Паханы, авторитеты, воры в законе - Кучинский Александр Владимирович (бесплатные онлайн книги читаем полные версии .txt) 📗
Спустя неделю кум заглянул к Лымарю в изолятор. За его спиной маячило два прапорщика, носящих 56-й размер кителя. «Как дела? — участливо спросил опер. — Вижу, что разжирел на здешних харчах. На тебе не сэкономишь. Ну, да ладно. Я зашел с тобой попрощаться. Послезавтра ты уже будешь жить в активе. Там хорошие, толковые ребята. И, главное, любят вашего брата. Вы подружитесь. Я не хочу заглядывать в твое будущее, но поверь: ты быстро захочешь умереть. Ты попробуешь все, что еще не испытал в этой жизни. Неужели ты так и не понял, что только я могу тебе помочь? Не хочу, а могу. Только я могу спасти от тех скотов, которые тебя с нетерпением ожидают. Одно мое слово — и тебя никто не тронет. Мало того, за тебя будут отвечать головой. Подумай до утра. А чтобы тебе легче думалось, я скажу то, что не должен был говорить. На волю ты не выйдешь. Тебе помогут склеить ласты, и очень скоро. Это будет несчастный случай на производстве. Если ты не дурак, то будешь жить. Думай».
Майор вышел из камеры. Он намеренно не давил на зэка, показывая свое полное равнодушие к его судьбе. Многолетний опыт подсказывал, что вор сломлен, и сегодняшняя ночь, вероятно, окажется для лжестукача самой тяжкой и кошмарной. Уже сегодня на бледном вымученном лице Миколы читалось отчаяние, а это хороший знак. Остался последний удар кистью. Начальник оперчасти не ошибся. Лымарь заложил с потрохами всех, через кого зона получала грев.
Блатной мир имеет собственные механизмы выявления стукачей. Они построены не только на обостренной интуиции и профессиональном чутье, как полагают многие. Воровские авторитеты научились (не без помощи той же оперчасти) проверять и провоцировать свое окружение. Серьезная акция может дробиться на множество невинных эпизодов. При этом каждый из них имеет свой информационный признак, по которому, в случае провала, можно отследить стукача.
В начале 90-х годов уголовный авторитет Норкин, этапированный в нижнетагильский лагерь, сумел внедриться в святая святых ИТУ — в саму оперчасть. Лагерный шнырь, подметая кабинет кума, ухитрился подбросить в мусорную корзину маленький бумажный сверток с «жучком». После этого Норкин два дня слушал оперативные расклады офицеров, которые, не таясь, упоминали фамилии своих сексотов. Вскоре авторитет совершил чудо — достал дубликат ключа от кабинета начальника оперчасти. Там не только установили системы аудиоконтроля, но и вдоволь наговорились по телефону (через две недели на колонию пришел счет за оплату международных переговоров, где значились Германия, США и даже Мексика).
Убийство стукача — дело пыльное и хлопотное. Мнение о том, что рассекреченный сексот живет в бараке или камере не больше суток, ошибочное. Тексты блатных татуировок типа «БАРС — бей активистов, режь стукачей», «СС — смерть стукачам» сегодня воспринимаются уже не как воинственный клич, призывающий к поголовному истреблению тайных агентов. После исправительно-трудовой реформы, которая дополнила уголовное законодательство РСФСР статьей 77, террор в местах лишения свободы (а как иначе расценить истребление тех, кто стал на путь исправления?) мог повлечь исключительную меру наказания. Если в 50-х годах валънутъ стукача считалось за блатную честь, то ныне рассекреченного агента ждала иная участь. Разумеется, она отнюдь не исключала смертельного исхода. Однако блатной мир, ставший за последние десятилетия гибче и в чем-то мудрей, все чаще включается в оперативную игру.
Искусство контрразведки состоит не в физической ликвидации или изоляции шпиона, а в переправке через него дезинформации. Раскрыв стукача, умный пахан не станет чинить самосуд. Он постарается создать вокруг агента информационный вакуум или же начнет подбрасывать дезу, которая пустит оперчасть по ложному пути. Известны случаи, когда по доносу осведомителя увольнялись и понижались в должности неподкупные сотрудники ИТУ, а их место занимал более сговорчивый персонал.
