Преступники и преступления. Женщины-убийцы. Воровки. Налетчицы - Корец Марина Александровна
На Восьмое марта Ираиде пришло письмо на больницу. Она прочитала и запьянела, как от шампанского. Сергей ей делал комплименты с изяществом грузчика, танцующего па-де-де. Она ответила тут же — лучистым стремительным слогом, едва просвеченным нежностью и мягкой самоиронией. «Чуткий ко всему красивому, он не мог меня не оценить. Но, оценив, должно быть, испугался. Сложная женщина не менее опасна, чем красивая». Его молчание и неразвившуюся переписку Ираида объяснила себе именно так.
Прошло семь лет. В холостяцкой квартирке больничной медсестры скопилось 34 открытки — 34 скупых привета из зоны, приуроченных к праздникам. А на день рождения в июле открытка почему-то не пришла. Ираида ждала до августа. Потом еще две недели. И ранним утром в субботу отправилась с дежурства не домой, а в противоположную сторону города. Деревья возле девятиэтажки еще хранили ночную прохладу. В тени на скамейке сидели две женщины, молодая — с коляской и пожилая — в рабочем халате.
— Как мне найти Тамару? — спросила у них Ираида.
— Тамару? — удивилась та, что в халате, и сразила ее проницательностью: — А вы — медсестра из больницы?
— Нет, — засуетилась Ираида. — Я из газеты. Была на суде. Хочу узнать, как сложилась судьба «героев».
— Тамара уехала. Замуж вышла, родила второго и поменяла квартиру.
Женщина в халате отвернулась. Она потеряла к ней интерес.
— А за что он ее порезал? — вырвался у Ираиды давно наболевший вопрос.
— Вы не видали Тамару? — подключилась вдруг «молодая». — Мимо нее не пройдешь. Говорят, что у нее бешенство, сами понимаете, какое… Они как в наш дом переехали, так Сергей и свихнулся. А Тамаре что! За ней вечный хвост кавалеров. Появился какой-то Саша… Сергей уже в тюрьме сидел, когда Петр, ее новый мужик, тоже с ножом бросался. Сама ж его подзадоривала: «Если ревнуешь, зарежь!»
«Молодая», довольная «интервью», ушла по своим делам, а женщина в халате будто застыла на лавке.
— Вы, наверное, мать Сергея? — догадалась Ираида. Та кивнула и задрожала лицом.
— Меня ведь парализовало вначале, — пожаловалась она. — Муж выходил. А теперь его парализовало.
— Ничего, осталось уже немного, — попыталась утешить Ираида. — Выйдет через год, жизнь свою устроит. Хорошо, что Тамара уехала. Где она теперь?
— В Харькове, с четвертым мужем.
— А где Сергей отбывает срок?
— Под Харьковом…
«Утро тает быстро, как сосулька, — подумалось Ираиде. — И в тени уже, как в аду».
Она опустила глаза и увидела, что руки женщины покрылись мурашками озноба.
— Что с вами? — всполошилась она. — Вам плохо?
— Я недавно была у сына, — едва слышно сказала мать. — К нему приезжала Тамара. На краткое свидание.
Ночью Ираида сожгла открытки и сложила пепел в конверт. «Ты спалил мое сердце, Сережа» — написала она на листочке.
«Господи, какая мелодрама, — мелькнуло в голове. — Как, наверное, смешно».
Ираида заплакала и выбросила конверт в помойное ведро.
ОН ШЕЛ, КАК БЫК, НА КРАСНЫЙ СВЕТ
Говорят, сексуальный контакт между мужчиной и женщиной зарождается в первые семь минут. Васин организм заявил о своих намерениях в первые семь секунд. А когда девчонка согласилась дать телефон и написала на клочке бумаги «Пригласить Ларису Тычину», он понял, что это судьба.
— Ну, звонил ты своей тезке? — выспрашивал на следующее утро Стае. А Василий отшучивался, мысленно млея от воспоминаний прошедшей ночи. Он помнил Ларису губами, глазами, ушами и кончиками огрубелых пальцев. И с ужасом думал о том, как вернется теперь домой. Семейная жизнь, такая устоявшаяся и размеренная, казалась далеким прошлым, а некогда родная и уютная Любаня — досадной обузой. Даже дети — Игорек и Маринка, его многолетняя забава и гордость — навевали теперь тоску.
