Наука умирать - Рынкевич Владимир Петрович (книги .txt) 📗
Капитан Бахманов, поддержанный всеми присутствующими, спросил о тыле армии, об огромном обозе, затрудняющем боевые действия и ничем не помогающем армии, о многих боеспособных офицерах, прячущихся в обозе.
— Я понимаю ваше негодование, господа, — ответил Марков. — Когда в конце прошлого года генерал Алексеев создавал нашу армию, ростовские богачи дали ему... не поверите — 400 рублей! А когда пришли большевики, им пришлось раскошелиться на миллионы. Как это понять? В то время, когда льётся кровь, люди, находящиеся за спиной армии, должны чем-то платить, как-то поддерживать армию, помогать ей. Наша гуманность погубит нас. Война не терпит поблажек, тыл должен понимать это. Если не поймёт, придётся не просить, а требовать, тогда и результат войны будет другой. Поверьте мне, дайте время окрепнуть армии, немного больше территории, и я первый буду просить командующего взяться за тыл, оздоровить его.
Поднялся полковник Биркин, говорил много, всё выяснял, как так получается в армии, что младший по службе и в чине становится начальником старшего.
Марков ответил решительно и убеждённо:
— Мой принцип: достойное — достойным. Я выдвину на ответственный пост молодого, если он способнее старшего. Если больше нет вопросов, то давайте заканчивать. Наша работа — только начало обновления Родины. Кубанский поход — это первый маленький эпизод. Но верьте, Россия будет великой и сильной, будет как огромное, греющее и животворящее солнце. Нам надо хотеть Её, дерзать и бороться!
Выходил Марков из школы быстрыми шагами, не желая останавливаться, чтобы не попасть в окружение офицеров и не отвечать на множество их вопросов. Увидел одиноко стоящего Мушкаева, подозвал, спросил:
— Вы подали рапорт о выходе из армии. Почему? Куда хотите идти? Опять к красным?
— Красные меня расстреливали, ваше превосходительство, а рапорт я забрал. Вы правильно сказали: нам уходить некуда.
— Вы отлично сражались в последних боях, и вдруг такой упадок духа.
— Лучшие погибают, их места занимают худшие. Почему не вы командующий армией?
— Господин поручик, такие вопросы мы не должны обсуждать.
— Армия становится другой, ваше превосходительство. Сможет ли победить эта армия?
— Лучшие всегда погибают первыми, — сказал Марков, — и на их крови восходит победа.
От станицы Мечетинской, где расположился штаб армии, до Новочеркасска меньше ста вёрст. Совсем близко молодая жена, но командующий не имеет права бросить армию — большие бои временно прекратились, но возникли большие проблемы. Поздним вечером Деникин выбирался из штабной избы во двор, смотрел на звёздное небо, находил Ковш, яркую звезду Арктур, думал о Ксении. Может быть, и она глядит сейчас на звёзды и вспоминает о нём.
В это время обычно приходил Романовский, чтобы обсудить, отключившись от дневной суеты, серьёзные проблемы: о направлении движения армии, об отношениях с донским атаманом Красновым, о действиях красных войск, в большом количестве прибывших с севера, о возможной встрече с немецкими войсками, об уходе офицеров из армии.
23-го им не удалось поговорить о нерешённых вопросах. Романовский пришёл озабоченный: красные неожиданно начали наступление от станицы Великокняжеской.
— Я позвонил Маркову, чтобы готовился завтра с утра выступить навстречу, — сказал Романовский.
— Совершенно правильно, Иван Павлович,— одобрил Деникин. — 1-я бригада стоит как раз на этом направлении.
— Сергей Леонидович справится.
— Стоял бы там Богаевский, послали бы его, и он бы справился, — сказал Деникин. — А это какая звезда, Иван Павлович, над той яблонькой?
— По-моему, это Капелла. Она в это время поднимается на северо-востоке. Именно там» откуда сейчас наступают красные.
