Бремя прошлого - Адлер Элизабет (электронные книги бесплатно .txt) 📗
– Я избалованный ребенок в семье, и, по правде говоря, никто от меня многого не ожидает.
Дженни печально посмотрела на Лайэма, и у него голова закружилась от гордости, что она ему об этом говорит. Девушка была миниатюрна и очень хороша. И полная противоположность ему. Он был интроверт, одинокий и артистичный, Дженни – общительная, жизнерадостная и веселая.
Поддавшись внезапному порыву, он пригласил ее на ленч вместе со своей матерью.
– В час дня. На террасе, – сказал он по дороге в гостиницу.
– Я приду, – обещала Дженни.
Девушка была так мила во время ленча, что Лилли приняла ее вполне благосклонно. «В конце концов, – говорила она себе, – Лайэму нужен какой-то друг на время каникул, и Дженни вполне невинный компаньон, правда, не совсем нашего круга…» Кроме того, Лилли была достаточно сильно увлечена неким графом Кресполи, красивым, седовласым, уже начавшим стареть мужчиной, страстным рыболовом и автомобилистом. Он делал ей льстивые комплименты и был страшно рад возможности сопровождать ее в небольших экскурсиях, составлять ей компанию в уютных романтических ресторанчиках и даже за игорным столом. Все это позволило ей снова чувствовать себя прежней, юной Лилли, и к ней вернулось полузабытое ею кокетство.
Впервые в жизни оказавшись предоставленным самому себе, Лайэм проводил все свободное время с Дженни. Он был так поглощен ею, что совершенно забыл о странном исчезновении своего наставника Финна Джеймса. Он купил Дженни этюдник и угольные карандаши, и они вместе бродили по холмам, набрасывая виды озера. Когда Дженни уставала от рисования, она опускалась на траву, заложив руки за голову, и смотрела в небо, а Лайэм продолжал рисовать. Иногда она что-нибудь напевала, и он восхищенно отозвался об ее прекрасном голосе.
– Не говорите глупостей, – смеялась она. – Он звучит хорошо только здесь, на вольном воздухе. В помещении это не голос, а какой-то писк.
– Мне нравится в вас все, – сказал Лайэм. Он взял ее руку и поцеловал в итальянском стиле. Она потянулась к нему и поцеловала его в губы. Руки Лайэма обвили ее талию, и они прижались друг к другу, слившись в едином дыхании.
– Вы не сочтете меня за сумасшедшего, если я скажу, что люблю вас? – робко спросил Лайэм.
Дженни серьезно посмотрела на него.
– Нет. О, нет. Я не подумала бы, что вы сошли с ума, Лайэм, – ответила она.
Ее родители приехали на следующий день, и когда Лайэм представил их Лилли, она с ледяным лицом пожала им руки.
– Они вульгарны, эти нувориши, – недовольным голосом сказала она сыну, когда они вернулись к себе. – Достаточно уже того, что эта женщина надела к ленчу бриллиантовое колье.
– А почему бы нет, если ей так нравится? – возразил Лайэм, раздражаясь в свою очередь, потому что ему нравилось все, что имело отношение к Дженни и ее семье.
Но семья Дженни, в свою очередь, посмотрела свысока на Лилли.
– Она ничуть не лучше, чем следует, – презрительно отозвалась госпожа Десанто, все еще чувствующая на себе ледяной, отвергающий взгляд Лилли. – Носиться подобным образом, вдвоем с графом, «осматривать развалины» просто неприлично, – заметила она. – Что это за развалины, хотела бы я знать? В ближайшей округе нет ничего достойного внимания.
Госпожа Десанто была женщиной дородной, выглядевшей классической матерью семейства, любившей яркие цвета и сверкающие драгоценности. Ее муж сделал большие деньги на импорте итальянского оливкового масла и на поставках итальянской колбасы во все уголки Соединенных Штатов. Это был бесцеремонный, сердитый коротышка, в суматохе постоянного напряжения руководивший своим бизнесом и деятельностью детей и души не чаявший в своей жене. Если в бизнесе королем был он, то во всех семейных делах непреложным законом для всех было ее слово. И когда она не одобрила встреч дочери с Лайэмом Портером Адамсом, он принял это безоговорочно.
– Ты больше никогда его не увидишь, – сурово объявил он дочери.
