Адольф Гитлер. Легенда. Миф. Действительность - Мазер Вернер (бесплатные онлайн книги читаем полные .TXT) 📗

Утверждение Перси Эрнста Шрамма, что Гитлер в результате кризиса на Восточном фронте зимой 1941 — 42 гг., катастрофы под Сталинградом, капитуляции в Северной Африке и других военных поражений очень изменился и стал «упрямее и, как он сам выражался, фанатичнее», настолько же не соответствует фактам, как и точка зрения Варлимонта, что после изменения характера войны не могло быть и речи о «внезапном снижении уровня руководства». Гитлера изменили не военные события, а течение болезней, которое оказывало влияние на ход войны, что осознавал и сам Гитлер. Не случайно он постоянно беспокоился о состоянии здоровья Муссолини, которое он считал «решающим» фактором в оценке развития событий в Италии (а следовательно, и всего военного союза). Его собственное самочувствие в принципе никогда (за исключением конца 1944) не отражало военного положения. Так, он порой выглядел заметно подавленным и усталым и говорил о предчувствии смерти, когда у него были все основания для радости, например в начале августа 1941 г. после взятия Смоленска. С другой стороны, он относительно неплохо выглядел, когда немецкие войска терпели поражение на фронтах, как это было в 1941 г. в Африке. Серьезные неудачи под Гондаром в Абиссинии, в Тобруке, Бенгази, Бардии и Соллуме не оказали заметного влияния на его физическое состояние. И наоборот, весной 1942 г., когда его болезни обострились, Роммель добился больших успехов и находился на пути в форт Бир-Хашейм, который 11 июня был захвачен немцами. Тяжелое воспаление мозга, которое он перенес вскоре после этого в Виннице, [354] оказалось решающим моментом. С тех пор у него больше не возникало стратегических идей, и даже планы военных операций он излагал только в общем виде.

Неудачи и поражения всегда лишь на короткое время выбивали Гитлера из колеи. Сильных изменений личности они у него, по всей видимости, не вызывали. Он довольно легко и быстро перенес смерть матери, отказ в приеме в Академию изобразительных искусств, крах своих идеалов в 1918 г., провалившийся путч 1923 г., некоторые разочарования в ходе выборов во времена Веймарской республики и ряд тяжелых военных поражений в годы второй мировой войны. За исключением смерти Гели все это не оставило на нем видимых следов. Покушение Штауфенберга, которое, с одной стороны, нанесло ему множество физических повреждений, а с другой — даже принесло ему на некоторое время облегчение состояния здоровья, он стряхнул с себя, как Кейтель пыль с мундира после взрыва. Переводчик Муссолини слышал, как Гитлер сказал во время приема дуче вскоре после покушения, что ему жалко только испорченных новых брюк. В течение 5 недель он полностью восстановился после событий 20 июля 1944 г.

Лишь немногие критически настроенные личности из непосредственного окружения Гитлера осознавали, что он уже в 1942 г. был совсем не тем человеком, который создал НСДАП, взял власть в 1933 г. и целенаправленно усиливал ее, в 1939 г. начал войну и вел ее до 1941 — 42 гг. с неожиданным успехом. Некоторые из них, в том числе, как ни странно, и Генрих Гиммлер, пришли поэтому к убеждению, что Гитлер в корне изменился и его вряд ли можно считать нормальным. Поэтому его необходимо было отстранить от власти или даже устранить физически. К лету 1942 г. относятся первые попытки борцов сопротивления по созданию подходящих взрывчатых веществ для покушения, которое должно было устранить бесповоротно «свихнувшегося» Гитлера. Уже в то время, как Гитлер 1.8 августа 1942 г. писал «приказ № 46», в котором указывалось на необходимость «усиления борьбы с бандитизмом на востоке», где возлагал на Генриха Гиммлера полную ответственность за борьбу с бандами в рейхскомиссариатах и накопление и анализ опыта в области борьбы с бандитизмом, Гиммлер и его начальник разведки Вальтер Шелленберг встретились в полевой ставке Гиммлера в Виннице на Украине и, как сообщил Шелленберг в 1956 г., [355] разработали план отстранения Риббентропа и лишения Гитлера власти, который предусматривал, что Гиммлер займет место фюрера и начнет мирные переговоры с западными союзниками. Утверждение Безыменского, что Гиммлер, Шелленберг и Вольф, вступая в контакты с западными странами, действовали по заданию Гитлера, [356] не соответствует действительности. [357] Разумеется, Гитлер не был осведомлен и о том, что Гиммлер, присягая ему 25.7.1942 г. в верности и преданности и сообщая, что благодаря его заслугам уже 4500 голландцев, 200 швейцарцев и 250 шведов проходят военную службу в рядах ваффен-СС, одновременно интересовался у своего личного врача Феликса Керстена, можно ли «с полным основанием утверждать, что фюрер душевнобольной».

