Спецслужбы и войска особого назначения - Линник Татьяна Ивановна (полные книги txt) 📗
А командовал отрядом Б. Н. Лунин, бежавший вместе с Федоровым. Связь с Большой земле Лунин поддерживал через Д. И. Кеймаха («Диму»), командира партизанского отряда, базировавшегося в Руднянском лесу Логойского района. Но только свои радисты могли обеспечить устойчивую связь с Центральным штабом партизанского движения, значит — и систематическое материальное снабжение.
Разведгруппы объединились и полным составом в 8 человек были зачислены в «Штурмовую». Однако произошло непоправимое…
Павел Романович Ляховский в условленный день не получил очередной вести от Вишневского. Связь оборвалась, и, как показало будущее, навсегда. А затем появились слухи…
После освобождения Минска, в 1944 году П. Р. Ляховский написал в Комитет Госбезопасности БССР о своих подозрениях, изложил известные ему факты. Результатом этого письменного обращения стали круги переписки и донесений. Неизвестно, чем бы все закончилось, если бы не один разговор мёжду Сталиным и Пономаренко. Речь зашла о злоупотреблениях партизан на оккупированной территории, о случаях необоснованных репрессий, допущенных в годы войны. Память у Сталина была цепкой. Он припомнил, что о белорусских партизанах они уже разговаривали по телефону в конце 1943 года. Тогда Верховный позвонил начальнику Центрального штаба партизанского движения и сказал:
— Мы тут к Новому году представляем к званию Героя большую группу военачальников — командующих фронтами, армиями. Давай кандидатуры своих партизанских командиров, чтобы все было по справедливости.
Пономаренко задумался. Он попросил у Верховного разрешения назвать кандидатуры позже, а сам связался с начальником Белорусского штаба партизанского движения П. 3. Калининым и запросил нужные сведения. Калинин, в свою очередь, обратился к И. П. Ганенко — второму секретарю ЦК КПГ, который недавно вернулся из Вилейско-Витебской зоны. Иван Петрович уверенно назвал фамилии командиров многих партизанских соединений, которые, по его мнению, были достойны высокого звания.
Назвал он, поколебавшись, и фамилию Лунина. А колебался Ганенко вот почему. Во время кустового совещания командиров и комиссаров партизанских бригад, отрядов, руководителей подполья хорошо подвыпивший Лунин учинил дебош, упрекая руководство в том, что его недооценивают. Дескать, его бригада «Штурмовая» действует около самого Минска, «у черта на рогах», а его постоянно обходят. Возмущенный командир соединения Р. Н. Мачульский пригрозил разжаловать Лунина и отстранить от командования бригадой. Утром все командиры стали просить Романа Наумовича за Лунина. Тот уступил. Этот инцидент запомнился Ганенко как и рассказы о боевых делах бригады. Так фамилия Лунина появилась в приказе Главнокомандующего, и на груди комбрига «Штурмовой» засияла Золотая Звезда Героя. Теперь же, в 1944 году, Сталин небрежно обронил:
— Подумаешь, кого-то партизаны расстреляли. На то они и партизаны…
И дело прикрыли. Прикрыли, но не закрыли. То, что когда-то хоть раз попало в поле зрения КГБ, сохраняется надолго, если не навечно. В 1953 году дело на короткое время всплыло вновь. К этому времени Борис Лунин из Минска, где он после войны работал помощником министра автотранспорта республики, переехал в станицу Белоозерская Краснодарского края, получил в наследство два дома и устроился на должность заместителя начальника крупной автоколонны. Но и здесь он долго не задержался: давнее пристрастие к спиртному сослужило плохую службу. Не помогла и Звезда Героя. Пришлось продать дома и обосноваться в Анапе.
Здесь его и нашел следователь военного трибунала Белорусского военного округа Васютович…
— Меня! Арестовать? Да знаешь ли, кто я такой?! Я — Герой Советского Союза, полковник, бывший комбриг известной на всю Белоруссию «Штурмовой». Ты — мальчишка! Меня? Арестовать?
