Философские трактаты - Цицерон Марк Туллий (версия книг .TXT) 📗
(59) Теперь перейду к твоему сну, о котором я и от тебя самого слышал, а еще чаще мне о нем рассказывал наш Саллюстий [678]. Во время того бегства, которое принесло нам славу, отечеству бедствия [679], ты задержался в одной вилле, вблизи Атины [680]. Бо́льшую часть ночи ты бодрствовал, но под утро ты заснул тяжелым и крепким сном. Хотя времени терять было нельзя, Саллюстий все же приказал, чтобы было тихо, и запретил тревожить твой покой. А когда ты проснулся во втором часу дня, то рассказал свой сон Саллюстию. Приснилось тебе, что ты печальный, блуждаешь в каком-то безлюдном месте. И привиделся тебе Марий с фасциями [681], обвитыми лаврами, и он спрашивает тебя, почему ты грустен. И когда ты ответил, что насилие изгоняет тебя из отечества, то он взял тебя за правую руку и велел ободриться. А ликтору, что стоял поближе к тебе, он приказал отвести тебя к своему памятнику (monumentum), сказав, что там тебе будет спасение. Тогда и Саллюстий воскликнул (как он сам рассказывал мне), что тебе предстоит скорое и славное возвращение. А ты и сам был обрадован этим сном. Во всяком случае, как мне вскоре рассказали, ты, когда узнал, что то замечательное постановление Сената о твоем возвращении, внесенное знаменитым и славнейшим мужем, консулом [682], было принято именно у памятника Мария и что огромная, собравшаяся в театре толпа громом аплодисментов и радостными криками приветствовала его, ты сказал, что невозможно представить более божественного чуда, чем этот сон в Атине.
XXIX. (60) Скажешь, во снах много ложного, много темного для нас? Пусть есть ложные сны, но что можно сказать против верных? И этих было бы намного больше, если бы мы отходили ко сну в лучшем состоянии. Но, перегруженные пищей и вином, мы видим бурные и путаные сны. Посмотри-ка, что говорит Сократ в Платоновой «Политии» [683]: «Когда мы спим, то та часть души (animas), что причастна разуму (mens) и рассудку (ratio), усыпленная, слабеет. Но другая часть, та, в которой есть какая-то ярость и неуемная свирепость, когда она еще вдобавок оглушена неумеренным употреблением питья и еды, во сне чрезвычайно возбуждается и безумствует. И в отсутствие разума и рассудка ее осаждают всякие видения. Человек во сне вступает в кровосмесительное сношение с матерью, или совокупляется с любым человеком, или с богом, часто с животным. Он во сне убивает кого-то и купается в невинной крови, и еще многое другое совершает нечистое и отвратительное, без стыда и совести.
(61) Но кто предается сну чистым и умеренным в поведении и еде, у того та часть души, которая связана с разумом и рассудком, как бы насытившись добрыми мыслями, приходит в деятельное и возвышенное состояние; вторая же часть, что питается наслаждениями, не истощена ни скудостью, ни излишеством (ведь и то и другое притупляет остроту ума: как отсутствие чего-то нужного для природы человека, так и излишнее изобилие). А третья часть души, вместилище гнева и пылких страстей, умиротворена и спокойна. И вот, когда эти две безрассудные части души укрощены, когда первая часть, вместилище разума, просветляется и становится деятельной и готовой к порождению сновидений, тогда-то сны приходят и спокойные и вещие». Это слова самого Платона.
XXX. (62) А может быть лучше послушаем Эпикура? Потому что Карнеад, большой любитель поспорить, говорит то одно, то другое. А что же думает по этому поводу Эпикур? Никогда ничего возвышенного (elegans), ничего достойного он не думает. И его-то ты противопоставляешь Платону и Сократу, которые, не говоря уже о разуме, побеждают этих ничтожных философов [684] уже одним своим авторитетом. Итак, Платон рекомендует, отходя ко сну, так подготовить свое тело, чтобы ничто не могло ввести душу в заблуждение и возмутить ее. Считают, что именно поэтому пифагорейцам было запрещено есть бобы, так как от этой пищи сильно пучит, что плохо действует на спокойствие ума, добивающегося истины. (63) И так как сном душа отвлекается от общения и взаимодействия с телом, то она вспоминает прошлое, созерцает настоящее, провидит будущее. Тело спящего лежит точно мертвое, душа же полна жизни и энергии, и это в еще большей степени произойдет с ней после смерти, когда она вовсе покинет тело. Оттого-то перед самой смертью душа проявляет намного больше божественного. Так люди, пораженные тяжелой и смертельной болезнью, чувствуют приближение смерти. Им являются по большей части образы умерших людей [685], и они всячески стараются заслужить их похвалу. А те, которые прожили свою жизнь не так, как следовало, тогда горько сожалеют о своих прегрешениях (peccata).
(64) Чтобы доказать, что умирающие способны провидеть будущее, Посидоний приводит такой пример. Некий родосец, умирая, назвал шесть своих ровесников и точно предсказал, кто из них умрет первым, кто вторым, кто затем следующим и так до последнего, шестого. Этот философ считает, что люди при воздействии богов видят вещие сны тремя путями: первый путь, когда душа провидит сама по себе, в силу своего сродства с богами. Другой путь, когда провидит оттого, что воздух наполнен бессмертными духами [686], которые несут на себе как бы явственную печать истины; третий путь, когда сами боги вступают в разговор со спящим человеком. Как я уже сказал, при приближении смерти душам легче провидеть будущее. (65) Вот чем объясняется и предсказание Калана, о котором я раньше упомянул, и Гектора, который у Гомера, умирая, возвещает о близкой смерти Ахилла [687].
XXXI. Если бы ничего этого не было, то не считались бы мудрыми известные слова [688]:
Ведь слово sagire как раз означает «тонко чувствовать» (acute sentire), отсюда и выражение «sagae anus» — вещие старухи, потому что считается, что они много ведают и чуют наперед, и собак тоже называют чуткими (sagaces). О том, кто заранее «чует» (sagit), как произойдет то или иное событие, говорят, что он «предчувствует» (praesagire), т. е. заранее чувствует будущее. (66) Итак, есть в наших душах предчувствие (praesagitio), заложенное и заключенное в нас извне по воле богов. Если эта способность проявляется очень бурно, то это называется «исступление» (furor). При этом наш дух, отделившись от тела, возбуждается божественным наитием (divino instinctu) [689].
Какая нежность, какая высокая нравственность в этих стихах! (67) Но нас интересует в них: не это, а описание того, как обычно происходит это истинно пророческое исступление.
