Сиротка. Слезы счастья - Дюпюи Мари-Бернадетт (книги полностью TXT, FB2) 📗
В ласковом голосе Эрмин чувствовалась такая убежденность, что Тошан слегка улыбнулся. Эрмин крепко его обнимала – словно какая-то теплая оболочка из нежности и доброты.
– Мин, дорогая, моя маленькая женушка-ракушка! – прошептал он. – Мне невероятно повезло в том, что я встретил тебя и стал твоим спутником жизни. Не покидай меня. Не покидай меня даже на секунду.
– Я и не собираюсь тебя покидать, – ответила Эрмин. – Ну да ладно, давай отойдем в сторону от этого унылого поля битвы. Я попросила одного из полицейских позвонить маме, когда они вернутся в Роберваль. У Лоры в доме все, наверное, уже извелись. Что касается бабушки, то я уверена, что Наполеон позаботится о ней. Он человек порядочный. Смотри, после этого варварского набега уцелела пара одеял!
Они вошли, держась за руки, в дом, в котором провели вместе со своими детьми далеко не одну холодную зиму и далеко не одно солнечное лето. Эрмин усилием воли заставила себя сделать вид, что не обращает никакого внимания на гнусный запах, исходящий от рвотных масс и испражнений.
Свет от костра проникал в дом через окна. Через их разбитые стекла туда также проникал теплый влажный воздух.
– Осторожно! – сказал Тошан.
– Не переживай, я смотрю себе под ноги.
Отправляясь из дому сюда, на берег Перибонки, она надела черные полотняные штаны и довольно просторную кофту. Свои волосы, собранные в хвост на затылке, она покрыла платком.
В коридоре она указала своему мужу на шкаф, который из-за цвета сливался с деревянной обшивкой стен.
– Они его не открывали, – констатировала она. – Я храню в нем пледы и поношенные вещи, которые рву на тряпки. У нас будет вполне удобная постель.
Часом позже они растянулись на одеяле среди мелкой поросли. Эрмин принесла сюда из дому свечу, маленькое пляшущее пламя которой освещало тусклым светом тоненькие веточки вокруг них.
– Какой чудесный балдахин – все эти веточки! – сказала Эрмин, прижимаясь к Тошану. – И земля под нами не очень твердая.
Ее муж, не очень-то расположенный сейчас к разговорам, выдавил едва слышное «да» в ответ и поцеловал ее в лоб.
– Ты взял ружье? – тихо спросила Эрмин. – Я боюсь диких зверей, а особенно медведей.
– Напрасно. Медведи никогда не доставляли нам никаких неприятностей. Несколько украденных кусков сала и развороченный мешок сахара – вот и весь вред, который они причинили нам за двадцать лет соседства. Я предпочел бы прийти сюда и увидеть, что наше имущество повредили они, а не пьяные идиоты. Черт побери, а ведь Тибо когда-то считался моим приятелем! Ненавижу этого типа. Сколько времени, интересно, они продержат его за решеткой? Он ведь, если разобраться, убил собак, а не людей, да и не украл ничего, только сжег наше имущество на костре. Думаю, он проведет в тюрьме месяц или два, не больше. И что потом? Он вернется сюда. Если он устроил такой погром из-за того, что хотел отомстить за свои выбитые зубы, то в следующий раз тут будет море крови.
– Давай дождемся решения суда, любовь моя… Боже мой, как жарко! Тебе не жарко? Мы чувствовали бы себя намного лучше, если бы разделись. Тебе так не кажется?
– Мин, прости меня, но сейчас неподходящий момент для того, чтобы забавляться. Не хочется тебя обижать, но я сейчас не в состоянии как следует оценить твою наготу.
– В состоянии ли ты ее оценить или не в состоянии, а я сниму с себя одежду.
Вскоре Эрмин уже предстала перед своим мужем в костюме Евы. Она выглядела очень эффектно на фоне контраста между темнотой и золотистым пламенем свечи. Ее длинные распущенные волосы были похожи на водопад из жидкого золота. Взгляд Тошана остановился на ее круглой груди, а затем скользнул по линии бедра. Эрмин с легким вздохом снова легла рядом с ним.
– Зрелище стоит того, чтобы на него посмотреть, – сказал он безразличным тоном, – но у меня складывается впечатление, будто я ребенок, которого ты хочешь утешить конфетками.
