Убиение Андрея Киевского. Дело Бейлиса – «смотр сил» - Назаров Михаил Викторович (читать книги без .TXT) 📗

Думаю, что это печальное явление еврейской жизни, повторяющееся, надеюсь, не ежегодно, то в одном, то в другом государстве, имеет характер не столько мистический, сколько социально-политический. Еще в Ветхом Завете для ограждения единственно правильно верующего племени от влияния язычников, Господь не дозволил им дружить с окружающими народами… Нужно было создать периодически повторяемое преступление, чтобы иудейское племя держалось в постоянном страхе и резком обособлении от народов, среди которых оно живет.

...В этом смысле я в значительной степени извиняю этот ужасный обычай и, во всяком случае, считаю патриархальных евреев далеко не столь вредными для русских, как новый тип еврея-нигилиста, потерявшего всякую веру. Те изуверы убьют одного мальчика из десятка миллионов, а эти развращают и нравственно убивают все наше юношество посредством нигилистической и порнографической печати и тому подобными средствами».

Таким образом, выставлять этого видного архиерея как «понимающего абсурдность кровавого навета» (что делает Л. Кацис) – нет оснований. Не является таковым и то, что из "дипломатических" соображений, владыка Антоний не желал портить свои отношения с еврейством и потому порекомендовал проф. Троицкого в качестве эксперта защите Бейлиса (Кацис Л. Кровавый навет и русская мысль. М.-Иерусалим. 2006. С. 59-64, 110-111).

Тем не менее оказание такой "любезности" в ходе процесса очень странно для видного православного богослова. Как и его готовность «извинить этот ужасный обычай» (ритуальных убийств), представляющий собой наиболее яркое проявление иудейского сатанизма. Евреи-нигилисты – всего лишь социально-полити­чес­кое следствие этой духовной первопричины. Предположение праздника "мести антисемитам" (Пурима) в качестве одного из поводов для ритуальных убийств вполне допустимо, однако нам не кажется обоснованным считать главной социально-политичес­кую причину (см. издательское послесловие "Смотр сил"). – Ред.]

{3} Двадцать девятый день 23 октября 1913 года

...Речь прокурора

Господа присяжные заседатели. Выступая обвинителем по настоящему делу, я хорошо сознаю всю трудность предстоящей мне задачи и ту огромную ответственность, которую я несу в качестве представителя государства. Но мне кажется, что на вашу долю выпал еще гораздо более тяжелый труд, гораздо более ответственный труд, чем на мою. В течение целого месяца вы были лишены свободы, вы были оторваны от ваших семейств, вы проводили здесь все время... в непривычной для вас обстановке, напрягали неимоверным усилием вашу память, чтобы охватить этот сложный громадный материал... Но, гг. присяжные заседатели, я думаю, что страна оценит ваш безкорыстный подвиг... Вашими устами будет произнесено то слово, которого с таким нетерпением ждет вся Россия – слово правды...

Настоящее дело, как вы сами видите, дело неслыханное, дело небывалое, как небывало-неслыханно то злодеяние, которое составляет содержание настоящего дела...  Мы еще недавно пережили тяжелую эпоху революции, эпоху, отмеченную кровью. Кровь лилась в России повсюду, убивали должностных лиц, бросали бомбы как в должностных лиц, так и в других, – истребляли народ... Но даже на этом кровавом фоне той эпохи, которую мы только что пережили, убийство Андрюши Ющинского выделяется каким-то особенным кровавым, ужасным пятном. В самом деле, среди бела дня в большом древнем русском городе... вдруг хватают ни в чем неповинного мальчика, доброго... никому не сделавшего никакого зла, и этого мальчика подвергают невероятным мучениям, невероятным истязаниям, его закалывают, как жертву, источают из него кровь. И, наконец, наглумившись над его телом... бросают в пещеру... При одном воспоминании об {4} этом злодеянии холодеет сердце. Безжалостность, жестокость настолько велика, что... спокойно к этому относиться  мы ни в коем случае не сможем. И я понимал бы, если бы это дело назвали мiровым именно с точки зрения такого утонченного зверства, этих утонченных мучений, которым подвергли несчастного Андрюшу... Весь мiр, не только христианский, но весь мiр, который верит в Бога, должен был бы содрогнуться...

