Судьбы и фурии - Грофф Лорен (бесплатные онлайн книги читаем полные версии TXT, FB2) 📗
– Так что вы хотите от меня? – спросила Антуанетта. – Если эта девочка прервет беременность, попадет прямиком в ад. Я не стану за это платить.
– Мы хотим справедливости, – сказал Чолли.
– Справедливости? – ласково переспросила Антуанетта. – Мы все хотим справедливости. А мир – мира. Резвящихся единорогов. Выражайся конкретнее, малыш.
– Еще раз назовешь меня так, старая ты шлюха, и я дам тебе по твоим гребаным зубам, – рассвирепел Чолли.
– Когда ты ругаешься, демонстрируешь разве что собственную духовную бедность, малыш, – промолвила она. – Мой сын, да благословит Господь его чистое сердце, никогда не ведет себя так вульгарно.
– Да пошла ты, потаскуха дырявая, – сказал Чолли.
– Милый, – проговорила Антуанетта еще мягче и положила ладонь на его руку, одним коротким жестом останавливая его, – то, что ты борешься за свою сестру, делает тебе честь. Но если ты не хочешь, чтобы я отхватила тесаком твое мужское достоинство, я бы советовала тебе подождать ее в машине. Мы придем к соглашению без твоего участия.
Чолли побледнел, открыл рот, разжал и снова сжал кулаки, а затем вышел за дверь и сел в машину, но окно оставил открытым и целый час слушал поп-музыку шестидесятых по радио.
Оставшись наедине, Антуанетта и Гвенни вежливо улыбались, глядя на Рейчел, пока малышка не ушла обратно в спальню.
– Вот как мы поступим, – сказала Антуанетта, наклоняясь вперед.
Гвенни скажет брату и родителям, что она сделала аборт. Неделей позже она сбежит и отправится в квартиру в Сент-Огастине. Адвокаты Антуанетты все уладят. Пока она будет жить там, они позаботятся о ней, а потом сделают все необходимое для усыновления. После того как ребенок родится, Гвенни оставит его в больнице и вернется к старой жизни. Она никогда и никому не скажет о случившемся, иначе выплаты, которые она будет получать каждый месяц, прекратятся.
[Отовсюду звучало эхо. Грустно осознавать, как в результате подковерных игр деньги оказываются тем самым козырем, который может побить сердце. Но это даже хорошо. Прижмите к ране палец и перетерпите.]
Девочка слушала приглушенный шум океана за окном. Снова вошла Рейчел. Нажала на кнопку телевизора и села перед ним на ковер, посасывая большой палец. Гвенни смотрела на нее и чувствовала огромное желание как-нибудь ранить эту женщину, пропахшую розами и детской присыпкой.
Она без улыбки посмотрела на Антуанетту.
– И вы не захотите увидеть собственного внука? – спросила она.
– Ланселота ждет блестящее будущее, – ответила та. – Но, если это случится, оно будет уже не таким блестящим. Это работа матери – быть опорой и открыть для своих детей как можно больше дверей. К тому же у него будут и более подходящие кандидатуры для того, чтобы завести детей. – Она сделала паузу, сладко улыбаясь. – Более подходящие.
Гвенни показалось, что у нее в желудке свернулась змея.
– Отлично, – сказала она.
[Было ли это просто предположением или предсказанием? И да, и нет. Вы были там. Вы знаете Антуанетту, знаете, какая горечь скрывается во всей этой сладости. Она произнесет эту же речь еще раз, но во второй раз выстрел угодит в небо. О да, вы знаете Антуанетту, вы чувствуете ее спинным мозгом.]
На обратном пути Гвенни рыдала, закрывшись локтем. Чолли вел машину, наблюдал за сестрой, и чувствовал, как его тошнит.
– Ты послала ее к черту? – спросил он. Он засудит эту старую корову и отнимет у нее все, и плевать, что она – мать Лотто. Он заберет у нее все ценное и будет жить в этом пляжном доме всю жизнь, ликуя и роскошествуя.
– Деньги в обмен на молчание, – сказала Гвенни, убрав руку. – И не ругай меня. Я подписала контракт.
Он пытался без слов сказать ей все, чего не мог бы сказать вслух, но она не стала слушать.
– Мне она понравилась, – сказала Гвенни, хотя это и было ужасной ложью.
