Куда ворон костей не приносил - Бельский Симон Федорович (электронная книга TXT) 📗
Зверь остановился перед камнями, так как не мог войти в узкую щель, за которой находился китаец, и стоял, ожидая поклонения, но Ван-Чанг не обратил на него внимания и только положил в трубку новую крупинку опиума.
— Слушай,— сказал желтый охотник.— С этого дня я здесь царствую.
Ты и Ли-Канг будете моими рабами. Я поселюсь на берегу ручья и буду убивать всех белых, когда они пойдут носить камни, или брать воду. Кости я буду отдавать тебе и волку, и, когда долина опустеет, я начну искать прохода через горы, чтобы вместе с тобой идти на охоту за людьми по ту сторону Сихотэ-Алиня.
— Я человек!— коротко ответил Ван-Чанг.
— И ты будешь мне служить,— сказал ламза и медленно направился к долине. За ним, как черная тень, следовал Ли-Канг.
— Я человек, — еще раз сказал Ван-Чанг.
- И, когда ночная птица умолкла и над великой водой показалась белая полоса рассвета, он так же легко и быстро, как тигр, скользнул вниз в долину, к дому белых людей. Китаец знал, что за ним следил желтый охотник, и поэтому, дойдя до ручья, лёг на землю и пополз, как ползал мудрый И-Фанг.
- Белые люди были все в сборе, когда отворилась дверь и вошел покрытый грязью Ван-Чанг. Дети закричали, а мужчины бросились к ружьям, но китаец опустился на скамью около дверей и знаками просил выслушать его. Показав священный амулет, на котором было изображение великого охотника, и взяв ружье, Ван-Чанг объяснил, что он желает вести людей к тому месту, где скрывался тигр, чтобы убить его.
— Опять поднялся спор, так как сам Ван-Чанг был похож на зверя и пришельцы не доверяли ему. Наконец, трое взяли ружья и, пропустив вперёд китайца, молча пошли за ним.
— Идти пришлось очень долго. Полосатый ламза был очень осторожен, но Ван-Чанг отлично знал все привычки зверя и не боялся неудачи.
— Охотники и китаец, легли на влажную землю и ползли сначала к горам, потом спустились вниз и оказались сзади ламзы. Ветер дул с гор и поэтому тигр не мог узнать о приближении опасности. Оставив белых людей в чаще, густо перевитой диким виноградом, Ван-Чанг выступил на небольшую поляну и воздал последнее поклонение ламзе.
Тигр встал и гневно зарычал, потому что не любил, когда его беспокоили на охоте. Ван-Чанг быстро отступил в сторону и услышал, как из чащи разом загремели выстрелы.
Великий желтый охотник упал на траву, но сейчас же поднялся и через всю поляну прыгнул на китайца. Падая, Ван-Чанг закрыл лицо руками, чтобы не видеть зеленых глаз ламзы.
Человек и зверь умерли вместе. Трусливый Ли-Канг видел, как люди подняли убитого желтого охотника и долго стояли вокруг окровавленного тела Ван-Чанга. Потом, осторожно раздвигая ветви и трусливо склоняясь к земле, Ли-Канг мелкой рысью побежал к горам, удаляясь от земли, навсегда завоёванной белыми пришельцами.
В пустыне под звездами.
I.
Лесопильный завод Акционерной Восточной Компании тянулся на краю китайской деревушки Чжен-Хау. Со двора, где стоял дом управляющего Николая Васильевича Заморзина, видна была тусклая лиловая даль манчжурской степи и ряды пологих холмов, на которых в сочной траве скрывались белые, могильные камни. С другой стороны лежал поваленный лес, окутанный волнами едкого дыма.
Сухой хворост, горы досок, от которых пахло медом и смолой, загорались каждую ночь, и половина рабочих-китайцев постоянно была занята тушением пожара. Огонь скрывался где-то в почве и длинные, жадные, красные змейки неожиданно расползались по траве и сухим листьям, впивались в кедры и сосны, и, окутанные густым дымом, медленно ползали в грудах опилок. Огонь съедал все барыши Восточного Общества, но хуже всего было то, что он уничтожал доходы управляющего и главного инженера Федора Ивановича Крафта.
Вечером Заморзин и Крафт сидели за круглым столом, лениво пили пиво и смотрели в окна, за которыми полная луна выткала тонкое серебряное кружево и прикрыла им безвестные дороги, могильные холмы и черные отроги Хин-Гана.
