — собирать птичьи яйца, — сказал Требоний.
— Благодарю, но мне нравится пресноводная рыба, а мой слуги разводят кур.
— Цезарь определенно ждет неприятностей.
— Или придумывает оправдание, чтобы не возвращаться на зиму в Италийскую Галлию.
— Что?!
— Требоний, он просто не хочет видеться с соотечественниками! На него тут же посыплются соболезнования отовсюду — от Окела до Салоны, и он боится, что не вынесет всего этого.
Требоний остановился, удивленно глядя на спутника.
— Я не подозревал, что ты так хорошо понимаешь его, Лабиен.
— Я был с ним с тех пор, как он появился среди длинноволосых.
— Но ведь мужские слезы не считаются в Риме чем-то зазорным!
— Он тоже так полагал, когда был молодым. Но тогда он был не таков, каким мы его знаем.
— Что ты хочешь сказать?
— Теперь Цезарь уже не имя, а символ, — с редким терпением пояснил Лабиен.
— О-о! — Требоний двинулся дальше. — Мне не хватает Децима Брута! — вдруг вырвалось у него. — Как ни верти, а Сабин не может его заменить.
— Он вернется. Все тут скучают по Риму.
— Кроме тебя.
Старший легат Цезаря усмехнулся.
— Я тоже скучаю. Особенно когда разлука затягивается.
— А она, безусловно, затягивается. И все же… Самаробрива! Вообрази, Лабиен! Я опять буду жить в настоящем доме с теплыми полами и с ванной.
— Ты сибарит, — прозвучало в ответ.
Корреспонденции из Сената накопилось много, и ее надо было просмотреть в первую очередь. На это у Цезаря ушло три дня. За стенами его дома легионы готовились к маршам. Все шло спокойно, без суеты, так что ничто не мешало бумажной работе. Даже апатичный Гай Требатий был втянут в водоворот, ибо Цезарь имел привычку диктовать письма сразу трем секретарям, переходя от одного к другому и никогда не путаясь в темах. Его поразительная работоспособность покорила Требатия. Человека, легко и непринужденно занимающегося несколькими делами одновременно, можно недолюбливать, но ненавидеть определенно нельзя.
Наконец подошел черед и письмам личного плана — их с каждым днем становилось все больше и больше. До Рима от порта Итий было восемьсот миль, пролегавших большей частью по галльским рекам, прежде чем доберешься до Домициевой и Эмилиевой дорог. Цезарь держал группу курьеров, непрестанно курсировавших верхом или на лодках по своим отрезкам пути к тому месту, где он находился, и покрывавших как минимум пятьдесят миль в день. Таким образом, он получал последние вести из Рима менее чем через два рыночных интервала, имея постоянную возможность увериться, что его отсутствие не сказывается отрицательно на его популярности, которая все росла и росла вместе с ростом его состояния. С Британии почти нечего было взять, но Длинноволосая Галлия с лихвой это возмещала.
Вольноотпущенник Цезаря, германец Бургунд достался ему, пятнадцатилетнему, по наследству от Гая Мария, когда тот умер. Счастливое наследство. С той поры, как в юности, так и в зрелости, раб неотлучно находился при господине, и лишь год назад его по возрасту отправили в Рим — приглядывать за землями Цезаря и за его матерью и женой. Этот Бургунд, урожденный кимбр, был еще мальчиком, когда Марий наголову разбил кимбров с тевтонами, но хорошо знал историю своего народа. По его словам, сокровища двух этих племен были оставлены на сохранение их родичам — атватукам, у которых они зимовали перед вторжением в пределы Италии. Из семисот пятидесяти тысяч ушедших в поход вернулись только шесть тысяч. В основном это были женщины и детишки. Они так и осели у родичей, став скорее атватуками, чем кимбрами или тевтонами. И там же остались сокровища этих племен.
На второй год пребывания в Галлии Цезарь направился в земли нервиев, ниже которых по течению Мозы располагались владения эбуронов, те самые, куда должны были сейчас повести тринадцатый легион несчастный Сабин и еще более несчастный Котта. Сражение было тяжелым. В конце концов все нервии полегли на поле боя, не желая жить побежденными. Но Цезарь отдал дань мужеству павших, позволив их женщинам, детям и старикам вернуться в свои нетронутые дома.
Выше нервиев по течению Мозы проживали интересующие Цезаря атватуки, и он, несмотря на потери, повел армию к ним. Те укрылись в крепости Атватуке, стоявшей на горе, окруженной густым Ардуэннским лесом. Цезарь осадил Атватуку и взял ее. Но атватукам не так повезло, как нервиям. Раздраженный их лживостью и коварством, Цезарь согнал все племя на поле возле разрушенной крепости, кликнул работорговцев, тайком следовавших за римским обозом, и продал всех пленников разом тому, кто дал большую цену. Пятьдесят три тысячи атватуков ушли с молотка. Бесконечная вереница сбитых с толку, плачущих, обездоленных людей потекла через земли других племен на большой рынок рабов в Массилии, где их разделили, рассортировали и продали сызнова.
Это был умный ход. Другие воинственные племена не хотели верить, что нервии и атватуки, коих было множество тысяч, не сумели покончить с какими-то римлянами. Но вереница пленных говорила иное. И мятежные настроения улеглись. Длинноволосая Галлия, удивлялась, кто же были эти римляне с их крошечными армиями великолепно оснащенных солдат, действовавших как один человек. Они не бросались на противника беспорядочной, орущей массой, не доводили себя перед сражением до безумия, когда человеку все становится нипочем. Многие поколения галлов жили в страхе перед непобедимыми и упрямыми воинами из далекого Рима, но никто не видел их вживую. До появления Цезаря римляне были просто пугалом, каким стращали детей.
В крепости атватуков Цезарь нашел сокровища кимбров и тевтонов, которые они оставили здесь, покидая землю скифов, богатую золотом, изумрудами, сапфирами и всем прочим. Генерал имел право присвоить всю выручку от продажи рабов, но трофеи принадлежали казне и каждому человеку в армии, от командира до рядового. Даже при этом раскладе, когда все было пересчитано, переписано и длинный обоз повозок с драгоценной поклажей отправился в Рим, сопровождаемый надежной охраной, Цезарь знал, что с денежными затруднениями в его жизни покончено навсегда. Продажа племени атватуков в рабство дала ему две тысячи талантов, а доля в трофеях обещала составить еще большую сумму. Его солдаты станут зажиточными людьми, а легаты смогут купить себе право на консульство.
