Василий Шульгин - Рыбас Святослав Юрьевич (хорошие книги бесплатные полностью TXT) 📗

Но куда должны были податься помещики и крестьянские массы?

Не надо думать, что среди высшей бюрократии было мало умных людей.

Член правительства, государственный контролер П. Х. Шванебах писал, указывая на бедность крестьян, которые, создавая основной экспортный продукт, лишены возможности развивать свое хозяйство и поддерживать платежеспособный спрос: «Нельзя не обратить внимания вот еще на что: всякий понимает, что наше сельское хозяйство может выбраться на надлежащий путь только с переходом к усовершенствованным способам культуры и к более интенсивному извлечению доходов из земли» ^[16].

Мысль не то что верная, а просто наболевшая. Надо было срочно внедрить в деревню индустриальные методы и повернуть ее лицом к рынку. Если из всех более десяти миллионов крестьянских хозяйств только десятая часть их торговала своими продуктами, то оставшиеся 90 процентов представляли собой огромный резервуар для роста товарного производства и расширения внутреннего рынка. Или не резервуар, а пороховой погреб?

Однако Пихно и Шульгин неспроста стали планировать строительство в имении сахарного завода для извлечения из хозяйственной деятельности большей прибыли. Знаменитый профессор, член Государственного совета с месячным жалованьем в полторы тысячи рублей и молодой юрист оценивали экономические перспективы весьма рационально. Они становились агропромышленниками. И сами взрывали «покой вечности».

Пихно можно сравнить с другим профессором-химиком, Александром Николаевичем Энгельгардтом, смоленским помещиком, который оставил замечательное свидетельство о своем успешном хозяйствовании и о состоянии русской деревни.

«Помещикам не с чего подняться. Выкупные свидетельства прожиты; деньги, полученные за проданные леса, прожиты; имения большей частью заложены; денег нет, доходов нет. Только крестьяне могут разрабатывать эти пустующие земли, потому что их рабочие руки — капитал. Но крестьяне могут разрабатывать эти земли только тогда, когда они будут им принадлежать…

Крестьянский банк дал первый толчок этому делу… Теперь каждый заработать денег гонится» ^[17].

«Не с чего подняться» — не преувеличение. Огромные выкупные платежи за землю, полученные помещиками от правительства после реформы 1861 года, улетели как дым. За десятилетие (1863–1872 годы) они получили 772 миллиона рублей, которые были пущены в основном на непроизводственные расходы. Вспомним дворян из пьесы «Вишневый сад» А. П. Чехова или помещиков из повестей и рассказов И. А. Бунина — это люди уходящей эпохи. С этими симпатичными культурными людьми экономика требовала поскорее распрощаться навеки.

А. Н. Энгельгардт свидетельствовал о крестьянском индивидуализме: «Каждый гордится быть щукой и стремится пожрать карася». То есть низовая народная экономика была готова к рывку и ждала соответствующего сигнала сверху.

Витте это понимал, Пихно и Шульгин — тоже. Струве просто отчеканил: «Строить в стране сеть железных дорог и поддерживать в ней крепостное право невозможно».

«Крепостное право» — метафора, имелась в виду крестьянская поземельная община, которая в государственном здании была несущей опорой.

По сравнению с образованным обществом крестьяне считались «второй Россией». Они платили налоги, поставляли в армию новобранцев, были наивны в отношении многих вопросов современности, однако обладали могучей силой, которая называлась общиной.

Община — это многовековая форма самоорганизации сельского населения, первобытный коммунизм. В Европе она давно распалась, но у нас суровость климата и скудность почв вынуждали крестьянские семьи жить в крайнем напряжении сил и ради выживания и облегчения участи кооперироваться с соседями. Община помогала слабым, удерживала богатых от хищничества, контролировала исполнение нравственных норм, справедливое распределение общественной земли и угодий, коллективно отвечала за уплату налогов. Короче говоря, она была крестьянским «мipoм», как писалось тогда и что практически означало русскую ойкумену. Пойти против коллективного мнения общины было крайне трудно и опасно. Вот пример того, как она наказывала ослушников.

