Хозяйка Серых земель. Люди и нелюди (СИ) - Демина Карина (читать хорошую книгу полностью TXT) 📗
— Он у нас ныне в рассудке своем… поглянь, как скалится… ага… недоволен…
Голос есть, а Себастьяна нет. Точнее он присутствует, но где?то вовне, отдельно от фляги, в которую Евдокия вцепилась.
Не человек — тень расплывчатая.
И еще одна рядом, но эта тоже — нелюдь.
Евдокия рассмеялась, до того замечательною показалась ей собственная шутка. И смех этот длился и длился.
— Ну ты что… Дуся… уже все, почитай… осталось только в повозку эту загрузится и домой… мы же ж и дошли, и нашли… и подвигов совершили столько, что и внукам рассказывать хватит, и правнукам…
Глупости говорит.
Но пускай, покуда говорит, а Евдокия слышит, то и в теле собственном удержится. А оно, подведшее, оживало. Странно так, тянущей болью в руках и ногах, тяжестью в животе, будто туда не воду — камень подкинули.
— Я… — голос прозвучал надсаженно. — В… в порядке… наверное… Лихо…
— Тут он, — Себастьян флягу отобрал. — Собственною мордой наглою, в которую бы плюнуть…
Лихо зарычал.
А глаза человеческие. Жутко так… морда звериная, а глаза человеческие.
— И плюну, — Себастьяна рык не испугал нисколько. — Когда человеком станешь… нет, ты каким местом вообще думал, когда во все эти дела ввязался? Молчи, без тебя знаю, что не головой… головою думать — это сложно, не каждому дано…
Руку Евдокии подал, и она приняла.
Оперлась.
Удивилась вяло тому, что вовсе способна идти.
— Но вообще родственные лобзания и прочие радости предлагаю отложить, — Себастьян глядел не на Евдокию, на небо.
Серое небо, по которому расползалась клякса, будто кто?то, с той стороны, чернила пролил… а может, и не чернила, но кислоту. Она разъедала небесную твердь. А как разъест до дыр, то и вниз хлынет.
— Не знаю, что это, но оно мне категорически не внушает симпатии — Себастьян старался держаться бодро, хотя чувство было такое, что с него шкуру заживо содрали. А после вновь натянули, но сперва щедро изнутри солью натерли.
И жгло.
И чешуя, которая то появлялась, то исчезала, не могла избавить от боли. И броситься бы наземь, с воплем позорным, с криком. Покатиться, сдирая неудобную шкуру когтями… то?то потехи будет.
Не дождутся.
Выдержит. Как?нибудь. И пусть улыбка его ныне больше на оскал похожа, ну так ничего… скалится, оно тоже полезно… главное, экипаж тут… пешком бы они далеко не ушли.
Еще бы понять, как управиться.
Как?нибудь… главное, чтоб быстро… этакую механизму Себастьяну доводилось видать на прошлогоднее выставке. Нет, та попроще была… поменьше…
— Дусенька, свет души моей… а ты не скалься, нечего было из дому сбегать… сделай доброе дело, садись в экипажу… поедем… мы поедем, мы помчимся…Наверное, вот так с ума и сходят.
Через боль. Через силу. Выплескивая ярость песнею собственного сочинения…
— …по болотам утром ранним… — Себастьян облизал потрескавшиеся губы. Пить хотелось… но фляга одна и та краденая…
…или заимствованная у разбойничков. Судя по тому, что творилось в храме, в который их выбросило, разбойникам она больше без надобности. А Себастьяну пригодится.
Уже пригодилась.
— Садись… давай, сиденья мягкие, кожаные… красота… королевою поедешь… а супруг твой сам пойдет, небось, о четырех лапах. Даровали же ему боги их за какою?то надобностью…
Лихо уже не рычал, поскуливал, уткнувшись холодным носом в спину… а хорошо… еще бы почесал, но не его когтищами.
Мысли разбегаются, что тараканы в придорожной гостинице.
И Себастьян потрогал голову, убеждаясь, что та еще на месте. И держится крепко. А вот для мыслей глубоких пока не пригодна…
— От Познаньска как?то же добег… — если говорить, то в голове временно наступает прояснение. Жаль, что горло дерет, и каждое слово едва ли не выплевывать приходится. — И вообще… ты садись, Дусенька, садись… и держись покрепче, чую, хорошо пойдем…
В машину Себастьян забрался с попытки третьей. И то Лихо подтолкнул.