Гитлер не был «душевнобольным», как полагал Гиммлер, хотя его аргументы, поведение и решения уже в 1943 г. порой давали основания для таких предположений. Они стали следствием того факта, что болезни лишили его ум гибкости и очень ускорили отдельные проявления старения. Так, например, он переоценивал силу своей воли, с помощью которой прежде добивался удивительных результатов, но которая во время войны должна была стать источником поражений, если противопоставлять ее действиям противника без учета обстановки. Характерна в этом отношении его реакция на совещании 20 мая 1943 г., в котором принимали участие Кейтель, Роммель, Варлимонт, Хевель, Шмундт и Шерф. Когда обсуждался вопрос переброски дивизии «Герман Геринг» с Сицилии, Гитлер категорично заявил: «Самое главное — это не паромы, а воля». Он отказывался в сложных ситуациях учитывать в должной мере намерения и силу противника. Легендой является утверждение, что он всегда очень быстро принимал смелые военные решения. Насколько смело, рискованно и авантюристично он принимал политические решения и действовал до 1939 г. (например, в ходе оккупации Рейнской области и Австрии), настолько же медлительно и нерешительно он поступал как полководец (если не считать норвежской кампании). В качестве военачальника он вовсе не был похож на человека, который «атакует как сумасшедший». Он обычно уклонялся от принятия военных решений, которые ему не нравились из-за большой степени риска. Если обстановка складывалась таким образом, что эти решения были неизбежны, он оттягивал их до последней возможности, что зачастую давало возможность противнику укрепить свое положение или подготовиться к ним другим образом. Он упрямо отказывался сдавать позиции, которые уже невозможно было удержать. Если же в конце концов он соглашался на настойчивые требования генералов, то только скрепя сердце, когда время уже было упущено. Насколько его состояние здоровья влияло на принятие военных решений, видно, в частности, из его отношения в начале 1944 г. к Манштейну, который был самым опасным противником союзников после Лиддела Харта, чья отставка была связана не только с хроническими болезнями, но и еще с добавившимся заболеванием правого глаза. По мере обострения болезней Гитлер, опираясь на «свой опыт времен первой мировой войны, все чаще отказывался пусть даже на короткое время оставлять завоеванные прежде территории и оголять второстепенные фронты и театры военных действий ради тех участков фронта, где можно было добиться решающих успехов. Предложения генералов о подготовке запасных позиций и укреплений в тылу он не принимал. Тылоставался открытым вплоть до осени 1944 г., когда было уже поздно, хотя уже в 1943 г. было ясно, что это роковая ошибка. В результате измотанные войска, вынужденные покинуть свои позиции, не могли найти никакого пристанища и опоры, вследствие чего отступление, которому Гитлер противился всеми силами, происходило еще быстрее. Однако он упорно оставался на своей точке зрения, сформированной на основе опыта времен первой мировой войны, что генералы думают только об отступлении.