– Дурачок! – прошептала Эрмин. – Ты еще никогда не сравнивал меня с конфетой. Тошан, мне всего лишь хотелось бы вернуть тебе твое мужество. Вспомни о том, как мы разъезжали по дорогам Онтарио и всей душой надеялись разыскать Киону. Ты снова и снова говорил мне, чтобы я не сдавалась, чтобы я верила в будущее. Тот злонамеренный парень мог ее изнасиловать, покалечить и даже убить – ее, нашу с тобой милую сестренку. Мы не осмеливались заговаривать о том страхе, который нас терзал. Горе могло произойти в любой момент и в любом месте. Нам нужно прежде всего дорожить той единственной настоящей ценностью, которую мы получаем при рождении, а именно – жизнью. Нашей собственной жизнью, жизнью наших детей и всех остальных людей, которых мы любим. Сегодня вечером я очень испугалась и разозлилась, когда увидела, что эти негодяи сделали с нашим домом, однако самым главным для меня было то, что ты цел и невредим. Я смогла прикоснуться к тебе, поговорить с тобой… Все остальное не имело значения. Когда я ехала сюда, меня охватила невыносимая тревога, потому что я воображала себе, что может случиться самое худшее – ну, то есть я могу тебя потерять. Дом, вещи ведь можно восстановить, отремонтировать, привести в порядок, а вот жизнь погибшим уже не вернуть. Раз уж ты жив и здоров, то никакие Пьеры Тибо всего мира не смогут отнять то, что тебе принадлежит. Они не смогут отнять у тебя земли на берегу Перибонки и твою жену, которая тебя очень любит.
Она поцеловала Тошана в щеку и затем в уголок рта, ласково засунув ладонь под его рубашку через отверстие между ее пуговицами. Ее тонкие пальцы прижались к его груди, к сердцу: они, казалось, прислушивались к его ударам. Тошан, все еще не придя в себя после пережитого нервного потрясения, хотел было остаться глухим к этим осторожным намекам, однако сладковатый цветочный аромат, исходивший от его жены, заглушил запах горелой древесины и пепла. Эрмин снова поцеловала его, и прикосновение ее губ ослабило терзавшую его душу горечь.
«Эрмин права. Мне необходимо быть мужественным! – подумал он. – Я не должен капитулировать. Я не должен делать этого во имя памяти моего отца, Анри Дельбо, во имя уважения к Тале-волчице, которая когда-то жила здесь, между рекой и горами. Я нахожусь у себя дома, эти деревья – мои друзья, они будут согревать меня еще много лет, и когда-нибудь у меня будет самая лучшая собачья упряжка во всей стране. А сани я себе сделаю другие и стану зимой ездить на них с радостными криками по льду озера Сен-Жан. Буду ездить на них до конца своей жизни».
Словно бы желая чем-то закрепить это свое решение, он лихорадочным движением прижал к себе Эрмин. Под своими ладонями он почувствовал ее теплую бархатистую кожу, нежность ее женского тела.
– Погоди-ка! – пробормотал он, начиная поспешно стаскивать с себя одежду.
Раздевшись догола, он выпрямился во весь рост, протянул руки к ночному небу и издал крик, в котором смешались гнев и ликование. Он стоял на своих крепких ногах с выпуклыми мускулами, выгнув спину. Его освещало тусклое пламя затухающего костра. За прошедшие двадцать лет он не изменился. Он был похож на великолепную бронзовую статуэтку, и когда-то давно зимним вечером это очень взволновало молодую влюбленную девственницу, оказавшуюся наедине с ним в окружении лиственниц. Эрмин смотрела на него изумленными глазами, от волнения к ним подступили слезы. А еще ее охватило первобытное желание – желание отдаться, издавая стоны удовольствия, этому красивому мужчине, который был ее мужем, но при этом – никогда раньше так, как в эту драматическую ночь – являлся повелителем леса.
Наконец он опустился на колени рядом с ней, смотря на нее с восхищением, и направил свои ласки на те укромные уголки ее тела, которые были самыми интимными, самыми теплыми и нежными. Расположив свою голову между ее бедер, он доставил ей много удовольствия, а затем заставил ее, издающую тихие удивленные стоны, развернуться. Она послушно прислонилась к стволу ближайшего клена и повернулась к Тошану округлыми ягодицами. Он вошел в нее, обхватив руками ее талию и полуприкрыв глаза – так, чтобы можно было видеть, как она изгибается, встряхивает своей шевелюрой и двигает телом взад-вперед в такт его энергичным движениям.