Носом в спину.
Рыкнул что?то этакое, не то одобряющее, не то угрожающее. Хрен разберешь… а чернильное?то пятнышко на небесах разрастается. И ежели приглядеться малость, скажем, скосивши глаза, поелику пялиться в открытую на это пятнышко не получалось, то заметно, что закручивается оно спиралью новой грозы. Аккурат над шпилем храмовым и закручивает.
Вон уже и молнии поползли белыми трещинками.
И стало быть, лупанет… чутье подсказывало Себастьяну, что, когда оно лупанет, то лучше бы оказаться где?нибудь подальше…
Аврелий Яковлевич, заботливая душа, не только ключ оставил, но и записочку.
«Слева — тормоз. Справа — газ. Шлём в багажнике сзаду».
Шлем сзаду — это актуальненько… да только до заду этого, в котором шлем, Себастьян не сумеет добраться. Ему бы силенок хватило руля повернуть… эх, а с лошадьми все ж проще.
И ненаследный князь покосился на братца.
А тот, почувствовав этакое не особо своевременное внимание к своей персоне, вовсе оному не обрадовался. Оскалился во все зубы, зарычал… нет, жеребец он, может, еще тот, да вот двоих не увезет точно.
— На, — Евдокия протянула флягу с остатками воды. — И подвинься…
— Дуся…
Она упрямо мотнула головой и поморщилась, видать, голова ея мотанию вовсе не обрадовалась.
— Я… управлялась с такими… доводилось. Маменька купить хотела… но потом посчитали, что неэкономно. Керосину много уходит.
Себастьян переполз на соседнее сиденье. Спорить желания не было. Ежели управлялась, то и ладно. То и замечательно просто.
Евдокия отерла лицо.
Решительно повернула ключ, и механизмус отозвался протяжным рокотом.
— Хорошо звучит, — пробормотала Евдокия и косу за спину перебросила. — Интересно, сколько в нем лошадиных сил…
— Лошадиных — не знаю, ведьмаковских точно немеряно, — Себастьяну рокот не понравился. Вся метаморфическая его натура решительным образом протестовала против этакого над собою издевательства.
Лучше уж верхом на волкодлаке.
— Гибридный, значит…
Повозка тронулась мягко.
А вот разворачивалась долго, пытаясь втиснуться на слишком узкую улочку. А когда стала?таки к храму задом, к болотам широченным носом своим, на котором сияла, переливалась хромом крылатая фигурка, то и мотор зарычал иначе.
Глуше. Грозней.
— Держись…
Держался.
От обеими руками держался. Одною за дверцу, другою за спинку сиденья, кожаного, полированного… а ведьмаков треклятый экипаж летел по дороге, набирая скорость.
Упряжка?
Куда там упряжке… Себастьян зажмурился… он, между прочим, существо хрупкое. И пожить?то не успел… и вообще, быстрое езды не любит, даже к каруселям, помнится, в детстве с подозрением немалым относился. А тут же…
Себастьян приоткрыл левый глаз.
Мелькают простыни болот, гнилые деревья вешками проносятся справа… и слева тоже. Керосином воняет, что в аптекарской лавке, а то и похуже. Главное же ревет мотор клятый.
Брыжжет мокрый мох из?под колес.
А по небу расползается чернота колдовской грозы.
— Быстрее можешь? — Себастьян разжал руку и когти втянул.
— Попробую.
Евдокия, к чести ее, оборачиваться не стала. И хорошо, потому как ударил первый гром, человеческому уху неслышный. Однако Себастьяна он до самых костей пробрал. Будто его в колокол засунули…
Он прокусил губу.
Кажется, до крови… главное, что не заорал… чешуя выбиралась черепицей. Крылья сами собою распахнулись. С крыльями в экипаже неудобно, однако…
— Убери, — попросила Евдокия и пальчиком крыло отодвинула. — Куда?нибудь… дорогу заслоняет.
Не было дороги.
Моховые болота, что справа, что слева, что прямо. И чудо, небось, что мотор этот в трясину не проваливается… или не чудо, но волшба.
Главное, чтобы хватило ее до границы. Однако Евдокия чуяла, что не хватит. Не с ее?то везением…Замок вынырнул из пустоты.
Только что не было, и вот поди ж ты, стоит темною громадиной, ворота распахнул гостеприимно. Над воротами этими воронье собралось, солидное, жирное. Ходят по замковой стене, друг другу кланяются вежливо…