Философские трактаты - Цицерон Марк Туллий (версия книг .TXT) 📗
(2) Я по крайней мере не знаю ни одного народа, будь то самый цивилизованный и образованный, или дикий и варварский, который не верил бы в возможность предзнаменований будущего, и в то, что некие люди способны понимать эти предзнаменования и предвещать.
Обратимся к авторитету самых древних и начнем с ассирийцев. Населяя страну ровную и обширную, они могли наблюдать небо, со всех сторон открытое, внимательно следить за передвижением и перемещением звезд. Наблюдая все это, они заметили, что предзнаменуют те или иные изменения в положении небесных светил, и эти свои познания передали позднейшим поколениям. Среди этого народа халдеи (название это происходит не от их искусства, а от названия их племени [588]), постоянно наблюдая за звездами, создали, как считают, целую науку, которая дает возможность предсказывать, что с кем случится и кто для какой судьбы рожден. Считают, что это искусство развивалось также у египтян с глубочайшей древности и в течение почти бесчисленных столетий.
Жители же Киликии, Писидии и соседней с ними Памфилии (я в свое время сам управлял этими странами [589]) считают, что полет птиц и их пение — это самые верные знамения, чтобы предсказывать будущее. (3) А Греция, разве выслала хоть одну колонию в Эолию, Ионию, Азию, Сицилию, Италию без оракула Пифии или Додонского, или Аммона? [590] А какая война предпринималась Грецией без совета, полученного от богов?
II. И в государственных и в частных делах применяется не один только вид дивинации. Не говоря о других народах, какое множество видов [дивинации] в ходу у нашего! Сначала родитель этого города [Рима] Ромул, согласно преданию, не только применил ауспиции при закладке города, но и сам также был наилучшим авгуром [591]. Затем и другие цари использовали авгуров, а после изгнания царей никакое государственное дело ни в мирное время, ни на войне не велось без ауспиций. А так как казалось, что наука гаруспиков имела большое значение и тогда, когда нужно было испросить что-нибудь у богов, и тогда, когда надо было принимать какое-либо решение или истолковать знамение и принести умилостивительную жертву, то [римляне] переняли из Этрурии всю эту науку, чтобы ни один вид дивинации не оказался у них в пренебрежении. (4) Поскольку же души, [как полагали наши предки], могут без участия разума и науки, собственным своим независимым и свободным движением вдохновляться двояко: или в состоянии умоисступления, или во сне, — то, считая сивиллины, большею частью в стихах, прорицания [592] данными в состоянии умоисступления, [римляне] сочли нужным выбирать для их истолкования из числа граждан по десять человек. По этим же соображениям часто считали нужным внимательно прислушиваться также к вдохновенным предвещаниям таких прорицателей и провидцев, как Корнелий Куллеол [593] во время Октавиевой войны [594]. Не пренебрегал наш верховный совет [595] и более важными сновидениями, если в них усматривалось нечто, имеющее отношение к государственным интересам. Да вот и на нашей памяти Л. Юлий [596], бывший консулом вместе с П. Рутилием, восстановил храм Юноны Соспиты (Спасительницы) по распоряжению сената на основании сна, увиденного дочерью Метелла Балеарского [597] Цецилией.
III. (5) Но древние, как я думаю, придерживались всего этого, скорее следуя традиции, чем руководствуясь разумом. Философами же были подобраны некоторые доказательства возможности истинной дивинации. Из философов, если начать разговор с древнейших, Ксенофан из Колофона (единственный из тех, кто утверждал, что боги существуют) полностью отвергал дивинацию. А прочие все, кроме Эпикура, болтавшего пустое и о природе богов, признавали дивинацию, но неодинаковым образом. Так, Сократ и все сократики, а также Зенон и его ученики остались при том же мнении, что и древние философы, в согласии со Старой Академией и перипатетиками. Еще раньше Пифагор высоко поднял авторитет этого мнения, он ведь и сам хотел быть авгуром. Также и Демокрит, серьезный автор, во многих местах признает возможность предвидения будущего. А вот перипатетик Дикеарх отвергал все виды дивинации, за исключением тех, которые даются в сновидениях и в исступлении. И наш друг, Кратипп, которого я считаю равным самым знаменитым перипатетикам, также этим видам дивинации оказывает доверие, а прочие отбрасывает.
