Путь на Грумант. Чужие паруса - Бадигин Константин Сергеевич (прочитать книгу .TXT) 📗
Малыгин направился к двери. Раздался тихий стук — два раза, потом еще два…
За дверью молчали. Петр постучал еще раз. Из кельи послышалось шлепанье босых ног.
— Кто там? — раздался испуганный голос.
— Это я, отец Феодор, ямщик Петруха Малыгин.
— Ты, Петруха? Искушение… — недоверчиво прозвучало за дверью.
Малыгин узнал голос отца Феодора.
Со звоном повернулся ключ, дверь приоткрылась. В щель показалась седая борода.
— Входи, Петя.
Малыгин и Степан вошли в келью. Перед образом чуть отсвечивала лампадка. Воздух был пропитан удушливым запахом деревянного масла, воска и ладана.
— Еремей Панфилыч в Каргополе. Мужиков лес рубить подряжает, — сказал Малыгин. — А меня к игумену послал, все о могилке жениной хлопочет.
— Тяжко у нас, — засуетился отец Феодор, — мужичье взбунтовалось. Искушение. Недаром говорится: еловый пень — не отродчиво, а смердий сын — не покорчиво…
— Дела… — начал Малыгин, немного помолчав. — Мужиков что воронья, едва тайником в монастырь пролез. И ваших опасался… Вишь, ряску вздел. А мужики в один голос воют: подавай–де казначея да келаря.
— Искушение, — вздохнул старик. — Отсидимся, к воеводе люди посланы. Солдатов из Каргополя ждем. А монастыря мужикам не взять — твердый орех. — Он, засмеялся, показав редкие съеденные зубы.
— Перехватили тех людей мужики, — спокойно сказал Петр, — смерти предали.
Отец келарь побледнел. Лицо покрылось каплями пота.
— Завтра ворота народ сломает. Тебе да Игнатию живыми не быть. — Петр взглянул на отца Феодора.
— Искушение. Бог не допустит злодейство сие. Помоги, Петя, — взмолился вдруг старец, — не оставь…
— Ежели жить хочешь, — твердо сказал Малыгин, — зови отца Игнатия. Тайником бегите к реке. У кустов ждут верные люди.
Отец Феодор колебался.
— Искушение, — бормотал он, стуча зубами.
— Спеши, отче, ежели опоздаешь — никто не спасет.
— Иду, иду, — заторопился эконом. — Ох, искушение? Иду, милый. — Он взялся за дверь. — А ежели одному мне… пока отец Игнатий очухается да соберется?..
«Вот гадина, — подумал Малыгин, — своего насмерть оставляет».
— Вдвоем способнее будет, отче, зови Игнатия — и в тайник. А я к игумену наведаюсь, меня не жди, отче.
В первом часу ночи густой туман плотно накрыл осажденный монастырь. На дворе у ворот было тихо. Несколько вооруженных монахов, закутавшись в рваные овчины, спали у догоравшего костра. Разгоняя сон, топтался дозорный из послушников. На колокольне снова отбили время. Снова на стене перекликались монахи.
Один из спавших поднял голову, окинул бессмысленным взором монастырские стены, едва проступавшие в темноте, торопливо перекрестился и, натянув на себя одежду, захрапел.
Два призрака, почти невидимые в тумане, бесшумно пробирались из глубины двора. Когда дозорный, обеспокоенный шорохом, повернулся, он чуть не вскрикнул от неожиданности: рядом стояли два незнакомых монаха, закутанные в сермяжные рясы.
— Пошто здесь отцы, откуда? — забормотал испуганно послушник.
— Скорбим животами, сынок, всю ночь муки принимаем, — придвигаясь ближе, плаксиво гнусавил монах повыше ростом.
Дозорный, заметив в рукаве незнакомца блеснувший нож, метнулся было в сторону.
Петр, словно тигр, прыгнул на растерявшегося послушника, мигом свалив его с ног.
— Дурак, бежать надумал, — отрывисто говорил он, затыкая чернецу рот, — хорошо, жив остался. Голову чуть тебе не оторвал.
— Ну–к что ж, быстрая вошка завсегда первая на гребешок попадает. Идем дале, — торопил Степан.
Малыгин бросил у стены связанного монаха и повернул за угол.
Вслед за Малыгиным тихо, как тень, двигался Степан. Спустившись по каменным ступенькам, друзья подошли к тяжелой железной двери.
Степан долго возился у замка. Наконец дверь открылась. Пахнуло сыростью. Выкрошив огонь, Малыгин зажег факел. Ярким огнем осветилось глубокое подземелье. Прижавшись друг к другу, на каменных плитах спали люди.