Они вернулись в родительский дом, потому что это было единственное место, где они в тот момент хотели бы быть. Там их ждали курица и кукурузный хлеб из коробки, которую их мама выронила, когда бросилась к ним с объятиями. За карамельным пудингом Гвенни объявила о своей беременности и решении сделать аборт. Она сделала это для Чолли, а он не стал влезать. Ее отец уткнулся лбом в стол и разрыдался. Мама молча встала, а на следующее утро улетела в Эль-Пасо – работать. Для Гвенни не составило труда сбежать. Она собрала небольшую сумку и забралась в машину, которая приехала за ней в тот момент, когда она должна была быть в школе. Машина отвезла ее в двухкомнатную квартиру. Полы в ней были сплошь покрыты коврами, повсюду стояли пластмассовые кружки.
Каждую неделю ее навещала медсестра, а перед дверью появлялся пакет из продуктового магазина. Телевизор можно было смотреть сколько влезет, и это было хорошо, потому что книжек в этом грустном кондоминиуме с бирюзовыми фонтанами не было.
Ребенок отнимал у нее очень много. Отнимал у нее кости, юность, день за днем. Гвенни мало ела и целыми днями смотрела разные ток-шоу. Однажды она написала «Дорогой Лотто», намереваясь послать письмо мальчику, обреченному на жалкое прозябание на севере, но половина слов в этом письме все равно была ложью, так что она порвала письмо и сунула его под кофейный фильтр в мусорное ведро.
Только теплая ванная приносила ей облегчение.
Ее жизнь словно поставили на паузу.
А затем перемотка – и родился ребенок. Гвенни сделали эпидуральную анестезию, и это была настоящая мечта. Ее личная медсестра приехала в больницу и все сделала. Она положила младенца Гвенни на руки, но, когда она вышла из комнаты, Гвенни вернула его в люльку. Его увезли, но потом снова привезли, и продолжали привозить, хотя она и просила этого не делать.
Тело зажило, а грудь отяжелела.
Два дня, три.
Зеленое желе «Джелл-О» в чашке и бутерброды с американским сыром.
В один из таких дней она подписала какую-то бумагу, и ребенка забрали.
В рюкзаке у нее лежал набитый деньгами конверт. Она вышла из больницы навстречу июльской жаре. Опустошенная до предела.
Девочка прошла весь путь до дома пешком. Больше десяти миль. Войдя в дом, обнаружила Чолли на кухне. Он пил газировку и, увидев сестру, выронил чашку. Его лицо налилось кровью, он кричал на нее, говорил, что их родители написали заявление в полицию, что их отец проводил каждую ночь, обыскивая улицы, что его самого замучили кошмары, в которых ее насилуют снова и снова. Она только пожала плечами, сбросила рюкзак, отправилась в гостиную и включила телевизор. Спустя какое-то время Чолли принес ей яичницу с тостами и сел рядом, глядя, как свет скользит по ее лицу.
Прошло несколько недель. Тело Гвенни существовало как будто отдельно от мозга, который словно пребывал в это время на другом полушарии. Она чувствовала тяжесть невидимого якоря, который мешал ей нормально жить и двигаться.
Родители вели себя аккуратно. Они позволяли ей прогуливать уроки, даже отвели ее к психологу. Но все это не имело значения. Она все так же лежала в кровати.
– Гвенни, – обращался к ней брат, – тебе нужна помощь.
Но в этом тоже не было смысла. Не глядя на нее, брат сжал ее руку. Так мягко и нежно, но ее это совсем не смутило. С тех пор как она последний раз принимала душ, прошло несколько недель. Она чувствовала себя слишком уставшей, чтобы есть.
– Ты воняешь! – зло сказал Чолли.
«Ты воняешь всегда», – подумала она, но вслух не сказала. Чолли был очень обеспокоен и уходил из дома только в школу, да и то на несколько часов.
Однажды, когда Гвенни казалась более живой, чем обычно, он позвонил соседу Майкла, который толкал наркотики. Он вошел, посмотрел на ее спутанные волосы, рубашку, как у маленькой девочки, и крайне неохотно передал ей бумажный пакет. Она бросила ему деньги и захлопнула дверь перед его лицом. Пакет спрятала между матрасом и сеткой. Так продолжалось день за днем. И только липкий слой пыли на лопастях вентилятора.
Хватит.
В тот день Чолли показал ей свою заначку экстези и сказал:
