Третьего не дано? - Елманов Валерий Иванович (книги хорошего качества TXT, FB2) 📗
— Ну вот, — капризно протянул я пьяным голосом, — ты тут все с указами да письмами, а я хотел тебе предложить съездить со мной к Высоцкому монастырю. Уж больно любопытно поглядеть на древние иконы. Говорят, на них не только богоматерь с Исусом, но и апостолы, и архангелы, и… кого только нет, даже… — Но, изобразив в воздухе замысловатую фигуру, пошатнувшись, неловко задел лавку, после чего, потеряв равновесие, неуклюже рухнул вместе с нею на ковер.
— В монастырь пьяным нельзя, — раздраженно заметил Дмитрий, с осуждением глядя, как я беспомощно барахтаюсь на ковре, не в силах подняться на ноги.
Бучинский привстал с места, решив помочь мне, но Дмитрий не позволил, с силой надавив на плечо Яна.
— Пусть сам встанет, — жестко произнес он.
— Конечно, сам, — заверил я, продолжая валяться на ковре, — потому как вовсе не пьяный. Так, выпил с казаками по случаю, да и то совсем чуть-чуть. Вот видишь, государь, я могу лежать, вовсе не держась за пол. Значит, я еще даже и не захмелел по-настоящему. Да и вообще, нам, философам, если хочешь знать, — кряхтя, стал я подниматься, — все можно. А сейчас я вообще протрезвею… вот, погляди сам. Брр. — И выпрямился перед ним, держась относительно ровно. — Поехали в монастырь, а?
Дмитрий развел руками:
— Вот завтра бы, а ныне и впрямь много дел.
— Ну-у, тогда мы сами с казаками монашек навестим, — согласился с неизбежным я. — Но ты, надеюсь, хоть к вечеру освободишься?
Дмитрий вздохнул, неодобрительно глядя на меня, и нехотя пообещал:
— Но токмо к вечеру, не ранее.
— Хоть так, — вздохнул я. — Тогда мы поехали. — И побрел на выход, силясь ступать почти трезвым шагом.
Увы, но настоящий артист тем и хорош, что умеет во всем соблюсти меру, а я немного переиграл, поэтому едва отъехал на версту от лагеря и только-только пересек мост через Нару, как меня догнал тот самый седой казак, который внимательно разглядывал меня еще в Путивле. Кажется, Шаров.
— Государь повелел проводить, — коротко пояснил он, — чтоб никто по пути не изобидел.
— Это что ж за особая честь? — недовольно поинтересовался я. Кто-кто, а этот здоровяк не входил в мои планы. — Понимаю, простых казаков бы дали, а то ж целого атамана в стременные ко мне нарядили. Да и тебе не зазорно ли?
Надежда была на то, что после таких слов у него взыграет самолюбие и он развернется обратно, но Шаров простодушно ответил совсем не то, что я ожидал:
— А я сам вызвался. Уж больно захотелось потолковать с тобой, особливо после того, яко от государя нашего отчество твое услыхал.
Странно, ни злобы, ни ненависти в нем я не чувствую, то есть какие-либо враждебные действия исключаются, зато в голосе присутствует явное волнение — с чего бы?
— Ну потолкуем, — недоуменно пожал плечами я и предложил: — Только вначале вон туда свернем, а то приспичило после горилки, спасу нет. — И, уже слезая с коня, заметил: — Да и сам заодно можешь присоединиться.
Расчет был прост. Казак без лошади — полказака. Это первое. Но главное — мужик он крепкий, а убивать его мне совсем не хотелось.
Зато если я успею справить нужду первым и освобожу руки, когда он еще не успеет затянуть шнурок на своих штанах, то надобности в этом не возникнет.
Возможно, мне удастся с ним управиться даже без причинения особых повреждений, хотя скрутить его — та еще задачка.
Но вышло все иначе и совсем не так, как я предполагал. Едва я забрел в кустики, торопясь успеть сделать все побыстрее, как Тимофей, явно не собираясь заняться тем же, чем и я, хрипло спросил в спину:
— Так батька твой, стало быть, Константином прозывался? — уточнил он и, не дожидаясь ответа, подосадовал: — Мне бы пораньше смекнуть, что такое сходство просто так не бывает, а мне и невдомек.
Вот привязался. Не видишь, что человек занят? Лучше бы вместо лишней болтовни сам встал рядом со мной и…
— А деда твоего яко величали? — не отставал атаман.
— Юрием, — коротко ответил я, прикидывая, что лучшего момента у меня может не быть.
— Выходит, Константин Юрьевич, — заметил Шаров, и я, окончательно решившись и резко повернувшись к нему, вдруг увидел в его глазах… слезы.
Ошибка исключалась — сегодня день был ясным, и дождя не было.
Увиденное показалось мне настолько странным, что я поневоле опешил и глупо спросил:
— Ты чего?
— Чего… — протянул Шаров и, метнувшись вперед, заграбастал меня в объятия. — Я ж с твоим батькой почитай цельных три лета вместях пробыл, — бормотал он, тиская меня за плечи. — Хошь он и не казак, ан все одно казак, — заявил атаман несколько загадочно, но тут же пояснил: — По духу казак да по стати своей. Нутро у его самое что ни на есть казацкое. Никогда не сдавался и пер напролом.
Моя голова была настолько занята мыслями о побеге, что я не сразу переключился, принявшись лихорадочно перебирать людей, которых упоминал в своих рассказах дядя Костя.
Что за чертовщина?!
Получалось, что казаков у него в знакомых точно не было!
Все равно согласиться? А что дальше говорить?
— Выходит, украл он таки свою невесту у царя, коль ты народился! — возликовал атаман и тут же насторожился. — Или погоди, а ты не ранее на свет появился? — Но сразу спохватился: — Хотя что я мелю, тебе ж на вид никак не боле двадцати годков. Ну сказывай, что да как! Али он тебе обо мне ничего не поведал? Неужто ни разу не помянул Серьгу?! — И, всмотревшись в мое недоумевающее лицо, упавшим голосом переспросил: — И даже словцом не обмолвился?
Вот тут-то меня и осенило.
Ну точно, Серьга!
— Конечно же обмолвился, и не одним, — радостно подтвердил я. — И как он тебя на Андрюху Апостола променял, и как волю пообещал, и как крымчаков вы с ним рубили…
— Вот потому-то я с тобой и поехал и… не прогадал. — Он счастливо засмеялся и предложил: — А может, ну его, монастырь энтот? Уж больно охота потолковать с тобой, а то опосля, кто ведает, вдруг и не сподобимся.
— Потолковать и впрямь надо, — твердо сказал я.
Желание скрутить доверчивого Серьгу у меня к тому времени окончательно пропало. Ну не могу я вот так подло, когда к тебе со всей душой, — не по мне оно.
Но и вернуться в Москву необходимо.
Получалось, выход один — уговорить отпустить меня по доброй воле.
— Об отце и о себе расскажу потом, а вначале о главном, — коротко произнес я и предложил: — Присядем-ка. — После чего приступил к своему повествованию.
Тимофей слушал внимательно, не перебивая. Вопросов он почти не задавал.
— А теперь думай сам, отпускать меня или… — закончил я свой рассказ.
— Стало быть, вот как оно… — протянул он, подводя итог. — Выходит, разные у нас с тобой ныне дорожки. Я за Дмитрия, а ты за змеенышей…
— Да какие это змееныши?! — взвился я. — Видел бы ты Федора! Робкий, послушный, добрый. Он же как в церкви живет, в смысле по заповедям Христовым. А про Ксению я и вовсе молчу: умница, красавица… Ужики они безобидные, из тех, которые даже мышей не едят, одним молоком питаются.
— Охолонь, княже, — угрюмо произнес Тимофей, напряженно размышляя о чем-то. — То не я про них так мыслю, а енти, кои при Дмитрии ныне в ближних хаживают. А я-то что — дети они и есть дети. Хотя… — он грустно улыбнулся, — старшенький-то мой в шешнадцать годков уже татарву рубал. Лихой казак… был.
— Был?
— Побили его басурмане чрез пяток лет. Молодой был, вон яко ты, да горячий такой же, вот и не уберегся. Потому и горестно мне тебя одного отпускать. Будто сызнова сына да на смерть…
— А давай бери своих, и вместе со мной поехали, — загорелся я.
— Неможно, — сразу выдал он категоричный отказ. — Никак неможно. К тому ж мы ныне у него в чести. Он нам отличку даже пред боярами делает — понимать надо. Вот ты послухай, что недавно в Туле учинилось.
Время поджимало, но деваться было некуда, и я «послухал».
Оказывается, в Тулу к царевичу прибыло посольство из Москвы, которое привезло покаянную грамоту и просьбу не держать на них сердце.