— Ребята, вставай, эй! — радостно крикнул Малыгин. Мужики подняли головы, сонно зашевелились. Петряй спустился по выщербленным ступеням на каменный пол.
— Яков Рябой здеся? — спросил он, двинувшись к узникам.
Мужики испуганно зашептались. Из темной кучи грязного тряпья, позвякивая цепью, поднялась высокая и худая фигура.
— Я Рябой, — раздался спокойный глуховатый голос. На Петра глянули исподлобья холодные, жестокие глаза. Мужик казался нестарым, но резкие морщины густо бороздили угрюмое лицо и широкий лоб. У рта залегли глубокие складки.
Жмурясь от света, он шагнул к Малыгину.
От Фомы Гневашева присланы, — сказал Петряй, на волю выведем. Мужики радостно и громко загомонили.
— Не шуметь, дьяволы! — властно прикрикнул Яков. Рябой, резко повернувшись к мужикам. Шум сразу утих.
— От Фомы? Видать, не забыл. — Голос Рябого потеплел.
— Не забыл, выходит, — отозвался Малыгин. — А ты пошто с ножом–то? — покосился он одним глазом на Якова Рябого.
— Жизни лишить хотел, — нехотя ответил Рябой, — давно случая ждал ребят вывести. Смотри, чепи–то у всех перепилены. Ты Фому Гневашева назвал — жизнь себе уберег. Монахи двери не открывали, боялись: вон в то оконце, — показал он, — хлеба кинут, и все, возьми их.
— Вот ты каков! — вступился молчавший Степан Шарапов. Он с удивлением рассматривал мужика. — Молодец, с волками жить — по волчьи выть. А теперь, ребята, пойдем, время волочить зазря нечего.
Радостно блестели глаза у мужиков. Не веря еще своему спасению, они тихо выходили из подземелья.
С ликованием встретили крестьяне освобожденных товарищей. И когда забрезжил рассвет, захватив казначея и келаря, они всем скопом двинулись в лес. На поляне, окруженной частым кустарником, мужики остановились.
— Казнить злодеев! — раздалось из толпы.
— Вора миловать — доброго казнить!
— Под дерево попов, под корни! — кричали мужики. Словно из–под земли появился Яков Рябой и, сверкнув волчьим глазом, указал на огромную сосну. Мужики бросились к дереву. Одни стали обкапывать и подрубать корни, другие, держа в руках веревки, ловко вскарабкались к самой вершине.
— Корневанием казнить будут, — тихо сказал мореходам Малыгин, — страшная казнь.
— Вали дерево на энти кусты! — раздался голос Рябого.
Подрубив с одной стороны корни, мужики дружно ухватились за веревки и стали клонить на себя сосну. Подрубленные корни, отделившись от земли, ощетинились: под ними зияло углубление.
— Веди злодеев! — приказал тот же голос.
Несколько человек схватили упиравшихся монахов, приволокли к сосне и, бросив на землю, затолкнули их расслабленные тела под корневище.
Монахи, судорожно глотая ртом воздух, обезумев от страха, пытались вырваться из–под корней, но мужики длинными кольями удерживали их.
— Бросай веревки, — загремел Яков Рябой. Дерево, зашумев ветвями, выпрямилось. Раздался короткий отчаянный вопль. Мужики торопливо забросали корни землей.
Мореходы перекрестились, вытерли пот, выступивший со лба. Несколько минут прошло в молчании.
— Натерпелись горя мужики, — оправдываясь, сказал Степан, — ох как натерпелись, оттого и лютуют.
Пришло время расходиться. Мореходы готовились к походу в скиты. Мужики спорили и рядили, что делать дальше.
Шарапов сидел нахмурившись на замшелом валуне. Рухнула надежда на помощь монастыря. Предстояло одним искать затерянный в лесах раскольничий скит, проникнуть сквозь стены и запоры, вырвать Наталью из цепких рук, увести из–под носа сторожей.
— Степан, — услышал он знакомый глуховатый голос, — послушай–ка!
Мореход поднял голову. Перед ним стоял Яков Рябой, подходили остальные, освобожденные из монастырской темницы узники.
— Хотим с вами в леса податься, — твердо сказал Яков, — мы на себя всю вину за мир берем, дак здесь все едино нас плетьми запорют. — Он помолчал, посмотрел на обступивших его мужиков. — Порешили ребята помогти доброму делу: Фома–то про невесту нам все обсказал… Скопом в лесу вернее. Не сумлевайся, Степан, найдем девку.
