Повелитель Вселенной - Сарджент Памела (мир книг TXT) 📗
Сорхатани подумала, что ее сестрица невероятно глупа. Ибаха знала, что Хасар не сможет жениться на ней, пока он пленный и заложник, но это не мешало ей заглядываться на него.
Молоко шумно ударяло в дно ведра. Наверно, ей, Сорхатани, надо поговорить с отцом об Ибахе. Он иногда прислушивается к ней. Ребенок обладает мудростью женщины — вот как говорит он о Сорхатани. Она скажет ему, что Ибаха слишком красива, чтобы ее можно было еще долго оставлять в девках.
Ибаха снова загляделась на мужчин.
— Дои, — проворчала Сорхатани.
Сестра хихикнула и снова взялась за работу.
Красное солнце уже совсем склонилось к западу, когда обе сестры понесли молоко в юрту.
— Отец возвращается, — сказала Сорхатани, помогая матери выливать молоко в котел.
Ее мать была третьей женой отца, но любимой. Джаха Гамбу приходил в ее юрту, если хотел обсуждать вещи, не предназначенные для ушей двух других жен. Те давали пищу слухам, а Хухен Гоа словно бы и не слышала того, что он говорил ей.
Сорхатани разглядывала гладкое, с золотистой кожей, лицо матери. Хухен Прекрасная все еще выглядела, как красивая девушка, неподвластная возрасту. Ее карие глаза не были затуманены ни единой мыслью. Сорхатани пришло в голову, что она когда-то была такая же глупая, как Ибаха.
— Мне нужно побольше топлива, — сказала Хухен одной из служанок.
— Я принесу. — Ибаха поспешила к выходу.
Сорхатани поставила ведро.
— Мою сестрицу пора выдавать замуж, — сказала она.
— Я буду скучать по ней.
— Ей почти восемнадцать, мама. Уж не хочешь ли ты, чтобы она состарилась в этой юрте? Ты должна поговорить с отцом. — Мать, конечно, не поговорит, а взвалит эту заботу на Сорхатани. — Я помогу ей набрать кизяков.
Она вышла. Сестра шла к юрте Хасара, стоявшей на южной стороне кольца Джахи Гамбу. Другие пленные монголы были разбросаны по стану, но Хасара отец хотел иметь под рукой. Он был одновременно и заложник, и старый товарищ.
Ибаха облокотилась на повозку, явно надеясь увидеть монгола. Сорхатани подошла к ней. Мимо них пробежало несколько мальчишек. Главная жена Хасара, единственная из его жен, тоже попавшая в плен, стояла у своей юрты, обрабатывая с другой женщиной кусок войлока. Мимо проскакал еще один мальчишка и вдруг остановился.
— Привет, Туху, — сказала Ибаха, с улыбкой глядя на младшего сына Хасара. Туху было двенадцать лет, на год меньше, чем Сорхатани. Он покраснел и ответил на приветствие. — Наверно, вы с отцом пойдете завтра на богослужение. Священники окрестят вас обоих.
Мальчик засмеялся.
— Напрасно воду будут лить.
Он поехал к юрте матери. Туда возвращался Хасар в сопровождении других всадников и двух повозок, наполненных бурдюками с молоком. Он был по пояс голый, широкая смуглая грудь его блестела от пота.
Ибаха вздохнула. Сорхатани обняла сестру за талию.
— Ты уже насмотрелась на него, — сказала она. — Как тебе не стыдно бегать туда? Отец вернется, и он все равно придет к нам в юрту.
Хасар часто заходил к Джахе выпить и поговорить о старых битвах. Он, казалось, не находил плен обременительным, но залогом его хорошего поведения была его семья.
Хасар спешился. Его мощные бицепсы чем-то напоминали бурдюки, что лежали на повозках. Он был красив, призналась себе Сорхатани. Наверно, его брата тоже все любят. Когда-то ее дядя Тогорил называл Чингисхана своим приемным сыном, но теперь монгол скрывался, а кэрэиты забрали себе его старые земли. Ибахе надо бы это помнить. Кто бы ни стал ее мужем, среди племени Хасара ей его не найти.
Джаха Гамбу в тот вечер ужинал в юрте Хухен Гоа. Сорхатани заметила, что он был трезв, а сыновья его молчали. Три жены его и жены сыновей разговаривали между собой и шикали на детей. Хухен, казалось, была безразлична и к плохому, и к хорошему настроению мужа.
Джаха выдворил всех раньше, чем обычно, распустил слуг и вышел. Сорхатани с Ибахой помогли матери почистить блюда. Творог, образовавшийся в молоке, кипящем над очагом, выложили и стали сливать сыворотку в бурдюк, когда вошел Джаха Гамбу.