Его неправильные решения по техническим вопросам, в частности, относительно люфтваффе и танковых войск, после 1941 г. стали причиной многих неудач. Так, например, он не поддержал создание реактивных самолетов, над которыми уже с 1941 г. велась работа на заводах Хейнкеля в Ростоке, так как надеялся, что сможет в ходе молниеносной войны одолеть и Советский Союз. В день начала операции «Барбаросса» он приказал снизить производство вооружений. Однако распоряжение об окончательном прекращении серийного производства реактивного самолета «Мессершмит-262», отданное им в сентябре 1943 г., было всего лишь следствием тупой упрямости вследствие обострения болезней в середине 1942 г. и нежелания воспринимать новшества, что ему было свойственно и до этого. Уже за шесть месяцев до этого, в марте 1943 г., когда он вернулся из Винницы в Восточную Пруссию, он был стариком и очень плохо выглядел. Вследствие кифоза грудного отдела позвоночника и легкого сколиоза у него была несимметричная и сгорбленная осанка. Левая рука и левая нога дрожали. У него был неподвижный взгляд выпученных глаз, он с яростью реагировал на безрадостные известия и предложения, не соответствовавшие его планам, и упрямо отстаивал «запрограммированные» ранее точки зрения. Для улучшения аппетита, снятия усталости и стимуляции сопротивляемости организма он дважды в день принимал витамины А и D, а также интелан, содержавший глюкозу, а для восполнения дефицита фосфора и стимуляции гладкой мускулатуры тонофосфан, а вслед за этим антигазовые пилюли Кестера и мутафлор, замененный впоследствии на сухой препарат «коли-гамма». Кроме того, он принимал для улучшения пищеварения эвфлат, для снятия депрессивных состояний через день по 2 ампулы простакрина (экстракт из семенников и предстательной железы) и, в сочетании с другими лекарствами, витамультин с кальцием через день. То, что Гитлер в начале 1944 г. вопреки своим же принятым в сентябре прошлого годарешениям (которые саботировал Альберт Шпеер, отвечавший за вопросы вооружения) вдруг усиленно начал настаивать на скорейшем массовом производстве реактивных самолетов «Мес-сершмит~262», особенно ярко подчеркивает диагноз, поставленный его лечащими врачами. Но и это еще не все. Несмотря на то, что многие специалисты настоятельно советовали ему использовать этот самолет в качестве истребителя, Гитлер упрямо сопротивлялся этому и принял решение выпускать его в качестве бомбардировщика без стрелкового оружия на борту. Насколько хорош, по мнению экспертов, был бы «Мессершмит-262» как истребитель, настолько же бесполезен он был как бомбардировщик. Когда немецкие летчики-истребители умоляли Гитлера разрешить использовать этот самолет против американских армад бомбардировщиков, он уклонился от принятия решения. Он не был готов даже к тому, чтобы провести испытания. Он упрямо оставался при своем мнении и утверждал, что «Мессершмит-262» из-за своей высокой скорости будет уступать более медленным, но, на его взгляд, более маневренным самолетам противника. Осенью 1944 г. он запретил в дальнейшем обсуждать эту тему, когда офицеры Генерального штаба и генералы люфтваффе в очередной раз окольным путем попытались убедить его в ошибочности этого решения. По мнению Шпеера, «Мессершмит-262», достигавший с помощью двух реактивных двигателей скорости в 800 км/час и невиданной для того времени скорости набора высоты, мог бы уже в 1944 г. производиться серийно. Точно так же серийно могли производиться и ракеты класса «земля-воздух», и морские торпеды. Ракеты обладали еще большей скоростью, чем «Мессершмит-262», и самостоятельно наводились с помощью тепловых лучей на самолеты противника, в то время как торпеда реагировала на звук и поражала корабли даже при самых искусных попытках маневрирования. Однако Гитлер запретил и их производство, тем самым ослабив свои позиции. «Я и сегодня придерживаюсь мнения, — заявлял Шпеер в 1969 г., — что ракеты в сочетании с реактивными самолетами весной 1944 г. могли бы сорвать воздушные атаки западных союзников на наши промышленные объекты. Вместо этого (с июля 1943. — Прим. автора) колоссальные средства были брошены на конструирование и производство ракет «Фау-2», которые к моменту их применения осенью 1944 г. оказались совершенно ошибочным решением». Гитлеровская программа мирового господства имела относительно долгосрочный характер, а его стратегия в целом быларассчитана на тот способ ведения войны, который с 1939 по 1941 г. привел в изумление весь мир: на молниеносный «блицкриг». «Будучи более прозорливым, чем его военные советники, он понял, что Германия, имевшая ограниченные источники… в случае затягивания войны всегда будет находиться в невыгодном положении. Единственным способом выиграть войну были быстрые внезапные наступательные действия, при которых страх и превосходство сил первого удара определяли исход сражения, прежде чем жертва успевала собрать силы или обратиться за посторонней помощью». Военные кампании до 1941 г. подтверждали точку зрения Гитлера. Война против Польши длилась четыре недели, против Норвегии — восемь, Голландия была покорена за пять дней, а Бельгия за семнадцать. В течение шести недель Гитлер завоевал Францию, за одиннадцать дней Югославию, за три недели Грецию. До начала операции «Барбаросса» рецепт Гитлера себя оправдывал. Однако в России, которую он также намеревался покорить в ходе молниеносной войны, [358] этот рецепт дал сбой. То, что иначе и быть не могло, Гитлер понял лишь тогда, когда было уже слишком поздно и война в принципе была уже проиграна.