Игра паханов с оперчастью продолжается, как правило, недолго. Получая регулярную туфту, кум вскоре обнаружит провал и тогда ему придется спасать своего агента, независимо от его оперативной ценности и стажа. Полностью изолировать стукача до конца срока проблематично. Поэтому кум переводит его на легальное положение: «Да, Иванов стукач. Ну и что дальше?» Предатель автоматически попадает в разряд активистов и перебирается в сучий отряд. Пока стукач в зоне, он чаще теряет сон, чем жизнь (хотя, естественно, все зависит от результата его прошлой агентурной практики).
В одной из сибирских колоний строгого режима был убит осужденный, который почти год успешно «стучал» на друзей-блатарей. В последний раз он поведал куму о факте, который был известен лишь четверым зэкам. Стукач имел хорошее уголовное прикрытие — три судимости, попытка побега, отсутствие «косяков». Но где-то произошел сбой. Возможно, оперчасть поспешила отреагировать на донесение блатного шпиона. В бараке началась разборка, которая затянулась на неделю. Кум уже приготовился переправить стукача к активистам, когда в отряде произошло ЧП. Зэка прикончили ночью в постели. Его соседи, естественно, крепко спали и не слышали предсмертного хрипа (стукач был задушен полотенцем). Раздосадованный кум на время отложил допрос и положил двух особо «глухих» зэков в санчасть. Спустя час пациенты вернулись в отряд, едва волоча ноги. Они вкусили все прелести карательной медицины, которая, как известно, умеет не только лечить. В санчасти зэков прикрутили к стульям и стали пропускать через них электрический ток. Слуга Гиппократа подносил два металлических шарика то к голове, то к коленям своих пациентов. Таким вот образом «ночная глухота» была излечена за десять минут, и наэлектризованные зэки промямлили фамилию убийцы. Еще через сутки душитель явился в оперчасть с повинной, где подробно изложил события той ночи.
Долгие годы блатной мир предпочитал расправляться со стукачами по дороге домой. Случалось, что труп зэка находили чуть ли не возле лагерного КПП. Только он выйдет за ворота, попрощается с вертухаями ручкой и бодро зашагает на вокзал, как двое-трое субъектов уже идут ему навстречу, поигрывая за пазухой пиками. Агентам пришлось выдвинуть немаловажное условие: покидать ИТУ они должны только в «автозаке», который высадит их в указанном месте. Эта предосторожность на время отодвигала кончину стукачей. Но для блатного мира важна не столько скорость возмездия, сколько его неотвратимость. Смерть могла настигнуть сексота и через три года, когда он уже успел забыть о своем прошлом, успокоился и предался мирским утехам.
Если соседство со стукачом братву слишком уж обременяло, и шпиона таки решали этапировать в мир иной прямо в лагере, то прибегали к «несоблюдению правил по технике безопасности». Сексот попадал под струю расплавленного металла, натыкался глазом на гвоздь, брался за оголенные контакты, ронял на себя включенную бензопилу «Дружба».
Секретных сотрудников оперчасти стремились ликвидировать не только из чувства мести. При выходе стукача на свободу оперативное дело с указанием его успехов и неудач, псевдонимами и донесениями не уничтожалось, как было обещано кумом, а продолжало бережно храниться в папке. Дело ждало своего часа под замком массивного сейфа. Выжимки из этой папки кум отправит по спецсвязи в ту зону, где рано или поздно объявится стукач. Взамен оперчасть может получить аналогичную информацию об агенте в его зоне и приступить к его разработке. Спрыгнуть с крючка стукачу практически невозможно. С таким же усердием держится и уголовный мир за продажных работников ИТУ. Предавшего однажды заставляют предавать и дальше. Но если вертухай продается, опасаясь увольнения или уголовной кары, то стукач вынужден закладывать под страхом собственной смерти.
Закон вне закона
За полвека воровские законы изменились почти полностью. Сегодняшний законник мало чем напоминает вора 50-х годов. Блатная империя окончательно распалась на два лагеря с началом перестройки. Если раньше адаптация воровского устава к изменившимся условиям (ужесточение уголовного законодательства, исправительно-трудовая реформа и т. п.) происходила на сходке, то с середины 80-х многие законники стали приспосабливаться к новой жизни самостоятельно. Развал страны происходил настолько энергично и сумбурно, что коллективно изменять уголовные обычаи не представлялось возможным.
