Виноградник Ярраби - Иден Дороти (читаем книги txt) 📗
Однако все-таки что-то надо сказать.
— Доктор Ноукс говорил, что мы должны делать все, что в наших силах, чтобы поддерживать его дух. Пожалуй, вам это удается лучше, чем мне.
Полные скорби карие глаза продолжали, не дрогнув, твердо смотреть на нее.
— Вы поэтому послали за мной, мэм?
— Да. Поэтому. Вы, вероятно, долгое время считали меня слепой и очень глупой.
— Нет, мэм. Вы, благовоспитанные женщины, — в голосе Молли послышалась едва уловимая нотка презрения, — плохо знаете жизнь. — После этого она восстановила свою железную дисциплину и добавила: — Конечно, простите меня за такие слова.
— Вы хотите сказать, что вам удалось спасти моего мужа от кого-нибудь похуже?
— Нет, я не это имела в виду. Тем не менее то, что вы говорите, правда. Другие стали бы предъявлять ему свои требования. Мне не приходилось ни о чем просить. Вы, наверное, думаете: удобно устроились! Вряд ли вы способны меня простить. Мне всегда было очень тяжело сознавать, что я вас обманываю.
— Надеюсь, что по крайней мере это действительно так.
Миссис Джарвис склонила голову.
— Я ничего не могла с собой поделать, мэм. Если бы все начать сначала, я вела бы себя точно так же. Я слишком его любила.
Юджиния резко отвернулась, не в силах постигнуть то безупречное достоинство, с которым держалась эта несчастная, глубоко виноватая женщина, которой удавалось, несмотря на это, выглядеть ни в чем не повинной.
— Вы пожелаете, чтобы я ушла, мэм? — каменным тоном спросила миссис Джарвис.
Ярраби без миссис Джарвис? Как она сможет объяснить это Гилберту? Нет, совершенно невозможно.
— Я думаю, вы меня не поняли, миссис Джарвис. Доктор Ноукс распорядился, чтобы у его пациента старались поддерживать хорошее настроение. Мы же должны сделать для этого все, что только можем. И прежде всего он не должен когда-нибудь узнать об этом разговоре.
Юджиния никогда ранее не видела миссис Джарвис плачущей, но даже сейчас льющиеся ручьем слезы словно подчинялись воле этой женщины.
— Быть может, для благовоспитанной женщины я знаю о жизни больше, чем вы подозреваете, — добавила с кривой усмешкой Юджиния.
Итак, отныне, помимо той боли, которую ей причиняла медленно и неумолимо убивающая Гилберта болезнь, ей придется жить также с разъедающей душу ревностью.
Гилберт прожил уже дольше, чем рассчитывал Фил Ноукс. Когда боли стали невыносимыми, Юджиния вспомнила совет доктора:
— Путь он пьет, Юджиния. Вино, виски, бренди. Что угодно, лишь бы оказывало опьяняющее действие. По возможности держите его в состоянии пьяного оцепенения.
Это рекомендовали ей, извечному врагу пьянства. Последняя ирония судьбы.
Гилберт тоже замечал эту иронию.
— Вы обычно были против этого, Джинни. Вы говорили, что я помог убить того ирландца. Думаю, вы и в самом деле считаете, что я и миссис Эшбертон убил. Это неправда, хотя признаюсь, я всячески поощрял ее в том, чтобы она получила удовольствие от моего вина. И я поставил памятник, как обещал, хотя она обманула меня насчет своего состояния, хитрая старая ведьма. Но она спасла Ярраби, да будет благословенна ее седая голова.
По мнению Гилберта, спасение Ярраби было самым благородным поступком, какой кто-либо мог совершить.
Разумеется, судьба сыграла свою роль в том, что именно в тот вечер, когда в доме ждали к обеду француза, началась сильнейшая жара.
Жак Селье был знаменитым знатоком вин из Парижа. Путешествуя по Австралии и Новой Зеландии, он услышал о недавно появившихся австралийских винах и очень ими заинтересовался. Не может ли он напроситься к ним как-нибудь на вечерок, чтобы попробовать кое-какие из вин Ярраби? Если они ему понравятся, он с удовольствием захватит несколько бутылок в Париж и Лондон и лично будет их рекомендовать.