(6) Но стоики почти все виды дивинации защищают в соответствии с тем учением, которого как бы семена рассеял еще Зенон в своих комментариях, а Клеанф это учение еще немного пополнил. Затем присоединился к ним еще Хрисипп, человек острейшего ума, который все учение о дивинации изложил в двух книгах, и, помимо этого, еще в одной — об оракулах, и в одной — о сновидениях. А вслед за ними издал одну книгу его ученик, Диоген Вавилонянин, две — Антипатр, пять — наш Посидоний.
Но отступился от стоиков их, можно сказать, глава, учитель Посидония и ученик Антипатра, Панетий. Не осмелившись, правда, отрицать возможность и значение дивинации, он заявил, что сомневается в ней. А раз ему, стоику, позволительно было высказывать такие, нежелательнейшие для стоиков мысли по какому-то одному вопросу, то почему бы стоикам не позволить нам того же по остальным вопросам? В особенности, если то, что Панетию казалось неясным, остальным представителям той же школы представляется яснее солнечного света. (7) Но как бы то ни было, это большая честь для Академии [598] иметь в подкрепление своих взглядов суждение и свидетельство превосходнейшего философа.
IV. Я сам, занимаясь исследованием вопроса, что́ следует думать о дивинации, — вопроса, по которому Карнеад так много и остроумно спорил со стоиками, и, опасаясь, как бы не увлечься невзначай теорией или ложной, или недостаточно обоснованной, пришел к мнению, что следует и в этом случае поступить так, как я сделал в написанных мною трех книгах о природе богов, а именно, тщательно еще и еще раз сопоставить аргументы с аргументами. Ибо если легкомысленная доверчивость и ошибки постыдны во всех делах, то в этом — в высшей степени, поскольку тут приходится решать, какую меру доверия мы должны иметь к ауспициям, обрядам, культу богов. И следует ведь опасаться, как бы мы или, проявив к этому пренебрежительное отношение, не впали в нечестие, или, приняв [все на веру], не предались бабьим суевериям.
V. (8) Эти и некоторые другие вопросы мы часто обсуждали, и более основательно недавно, когда мы, я и мой брат Квинт, были в моем Тускуланском имении [599]. Мы прогуливались в Ликее (это название верхнего гимнасия) [600], и Квинт сказал: «Я перечитал недавно твою третью книгу о природе богов. И хотя в ней доводы Котты [601] поколебали мои убеждения, но полностью их не подорвали». «Вот и отлично, — говорю, — потому что и сам Котта рассуждал таким образом, чтобы скорее опровергнуть аргументы стоиков, чем сокрушить религию людей». «Об этом-то Котта и сам говорил, и много раз, — заметил Квинт, — думается мне, с той целью, чтобы не выглядеть уклоняющимся от общепринятых верований. Но мне кажется, что усердие его нападок против стоиков совершенно устраняет богов. (9) Я вовсе не собираюсь отвечать на его речь, так как Луцилий во второй книге достаточно защитил религию, и, как ты пишешь в конце третьей книги, тебе самому именно его мнение показалось ближе к истине [602]. Но ты в тех книгах обошел молчанием дивинацию, т. е. предсказание и предчувствие таких событий, которые считаются случайными (fortuitae). Ты это сделал, полагаю, потому что счел удобнее рассмотреть и обсудить это отдельно. Так вот, если угодно, давай рассмотрим сейчас, что собой представляет дивинация и каковы ее возможности. Потому что я так рассуждаю: если существуют такие истинные виды дивинации, через которые мы узнаем о будущем и которые мы поэтому и применяем, то существуют и боги; и, в свою очередь, если существуют боги, то должны быть и люди, способные провидеть будущее».