Нет ничего мучительней для человека честного, чем раздвоение личности. Двадцать лет прожив в согласии с женой, Василий сделал жуткое открытие, что никогда ее не любил. Ну разве носил он ее на руках, целовал с упоением пальчики, ревновал ко всему живому! А Люба, словно чуя неладное, была как никогда заботлива. И просто убивала наповал великодушием, вскакивая заполночь с постели, чтоб подогреть чай непутевому, одуревшему от Ларисиного темперамента. Прошел месяц, показавшийся Василию годом. И он первым нарушил табу.
— Ты что, ничего не видишь? — спросил он как-то жену. А она все крутилась на кухне, стараясь повернуться спиной. — Я люблю другую женщину, понимаешь, другую! — заорал он неожиданно для себя. — И жить без нее не могу.
Он уходил из дома в гробовой тишине. Люба молча лежала в спальне. А дети, прильнув друг к дружке, смотрели, как на покойника, — со страхом, тоской и болью. Разве кто из них мог представить, что этот вечер — эпиграф к кровавой трагедии, уже спланированной для них судьбой!
Лариса Тычина принадлежала к тем редким женщинам, которые всего добиваются сами. Смешно, но даже собственную внешность она изваяла сама, нос изменила хирургически, а фигуру — упорным шейпингом. Для полного счастья требовалась престижная работа, и Лариса поступила в торговый институт. Надежный муж — и она вышла замуж за самого ловкого из одноклассников. Но дальше случился сбой — муж разбился на мотоцикле, оставив ее с сынишкой. И вот уже три года Лариса вдовствовала, урывая время от времени кусочки чужого счастья. Василий ей понравился сразу — крепкий, мускулистый, работящий, бабами не избалован и старше ее лет на десять, а значит, будет носить на руках.
— Берем, — решила Лариса и поставила цель — отбить. Самоотверженный труд соблазнительницы вознагражден был поистине царски: охотясь за скромной синицей, она умудрилась поймать журавля. Порывая со старой семьей, Василий купил для новой уютный собственный дом.
Прошел год. Знакомые и друзья смотрели на Тычину с жалостью. Большая любовь прошлась по нему с наглостью самосвала. Теперь он только и делал, что зарабатывал и доставал, доставал и зарабатывал. Поизносился при этом изрядно, в глазах появилась угрюмость.
— Не ладится, что ли, чи шо? — посочувствовал как-то Стае. Василия как прорвало — битый час выкладывал другу о своих семейных неурядицах.
— Да врежь ты ей, Вася, в дыню! — посоветовал Стае. И Тычина внезапно понял, что очень не прочь это сделать, он, ни разу и пальцем не тронувший Любу.
Отношения в семье вступили в новую фазу. Теперь аргументом в споре Василий нередко использовал свою тяжелую пятерню. Особенно если был пьян. А пить он стал чаще и чаще. Однажды в магазине он встретил бывшую жену. И поразился приливу неожиданной нежности. Словно долго-долго жил на чужбине и вот вернулся в родные края.
Супруги спали на импортном гарнитуре, ели из японского сервиза, но противостояние двух характеров порой доходило до ненависти.
— Пора разбегаться! — бросил однажды Василий. А Лариса неожиданно поддержала:
— Давай. Тебе дом, мне все, что в доме.
Добро паковали дня два. Прощаясь, обменялись расписками, что претензий друг к другу не имеют.
Шли вторые сутки разлуки. Лариса лежала на роскошной белой кровати, пытаясь превозмочь глухую тоску. То, чему она радовалась и к чему стремилась, — наряды, мебель, сервизы, — превратилось в груду ненужного хлама. Ей хотелось просто любви. Почему их брак развалился? Ведь Василии совсем стал ручной. Но вдруг растворился в водке и вытек в маленькую щелочку. Когда расстаются двое, кому-то всегда больней. Уходя, Лариса считала, что Васе. А теперь тяжелые догадки оседали в крови. Вспомнилось, как во время ссор он стал вспоминать свою Любу, как детям звонил украдкой… Она вскочила с кровати. Сердце колотилось, как маятник настенных часов. Дура, наивная дура! Сама подарила мужа. И сохнет теперь в одиночестве, а он ласкает Любку-сардельку!