— Да. Марков должен справиться. Но я давно хочу конфиденциально посоветоваться с вами о некоторых фактах, связанных с Сергеем Леонидовичем. И вы, и я — его старые друзья, но, как говорится, дружба дружбой... Отпустил пленного матроса на переезде у Медведовской — это пустяк: он и раньше отпускал отдельных пленных, но в станице Павловской отпустил всех, взятых в плен, — человек 50. Разве мы так договаривались на военном совете? Кстати, и о том военном совете он отзывается отрицательно. Считает, что я о новом отношении к пленным говорил для того, чтобы снять с себя ответственность за расстрелы. Вспоминает покойного Лавра Георгиевича и заочно упрекает меня за то, что я не стою на скирде под пулями, как это делал Корнилов. И опять разговоры пошли: почему Марков не командующий. Я убеждён, что он к этим разговорам не причастен, но его поведение создаёт для них почву. Он ведёт себя не так, как другие командиры бригад. Считает возможным отменять мои приказы по интендантским вопросам. Заявил офицеру-интенданту, сославшемуся на мой приказ: «Здесь я командую». Вот и распускаются легенды, что всеми нашими успехами мы обязаны генералу Маркову. Особенно заговорили после боев у Лежанки.
— Да, он там создал пулемётные батареи на тачанках...
— Иван Павлович, и другие наши командиры принимают в боях новые неожиданные решения и побеждают. Я прошу вас в каком-нибудь штабном документе, например, в очередной сводке, очень осторожно так отозваться о 1-й бригаде, чтобы Сергей Леонидович вспомнил: он такой же командир бригады, как Богаевский и Эрдели. Такой же генерал, как и другие генералы нашей армии. Только очень осторожно.
— Я понял, Антон Иванович. Есть интересная новость из Кисловодска: на прошлой неделе там был Автономов и встречался с Рузским и Радко-Дмитриевым. У него план: создать объединённую армию из кубанцев и офицеров с одним из этих генералов во главе.
— Чего это у тебя ленточка теперь простая, без полосок? — спросила Ольга, когда уже после выздоровления к ней пришёл Руденко, вернувшийся на большевистскую военную службу.
— Царские военные награды красным бойцам носить запрещено, а эта лента — Георгиевская, — ответил Руденко, который был в новом бушлате, в клёшах невероятной широты, с маузером на поясе, рядом со сверкающей военно-морской бляхой. — Теперь я боец Красной армии, и у нас — новые порядки. Командиров теперь не выбирают, а назначают, в каждой части комиссар, дисциплина и всё, как положено. Чтобы скорее кадетов разбить. Но ты мне, Оленька, скажи, где меня с Георгиевской ленточкой видела? Раненого меня привезли без чепчика, отсюда уходил — какой-то колпак напялили. Где мы встречались? На каком причале? Я ведь тоже помню, что видел тебя где-то.
— Всё тебе скажу, Олеженька. Сердце тебе отдала — всё отдам. Был у меня муж, не буду врать — были мужики, но никого так не жалела, не любила, как тебя.
— Ответный сигнал тебе такой же, Оля, но рассказывай.
— Рассказывать-то нечего. Ты меня вроде бы и не заметил тогда — бронепоездом командовал. На Георгие-Афипскую ехал, а мне приказано было раненых пленных офицеров доставить в Афипскую и передать кадетам — какой-то договор у Автономова с ними был. На автомобиле меня с ними на вокзал отвезли, какой-то казак из автономовского штаба передал тебе приказ, к твоему бронепоезду прицепили пассажирский вагон...
— Точно. В Афипской тебя с Ярощуком высадил с твоими кадетами. Погиб Ярощук от марковской пули, а ты, сука, всю ночь там на Афипской с тем самым Марковым... Да я б тебя ща пристрелил, как ту собаку, но в Красной армии теперь дисциплина...
— Олеженька, набрехали тебе. Маркова-то я и видела две минуты. Он повёл своих куда-то в бой. Вот тебе крест.
Не веришь в Бога? Честное моё слово! Клянусь как на присяге! Тогда вечером пришёл со своим доктором, посмотрел раненых, сказал, что отправит их со своими... Олеженька! Не было ничего! Я бы сказала. И сейчас всю правду тебе скажу про всех и про Автономова. Только поверь мне.
— А что про Автономова? Он же большевистский командующий.
— Какой он большевик? Казак! Они все за кадетов. Поехал в Кисловодск к генералам. Хочет бунт здесь произвести — арестовать весь ваш ЦИК, собрать новую армию из казаков и офицеров, а командовать будут те генералы из Кисловодска. Сначала меня хотел послать к Деникину, но раздумал, и сам поехал к другим генералам.