Общинные порядки санкционировали в центральных губерниях, где было огромное сельское перенаселение, свыше 120 церковных праздников, то есть нерабочих дней. Это происходило на фоне очень короткого лета (диктующего потребность сверхинтенсивного труда), но способствовало полной (авральной) занятости. Например, в Волоколамском уезде Московской губернии по приговору общины крестьянин Сергей Трофимович Семенов был «за кощунство» приговорен к трехдневному аресту потому, что пахал в храмовый праздник. Семенов был незаурядным человеком, он писал и издавал книги, за шеститомное собрание своих сочинений был удостоен Пушкинской премии Академии наук; его очень ценил Лев Толстой. Конфликт землепашца с общиной был не только личный, он выражал неразрешимое противоречие между человеком и его окружением. Кстати, Семенов принял Октябрьскую революцию и был убит неизвестными сразу после Гражданской войны.

Могла ли страна успешно развиваться, если почти 85 процентов ее населения было притеснено общинными порядками? Наступало время, когда требовалось освободить крестьян от полузависимости. Как подступиться к этому, никто не знал.

Философ К. Д. Кавелин считал общину «страховым учреждением» от «безземелья и бездомности», при этом так характеризовал качественный состав сельского населения: «…огромная, несметная масса мужиков, не знающих грамоте, не имеющая даже зачатков религиозного и нравственного наставления».

Общинной системой контроля и взаимопомощи тем не менее, как писал Витте Николаю II в 1898 году, «парализуется жизненный нерв прогресса», крестьянство «теряет стимул закономерно добиваться улучшения своего благосостояния». Он предлагал освободить крестьян от опеки местных властей и общины. По его расчетам, это даст увеличение объема производства и три миллиарда рублей дополнительных поступлений в бюджет. Николай II не ответил.

Трудно было ответить, ведь «несметная масса мужиков», выйдя из-под контроля, могла стать дикой ордой. И, кроме того, не было иного механизма нейтрализовать разрушительную энергию «лишних» крестьян (аналогия с дворянами, «лишними людьми»), скрытую безработицу которых (это свыше тридцати миллионов человек) в 1913 году община, как плотина, пока еще была в состоянии удержать.

Аграрная проблема перерастала в кризис развития. Один странный случай произошел в Смоленской губернии, где помещик Волков приобрел два трактора и сноповязальную машину, но так и не решился их применить, так как это лишило бы крестьян заработка, который они постоянно имели в его поместье. Но это означало, что Волков шел против экономических законов.

Таких, как он, было много даже в окружении Николая II. Да и сам царь относился к их числу. Поэтому устремления других групп населения, связанных с промышленностью, культурой, образованием, торговлей, имели мало шансов получить поддержку политического класса.

Так, Константин Петрович Победоносцев, обер-прокурор Святейшего синода, был принципиальным сторонником общины и видел революционную угрозу в попытках ее упразднить, передав коллективную землю индивидуальным хозяевам. К профессору Пихно он относился как к идейному противнику, стороннику Витте, и когда представился случай, добился его отъезда из Петербурга. Дело было в том, что Дмитрий Иванович женился на матери Василия не вполне по церковным порядкам, обвенчавшись где-то в Румынии. (Вообще Шульгины и Пихно очень вольно трактовали традиционное семейное право.)

И нельзя сказать, что Победоносцев был совсем не прав в своем противостоянии. Взрыв общины, как мы увидим, разнес вдребезги империю.

Перед Витте и его единомышленниками стояла труднопреодолимая преграда: дворянская сословная система управления. Мелкие и средние дворянские поместья быстро меняли хозяев, а крупные помещики в целом сохраняли свои владения (в центрально-черноземных и поволжских губерниях до 60–70 процентов всего объема частной земли) ^[18].