— Я брошу службу и уеду, если так будет продолжаться,сказал Крафт.— Я ехал сюда ради денег, и теперь все пропадает. А что бы вы сделали с вашими деньгами? спросил Заморзин и насмешливыми взглядом окинул маленькую фигуру Федора
Ивановича. Лицо у инженера было такое, какие встречаются на старых выцветших и пожелтевших фотографиях. Едва намеченные белые брови, глаза, взгляд которых нельзя уловить, тонкие губы и гладко прилизанные рыжеватые волосы.
— Я хочу устроить свою жизнь красиво и приятно,— спокойно ответил Крафт.— Зимою буду жить в Берлине или Петербурге, весною в Ницце, а летом в Швейцарии. Я европеец, говорю на четырех языках и везде буду себя чувствовать, как дома. Вы знаете, 31 что у меня есть мать и невеста, и они ждут, пока я соберу ту сумму, которую мы все вместе наметили.
- Ну, у меня программа проще!—заявил Заморзин.—Вырвусь отсюда и разом пущусь во все тяжкия,—заведу разных статей любовниц, лошадей, зароюсь в шантаны и рестораны. Вы, Крафт, натура сантиментальная, поэтическая и даже слезливая, перед
Юнгфрау на колени встаньте, над цветочками умиляться будете, ну, а мне размах нужен чтобы кругом все кружилось и голову кружило.
Однако, давайте, спустим занавеску на окне, а то чего доброго какойнибудь проклятый хунхуз раньше времени оборвет наши мечты.
- Да, я люблю поэзию,— сказал Крафт.— Но поэзию, созданную культурой, природу облагороженную искусством и техникой. Человек доканчивает дело начатое Богом. Он приходит и кладет последние удары резца на мертвую материю, дает ей смысл и жизнь. Может быть, наше призвание, конечная задача людей, в том и заключается, чтобы довести до совершенства созданное Богом.
Белые брови инженера поднялись и бесцветные глаза вопросительно остановились на грузном, тяжелом, как у каменной бабы, лице Заморзина.
— Послушайте, Крафт, все это мыслеблудие, опасное и нездоровое! Потому что у человека главное аппетит, желание жрать! Что жрать?— все! Вот этот лес, степь, Хин-Ган, китайцев, женщин, омаров, шампанское.. все! И чем больше аппетит, тем лучше! Какое нам дело до совершенства, или несовершенства творений? Чем человек больше может сожрать, тем он лучше, выше, по вашему прекраснее. Эх, Крафт, давайте, лучше коньяку выпьем.
Инженер покорно подставил стакан и опустил глаза к грязной доске стола, залитой вином и чернилами.
— Я понимаю вашу мысль,— сказал он, медленно подыскивая слова. Но ведь необходимо, как вы говорите, жрать, со вкусом. Не станете же вы пить этот коньяк из грязного таза. Нужен бокал, и еще лучше если есть цветы, хрусталь, красивые женщины.
И женщина должна быть культурной. Тонкие кружева, которые вы можете мять и рвать, запах тонких духов, ну и знание искусства любви. У меня есть невеста, и, когда она станет женой, я буду учить ее этому искусству любви.
— Браво, Крафт! Вы умеете есть со вкусом.
— Я много об этом здесь думаю,— ответил инженер и снял со стены скрипку.
— Постойте!— сказал Заморзин, приподнимая край занавески, за которой плыла белая ночь.— Слышите?
Крафт замер с поднятым смычком, потом встал и, осторожно ступая на носках, подошел к окну.
Где то далеко слышался смутный шум голосов, то приближаясь, то удаляясь, и, казалось, вся степь прислушивалась к этому смутному говору.
— Китайцы шумят!.
— Заморзин схватил револьвер и без шляпы бросился бежать к двери; за ним в туфлях, размахивая смычком, бежал Крафт.
II.
— Ночь шла, озаренная блеском и сияниями. Кто-то невидимый, от неба до земли ходил но черной степи и бросал звездные огни в спокойную, широкую реку, сыпал их над черными, гигантскими лиственницами; на твердой тропинке, вдоль изгороди, суетились китайцы и что-то кричали. Заморзин понял, что они ищут или нашли поджигателя.
- Собак! спустите собак!— кричал он, размахивая револьвером.
— Старик-китаец Вуфанг открыл двери сарая и оттуда, захлебываясь от ярости, выбежали три большие овчарки. Они бешено бросились к грудам досок, потом к зарослям обожженных кустарников над рекой, в которых притаился ветер, тихо и осторожно перебиравший голые, опаленные ветки, на которых кое-где еще тлели искры, как старуха-богомолка перебирает пальцами восковые свечи.