– Но, папа, он просто приятель, встреченный мною на каникулах, – попыталась возразить Дженни. – Что плохого в моих встречах с ним? В конце концов, мне здесь даже не с кем поговорить.
– Она права, – смягчившись, заметила госпожа Десанто. – Здесь совершенно нет порядочных девушек и юношей, с кем она могла бы проводить время.
Дженни просияла, предвкушая отсрочку приведения приговора в исполнение.
– Но только на время каникул, – добавила мать, предупреждающе пригрозив указательным пальцем.
Лайэм и Дженни проводили время в поцелуях, объятиях и взаимных обещаниях вечной преданности. В редкие перерывы Лайэм писал ее портрет. Сначала это были лишь карандашные наброски, потом акварель и, наконец, масло.
– Я не успею закончить до вашего отъезда, – говорил он, с тревогой глядя на наполовину недописанный портрет.
Дженни смотрела туда же из-за его плеча.
– Я вовсе не такая красивая, – сказала она.
– О, нет, вы именно такая.
Он схватил ее и горячо прижал к себе.
– Вы прекрасная, чудесная. И я хочу провести с вами остаток своей жизни. Вы выйдете за меня замуж, Дженни?
– О да, конечно выйду, – порывисто отвечала она. – Но пока это должно оставаться нашим секретом.
Она нахмурилась при мысли о своих родителях.
– Как отнесется к этому ваша мать? – спросила она Лайэма.
– Она, вероятно, сойдет с ума, но это ничего не значит. А ваша?
Дженни погрустнела.
– То же самое. И мне тоже все равно. Но когда же мы увидимся снова, Лайэм? Ведь я буду в Чикаго, а вы в Бостоне.
Они молча смотрели друг на друга, в ужасе осознав, что расстояние в тысячу миль не позволит им быть вместе.
– Я буду писать вам каждый день, – обещала она.
– И я тоже, – поклялся Лайэм, прижимая ее еще крепче и говоря себе, что никуда ее от себя не отпустит.
День отъезда Дженни с родителями в Чикаго был самым печальным днем в его жизни. Он смотрел вслед их автомобилю, пока он не скрылся в тучах пыли, поднятой им на белой дороге, уходившей в бесконечность итальянского пейзажа. Потом Лайэм пошел по берегу озера к тому месту, куда они обычно ходили вместе, уселся на камень и принялся писать письмо Дженни, первое из сотен писем, которые написал в два последующих года.
Лилли чувствовала себя в Италии счастливой. И она решила здесь поселиться. Лайэм будет посещать школу живописи в Риме, сама же она наслаждалась новой жизнью, обретенной ею в обществе графа Амадео Кресполи, который ввел ее в итальянский высший свет. Она арендовала роскошную виллу на холме с фонтанами и садами, полными лимонных деревьев, статуй и прудов с лилиями, откуда открывался вид на далекий собор святого Петра. Не было конца пикникам, балам и званым обедам, не дававшим ей скучать.
Лилли покупала себе платья в Париже, носила бриллианты Адамса и устраивала щедрые приемы для своих новых итальянских друзей с гордостью представляя им своего юного красавца сына, художника, совершенно забыв о том, что когда-то хотела, чтобы он пошел по стопам отца, тем более что его учителя говорили ей, что Лайэм был по-настоящему талантлив.
– Когда-нибудь мой сын станет знаменитым, – с гордостью говорила она своим новым друзьям, бегло изъясняясь по-итальянски, так как всегда отличалась способностями к языкам.
Лайэм посвящал все свое время занятиям и избегал ее приемов, когда это ему удавалось.
Его товарищами были студенты института. Он чувствовал себя лучше, чем дома, частенько сиживая с ними во второразрядных кафе в квартале художников за стаканом дешевого красного вина, в разговорах о моделях и подружках. Но в сердце его жила уверенность в том, что однажды он снова будет с Дженни. Лайэм перечитывал ее письма, пока чернила не превращались в неразличимые синие разводы, но это вряд ли ему мешало, потому что он знал наизусть каждое слово. Он знал, что когда ему исполнится двадцать один год, он получит право распоряжаться некоторой суммой денег, десятью тысячами долларов, завещанных ему отцом. С этими деньгами в кармане он намеревался отправиться в Чикаго и жениться на Дженни. А если ее родители откажутся его принять, он просто в один прекрасный вечер увезет Дженни.