Когда пришло письмо француза, Гилберт почувствовал прилив сил. Его надо принять по-королевски. Юджиния и миссис Джарвис должны составить такое меню, чтобы оно могло достойно дополнить вина, по поводу которых он уже ведет переговоры с Джемми. «Ярраби-кларет Кристофер» по-прежнему был лучшим. Его осталось еще несколько дюжин бутылок. Рислинг урожая тысяча восемьсот пятидесятого года и портвейн тысяча восемьсот сорокового года. Каково мнение Джемми?
— Только не говорите «да», думая, будто обязаны ублажать меня. Я пока еще в состоянии выслушать чужое мнение.
— Я-то с вами согласен, сэр. Но Адди считает, что рислинг, который мы пили на нашей свадьбе, превосходит по качеству рислинг тысяча восемьсот пятидесятого года. Я ей говорю, что она сентиментальничает.
— А что плохого в сентиментальности? И вполне возможно, она права. Ведь вы не женились бы на женщине, не разбирающейся в винах, верно? Так что пусть будет рислинг, предлагаемый Адди.
— Спасибо, папа, — сказала несколько позднее отцу Аделаида. — А Джемми сказал тебе, что мы будем пить за нечто более важное, чем визит твоего француза?
— И что же это такое?
— Ты что, не догадываешься? У нас с Джемми будет ребенок.
Глубоко запавшие глаза Гилберта сверкнули.
— А твоя мать знает?
— Нет. Я говорю тебе первому.
— Адди, сделай так, чтобы это был мальчик.
— Ради Ярраби, я полагаю. Джемми сказал то же самое. Хорошо, что я люблю вино, а то отнеслась бы к этому столь же скептически, как и мама.
— Не смей говорить ни слова против своей матери, — резко сказал Гилберт.
Это было просто чудо, как хорошо выглядел хозяин Ярраби в последнюю, столь важную ночь. Свет свечей смягчил изможденность черт, возбуждение слегка разрумянило впалые щеки и снова зажгло прежний огонь в глазах. О его болезни французу решено было ничего не говорить. Ничто не должно омрачить этот вечер. Всю последнюю неделю Гилберт поднимался с постели и немного ходил, чтобы хоть как-то восстановить силу в ногах.
В результате месье Селье был встречен высоким, слишком худым, но статным человеком, очень оживленным и полным энтузиазма. Хозяйка была элегантна, как француженка, что являлось самым большим комплиментом, на какой только был способен месье Селье. Младшая дочь очаровательна, но, к сожалению, уж очень старается держаться в тени. Старшая дочь невероятно уверена в себе, а ее муж, по-видимому, происходит из крепкой крестьянской семьи. По мнению француза, это было как раз то, в чем нуждается Австралия.
А все-таки жаль, что именно в эту ночь жара оказалась такой жестокой. Все говорило о том, что на колонию надвигается очередная катастрофическая засуха. Уже в течение нескольких недель солнце жгло землю с совершенно безоблачного неба. Земля потрескалась. Дул сильный ветер, поднимавший пыльные бури и делавший путешествия по стране дьявольски неприятными.
Ярраби представлял собой удивительно цивилизованный оазис. Дом был красиво меблирован; обеденный стол, устав ленный начищенным серебром и хрусталем, оказался приятным сюрпризом. Что касается вина, то месье Селье заявил, что оно его поразило и привело в полный восторг.
— Но оно же просто великолепно, мой дорогой сэр! Оно прекрасно пахнет. Легкое, ароматное, с чудесным букетом.
— Ага, я так и думал, что вы будете удивлены, — самодовольно воскликнул Гилберт. — Но подождите, пока вы не попробуете кларет.
Он подал Джемми знак налить вино. Затем, когда миссис Джарвис внесла жареных уток, он крикнул, чтобы она подождала минутку, прежде чем подать блюдо. Он хочет произнести тост.
Гилберт медленно встал, я, так как он держался очень прямо, фигура его казалась необыкновенно высокой и потому господствующей над столом. Мерцающий свет свечей даже создавал иллюзию, будто его волосы снова обрели прежний живой рыжий цвет. Он поднял свой бокал, и Юджиния увидела, что он смотрит через стол на нее. Синие глаза впились долгим жгучим взглядом в ее глаза. Она ясно вспомнила, когда увидела впервые этот взгляд на расстоянии, отделявшем качающуюся лодку от берега: сверкающие синие глаза, волосы цвета жженой умбры на фоне такого же цвета австралийской земли. Юджиния сжала руки, чтобы унять в них дрожь. Глаза ее наполнились слезами.