И все же Борис Николаевич Лунин в наручниках под конвоем был доставлен в Минск…
Военный трибунал, рассмотрев дело по обвинению бывшего командира партизанской бригады «Штурмовая» Лунина Бориса Николаевича, признал его виновным в нижеследующем…
Новый, 1943-й год, командование только что организованной партизанской бригады «Штурмовая» встречало вместе с членами разведгруппы Вишневского и Барсуковского. Пили за знакомство, за взаимопонимание, боевые успехи, и, конечно, за победу над врагом. Лунин, как всегда, перебрал, кричал громче всех, хвастал. Вишневскому это не понравилось. Но… долг платежом красен. Назавтра он пригласил командование в гости, на хутор Юшки, недалеко от Радошковичей. Отправились на двух подводах. На передней ехал комбриг и Вишневский, на другой — комиссар Федоров. В пути между Луниным и Вишневским вспыхнула ссора.
За столом Лунин вопреки своему обычаю пил мало, беспричинно хмурился. А по дороге обратно брякнул комиссару Федорову, что, дескать, Вишневский хочет занять его место.
Надо сказать, что Лунин в каждом новом человеке, появившемся в отряде, подозревал соперника. А тут еще офицер разведуправления — смелый и бескомпромиссный.
Вернувшись в штаб, Лунин долго не спал, часто выходил на улицу, наконец, приказал оседлать коня и уехал. На недоуменный вопрос Федорова ответил, что отправляется к соседям в Руднянский лес.
Только к вечеру в сильном подпитии появился он в штабной избе. И прямо с порога заявил Федорову:
— Ну и гадюку мы пригрели. Сейчас же прикажу пустить в расход.
— О ком ты говоришь? В какой расход? — спросил комиссар. — Да о Вишневском! Они все — фашистские агенты, перевербованы и заброшены с целью уничтожения партизанского командования.
— Откуда ты это взял? — спросил Федоров.
— Штаб «Димы» получил радиограмму Пономаренко о том, что в партизанские соединения забросили шесть групп перевербованных наших разведчиков. Видимо, две из них заброшены к нам.
— Не торопись, — возразил Федоров. — Надо поручить нашему трибуналу все расследовать, тщательно разобраться. Самоуправство и самосуд — это преступление.
Лунин грохнул дверью и вышел. А через некоторое время в штабе появился начальник особого отдела Белик. Он притащил мешок с одеждой, и, криво усмехаясь, объявил:
— Вот гад! Еще и возмущался! Целую речь «толкнул». Обвинял в беззаконии.
У Федорова обмерло и похолодело сердце. Предчувствуя недоброе, он спросил:
— Кто «толкал» речь?
— Как кто? Вишневский! Но это им не помогло: расстреляли всю его кодлу — 8 человек.
Утром Лунин издал приказ о бригаде, в котором говорилось о фашистских лазутчиках-агентах и их уничтожении. Комиссар Федоров приказа не подписал. Его подпись подделал начальник штаба Иосиф Фогель. Но об этом и о многих других подробностях Илья Мартынович Федоров узнал только во время следствия и суда над Луниным в 1956 году. Бывшего комбрига лишили звания Героя Советского Союза и дали 7 лет тюрьмы… Такой же срок отмерили его подручному Белику.
(Ю. Высоцкий. Падение Комбрига //Детектив. — 1990. — № 11.)
ПОДРАЗДЕЛЕНИЯ ОСОБОГО РИСКА
Хотя это испытание было нужно не только для создателя атомной бомбы, но и дипломатии как фактор устрашения явных и потенциальных врагов СССР, ТАСС о событии сообщило нарочито скупо, справедливо полагая: чем меньше информации, тем больше страха. «В соответствии с планом научно-исследовательских работ в последующие дни в Советском Союзе проведено испытание одного из видов атомного оружия. Целью испытания было изучение атомного взрыва…»
У причастных к испытанию взяли подписку о неразглашении тайны. Люди опасались четверть века рассказать об увиденном и пережитом 14 сентября 1954 года даже женам и детям. Но сегодня, четыре десятилетия спустя, это стало возможным.
Встретиться с двумя участниками тех событий посоветовал заместитель начальника отдела УКГБ по гомельской области Михаил Воронович: «Им будет что рассказать!»
Иван Рыбак, 1932 года рождения, житель горпоселка Копаткевичи Петриковского района.
«Это я с виду ничего, а внутри трухлявый. Особенно ноги подводят. Все мы, ветераны тех учений, пали на ноги — кто раньше, кто позже. В тридцать лет стали гипертониками, сердечниками. Так что какой уж с меня землероб.