Но мiр занят своими делами... и для мiра Андрюша Ющинский чужой, забытый... Для мiра гораздо важнее Бейлис и то обвинение, которое предъявляется к Бейлису. Мiровым процессом он делается потому, что на скамье подсудимых сидит Бейлис и мы имеем смелость с точки зрения общественной обвинять его и его соучастников в том, что они из побуждений изуверства совершили это злодеяние. И стоило привлечь на скамью подсудимых Бейлиса, как весь мiр заволновался и настоящее дело приобрело характер дела мiрового.

К счастью, господа присяжные заседатели, вы изолированы от этого влияния... Но вы хорошо знаете, какое волнение вызывается со всех сторон и какое значение придает этому процессу пресса. Чем объяснить такое явление? Я понимаю, если мне скажут, что вы предъявляете такое серьезное обвинение евреям, еврейству. Нисколько. Но мы обвиняем только отдельного изувера, мы нисколько не думаем обвинять еврейство... Но нам хотят сказать, – вы хотите обвинить еврейство и это для вас орудие политической борьбы. Вы посадили не Бейлиса на скамью подсудимых, а все еврейство. Вот почему на этих скамьях сидят выдающиеся адвокатские светила... сидят эксперты, украшенные орденами и медалями. Не потому, что обвиняется Бейлис, а потому что обвиняется все еврейство... Вы обвинением Бейлиса хотите добиться ограничения прав евреев, вы, преследуете какие-то политические цели.

Я должен раз навсегда сказать – ничего подобного. Все движение вызвано только тем, что обвиняется Бейлис. Это движение для вас понятно. Достаточно вспомнить о знаменитом процессе Дрейфуса [233]... как взволновался из-за одного человека весь мiр, из-за человека, обвинявшегося в государственной измене, только потому, что он был еврей. И теперь только потому, что еврей обвиняется в таком кровавом преступлении, в таком изуверском преступлении, мiр должен волноваться.

Я не отрицаю, что, может быть, еврейству очень неприятно... что один из их соплеменников сидит на скамье подсудимых... Но что мы возбуждаем "кровавый навет" – эти слова здесь совершенно неприменимы...

Но евреи боятся... в силу того, что, если он будет осужден, то несомненно падет тень на все еврейство, может быть, произойдут эксцессы... Но, вы знаете, господа присяжные заседатели, что правительство оберегает всех своих подданных одинаково... принимает все меры к тому, чтобы не было ненужных эксцессов, чтобы не было погромов [234]. О погроме даже представитель еврейства Марголин нам заявил, что он в погром не верит и не допускает возможности.

Следовательно не оттого происходит волнение, что в еврейской нации опасаются погромов. И если эти погромы происходили, то они имели место среди еврейской бедноты, не причастной совершенно к этому. А заправилы еврейского народа, те люди, которые руководят еврейским народом, которые возмущают нас своими приемами, – они подводят под это свой несчастный народ. Вот что я могу сказать о тех, которые шумят вокруг этого дела, делают его мiровым и возбуждают еще большую ненависть по {5} отношению к евреям...

Но вы должны, господа присяжные заседатели, забыть об этом движении, вы должны помнить только об этом деле и больше ни о чем. Ведь, если бы обвинялся в этом преступлении не еврей, а русский, разве было бы такое волнение?.. Если бы здесь был обычный убийца, который убил бы кого-нибудь, чтобы добыть крови с суеверной целью, было бы такое движение? Никогда. Говорили бы о кровавом навете? Ничего подобного... Суеверия, которые были в древние века, они остаются по-прежнему и сейчас, но только потому, что на скамье подсудимых сидит Бейлис, поэтому нам нужно волноваться и возмущаться. Нет, забудем об этом и будем только думать об одном, о настоящем деле.