Принц приливов - Конрой Пэт (книги без регистрации .txt) 📗

— Том, я еще не ухожу, пока только думаю об этом. Я нашла человека, который считает меня удивительной.

— Я тоже считаю тебя удивительной, — промямлил я.

— Давай закроем тему. Это признание тяжело мне далось. Не хочу усугублять твои страдания.

— Что ты! — Я невесело усмехнулся и шлепнул ногой по воде. — Пустяки, дорогая.

Мы долго молчали, Салли первая нарушила тишину.

— Пойду домой. Поцелую девочек, а то не уснут. Ты со мной?

— Поцелую их позже. Побуду пока здесь. Нужно обо всем подумать.

— Не знаю, что произошло, — тихим нежным голосом произнесла Салли. — Что случилось с борцом, за которого я выходила замуж?

— Нет, ты знаешь, — отозвался я. — Люк. Вот что случилось.

Вдруг Салли порывисто обняла меня и поцеловала в шею. Но во мне пышным цветом цвело чувство собственной праведности. Одновременно я ощущал себя и приверженцем, и рабом мужского эго. Мною владело патриархальное упрямство самца, которого отвергли. Я не желал ответить поцелуем, не желал поступиться своими ценностями ради этого мгновения благодати. Салли молча повернулась и направилась к дому.

Я побежал по пляжу. Вначале спокойно, контролируя дыхание, затем увеличивая скорость. Я несся вперед, обливаясь потом, хватая ртом воздух и собираясь так замучить тело, чтобы распада души было незаметно.

Тело утратило форму, я ощущал его плачевное состояние. Я старался быстрее переставлять ноги, вспоминая, что когда-то был самым стремительным квотербеком [15]в Южной Каролине. Подвижный, светловолосый, я появлялся из-за линии защиты, и игроки противника устремлялись ко мне, словно в каком-то замедленном танце. Я менял направление и шел навстречу восхитительному гулу толпы, затем наклонял голову и отдавался инстинкту движений, живших в моем сознании, где все было пронизано быстротой и гармонией. Участвуя в школьных матчах, я никогда не плакал… Сейчас же тяжело, с отчаянием я убегал от жены, которая завела любовника, потому что я перестал быть ее любовником; от сестры, полоснувшей себя по венам; от матери, не понимающей тонкостей взаимоотношений матерей и сыновей. Я думал, что убегаю от горького, жестокого пласта американской действительности, который назывался моей несостоявшейся жизнью, но, возможно, бежал к ее новому этапу… Я остановился. Пот тек ручьем. Бег забрал все мои силы. Я медленно побрел к дому.

Глава 2

Уметь ненавидеть Нью-Йорк по-настоящему — целое искусство. До сих пор я был слишком легковесным обличителем этого города; мне требовалось изрядное количество сил и энергии, чтобы упомнить нескончаемые обиды, нанесенные мне Нью-Йорком. Если бы я их записывал, получился бы увесистый том размером с «Желтые страницы Манхэттена», и мои слова о Нью-Йорке послужили бы предисловием. Всякий раз, когда я попадаю в мир пренебрежения, которым одаривает меня этот напыщенный город, когда проталкиваюсь сквозь его непомерные толпы, меня захлестывает раздражающее ощущение того, что я растворяюсь. Оно уничтожает клетки, несущие в себе код моей тяжело завоеванной индивидуальности. Город малюет мне душу грубыми несмываемыми граффити. Жуткое разнообразие всего в пугающих количествах. Приезжая в Нью-Йорк, я непременно иду на один из пирсов. Стою и смотрю на величественную реку Гудзон, повернувшись спиной к городскому шуму, и знаю то, чего не знает ни один из встречавшихся мне ньюйоркцев: когда-то остров Манхэттен окружали большие топкие болота и эстуарии. Под камнями манхэттенских авеню погребен удивительный мир солончаковых болот. Не люблю города, оскверняющие свои болота.