— Я послал караульного за Хасаром, — пробурчал он жене. Ибаха лучезарно улыбнулась ему и пригладила косы. Сорхатани нахмурилась. Наверно, советники Ван-хана наконец уговорили его отделаться от врага его брата — так она объяснила плохое настроение отца.
— Кликните собак! — донесся снаружи мужской голос. Ибаха насторожилась, она узнала голос Хасара.
— Добро пожаловать, нукер, — сказал Джаха Гамбу, когда Хасар вошел и поклонился.
Сорхатани собралась с мыслями. Раз отец пригласил Хасара и назвал его нукером, товарищем по оружию, значит, он не собирался еще его казнить.
Хасар поприветствовал всех и прошел в глубь юрты. Сорхатани заканчивала разравнивать на блюдах выложенный для сушки творог. Ибаха села и одернула сорочку.
Хасар сидел справа от Джахи. Хухен Гоа налила кумысу.
— Приложись как следует, — сказал Джаха. — Тебе это понадобится. Твой брат послал гонцов к Тогорилу.
Хасар кивнул.
— Твой караульный сказал мне, что посланцами были Сукэгэй и Архай и что Тэмуджин предложил заключить мир. Больше он ничего не сказал.
— Послание предназначалось не только для моего брата, но и для его окружения. Послушай, что я тебе скажу. — Он выпил кумысу. — Все люди, к которым хотел обратиться твой брат, были в стане Тогорила, так что дело могло решиться быстро. — Он помолчал. — Архай и Сукэгэй сначала передали слова Тэмуджина, предназначенные для Тогорила, и я попытаюсь сохранить красноречие твоего брата. «Что я тебе сделал, отец и хан? — спросили они. — Почему ты гонишь мой народ и рассеиваешь дым его очагов? Разве я не другое колесо твоей кибитки? Мой отец восстановил тебя на троне и стал твоим андой. Когда найманы посадили Эркэ Хару на твой трон, я принял тебя в своем стане и изгнал врагов с твоих земель. Однажды ты меня уже бросал, поступив со мной, как с сожженным жертвенным мясом, и все же я помог тебе защититься, когда на тебя напали. Скажи мне, чем я тебя оскорбил, чтобы я мог исправить дело». Больше ничего в послании не было, я сказал главное.
— И это не тронуло Ван-хана? — спросил Хасар.
— Тронуло. Тогорил обругал себя, надрезал палец и дал крови стечь в берестяную чашку. Он велел Архаю отвезти чашку Тэмуджину и сказал, что если когда-ни-будь разгневается на сына Есугэя, то прольется его собственная кровь.
— Но мне говорили…
Джаха поднял руку.
— Следующее послание предназначалось Джамухе. — Он нахмурился. — «Ты рассорил меня с Тогорилом-эчигэ, — сказали посланцы. — Когда-то мы оба пили из чаши Ван-хана. Теперь ты пьешь из нее один, но как долго ты будешь пить из нее?» Что же касается Алтана и Хучара, посланцы напомнили им, что они провозгласили Тэмуджина своим ханом и поклялись служить ему, а потом спросили: «Вот таким образом вы чтите свое слово? Теперь вы поддерживаете Ван-хана, моего отца, — сказали они, — но где ваша преданность мне?»
— И что они ответили? — спросил Хасар.
— Они не сказали ничего. Одного послания они еще не передали — предназначенного для Нилхи. К тому времени я уже думал, что Тэмуджин добился своего. Мой брат сожалел о войне, и посланцы напомнили ему, что на Алтана, Хучара и Джамуху полагаться нельзя.
— Перескажи мне послание для Нилхи, — попросил Хасар.
— Вот оно: «Я стал сыном твоего отца, когда уже носил одежду, а ты родился у него голым. Зависть заставила тебя разбить сердце отца и прогнать меня. Как ты мог причинить ему такое горе? Не потому ли ты заставил его страдать, что даже при жизни его хочешь стать ханом?»
Хасар перевел дух.
— Нилха был взбешен, — продолжал Джаха. — Он возмущался тем, что Тэмуджин назвал Тогорила своим отцом, но также утверждал, что тот называл его кровавым ублюдком. Он сказал посланцам, что наш народ будет откармливать своих лошадей, пока они не поправятся настолько, что будут готовы к войне, и что тот, кто выиграет сражение, заберет себе народ проигравшего. Вот такое послание направлено твоему брату. — Переводя дух, Джаха выругался. — Теперь Тогорил и мой племянник спорят опять, а трое других несчастных уехали в свои станы. Надежды твоего брага на мир рухнули, но и здесь им посеяны семена еще большего раздора.