Насколько я презираю Нью-Йорк, настолько моя сестра Саванна испытывает к нему глубокую, хотя и извращенную привязанность. Даже в грабителях, наркоманах, пьянчугах и бомжах — этих ущербных ослабших душах, что печально ковыляют сквозь многомиллионные толпы, — она находит непонятное мне городское очарование. Подбитые райские птицы, опустошенные, опасливо бредущие по грязным закоулкам, — для Саванны это символы невероятных крайностей и контрастов Нью-Йорка. Сестра хранит в душе непоколебимую рыцарскую верность всем потрепанным жизнью ветеранам выживания: всем, кто на грани, вне закона и без надежд, всем сведущим в «черной магии» улиц. Для Саванны они — городской театр. Сестра пишет о них стихи; она хорошо изучила их покореженные места обитания и в какой-то степени постигла их «черную магию».

Желание поселиться в Нью-Йорке возникло у Саванны задолго до желания творить. Она из тех южан, которые еще в раннем возрасте поняли: Юг — не более чем упоительно пахнущая тюрьма, управляемая толпой любящих, но ненадежных родственников.

Когда Саванне было пятнадцать, она получила от бабушки рождественский подарок — подписку на «Ньюйоркер» [16]. Каждую неделю сестра с нетерпением ждала очередного номера, а потом часами листала журнал, то хихикая, то заливисто хохоча над карикатурами. Потом тот же выпуск брали мы с Люком, недоверчиво вглядываясь в картинки и ожидая, когда шутки рассмешат и нас. Но ситуации, заставлявшие ньюйоркцев гоготать взахлеб и надрывать животики, оставались непонятными для жителей Коллетона, Эта «клинопись остроумия» была нам недоступна, и когда я спрашивал Саванну, что смешного она находит в своем чертовом «Ньюйоркере», сестра глубоко вздыхала и отвечала каким-нибудь запомнившимся ей убийственным перлом, взятым все оттуда же. Саванна разыгрывала из себя жительницу Нью-Йорка, которой суждено было родиться в изгнании, вдали от родного города. С такой сестрой я возненавидел Нью-Йорк прежде, чем ступил на его землю.

Вскоре после окончания коллетонской средней школы Саванна упорхнула из Южной Каролины в средоточие своих мечтаний. Она сделала это вопреки воле родителей, не спрашивая у них разрешения и не советуясь с ними. Сестра знала, какую жизнь будет вести, она разработала тщательный план, которому собиралась следовать, а потому не нуждалась в советах ловца креветок и его жены, избравших существование возле речного устья одной из рек Южной Каролины. Интуитивно Саванна ощущала себя жительницей мегаполиса. В родном захолустье она изучила все, что было возможно; выбрав Нью-Йорк, Саванна отдала предпочтение городу, который можно будет постигать всю жизнь. Городу, достойному ее таланта.

С первого дня Саванна полюбила там все: ритм, борьбу, бесконечный поток идей и людей. Желание овладеть этим фантастическим городом, подчинить его, превратить в знакомое место без запретов наполняло ее вдохновением и вызывало исступленный восторг. Саванна по-своему находила с Нью-Йорком общий язык. Она стала сборщицей и архивариусом истинно нью-йоркских впечатлений; если они возникали именно в Нью-Йорке и на них стояла невидимая печать «Одобрено Манхэттеном», Саванна вбирала их в себя с рвением неофита. С самого начала сестра направила свой лирический талант на поддержку величия Нью-Йорка. Для нее это было аксиомой, не подлежащей обсуждению. Я же сомневался и лихорадочно отрицал восторги сестры.

— Ты никогда не жил здесь. У тебя вообще нет права высказывать свое мнение, — заявила мне Саванна, когда мы с Люком впервые приехали ее навестить.

— Я и в Пекине никогда не жил, но держу пари — там полно низкорослых желтых людей, — ответил я.

— Должно быть, все дело в выхлопных газах, — заметил Люк, глядя на потоки автомобилей; был час пик, машины еле ползли к мостам. — Выхлопные газы пожирают мозговые клетки. И когда клеток не остается, начинаешь любить это дерьмовое логово.

— У вас, мои тугодумные братья, тоже есть шанс остаться без мозговых клеток. Стоит вам подцепить нью-йоркскую лихорадку, и остальной мир померкнет. Почувствуйте энергию этого города. Попробуйте закройте глаза.

Мы с Люком послушно опустили веки.

— Это не энергия, а шум, — подал голос Люк.

— Этот шум и есть моя энергия, — улыбнулась Саванна.