Пять женщин, предавшихся любви - Сайкаку Ихара (читаем книги TXT) 📗

С тех пор ни первые цветы вишен весной, ни ранняя осенняя луна не привлекали его взора — так он был поглощен супружескими обязанностями.

Год за годом прошло около трех лет.

О— Сан уделяла много внимания рукоделию, за которым женщины проводят дни с утра до ночи. Она самолично возилась с индийской пряжей, а служанок сажала ткать. Она заботилась о добром имени своего мужа, превыше всего ставила бережливость -не давала расходовать лишнее топливо, тщательно вела книги домашних расходов… словом, была образцовой хозяйкой купеческого дома.

Хозяйство их процветало. Радость в доме била ключом.

Но вот однажды пришлось хозяину ехать по делам на восток, в Эдо. Не хотелось ему оставлять столицу, да что поделаешь, раз жизнь этого требует! Собравшись в дорогу, он отправился в проезд Муромати к родителям своей жены и сообщил им о своей поездке. Родители, беспокоясь о том, справится ли дочь с хозяйством в отсутствие мужа, решили подыскать смышленого человека, чтобы поручить ему ведение дел. И для О-Сан в хлопотах по дому он был бы опорой.

Повсюду одинаково родители пекутся о своих детях. Так и эти: от чистого сердца заботясь об О-Сан, послали в дом зятя молодого парня — звали его Моэмон, — который служил у них в течение долгого времени.

Этот парень был от природы честен, за модой не гнался — волос надо лбом не выбривал и рукава носил узкие, едва в четыре вершка шириной. Уже придя в возраст, он не только не надевал плетеной шляпы, но и клинка себе не завел [76]. Изголовьем ему служили счеты, и даже во сне все ночи напролет он строил планы, как бы скопить деньжонок.

Время было осеннее. По ночам свирепствовали бури, и вот, подумывая о близкой зиме, Моэмон решил сделать себе для здоровья прижигание моксой [77]. А так как известно было, что у горничной Рин легкая рука, то он и обратился к ней со своей просьбой.

Рин приготовила скрученные травинки чернобыльника и постелила у своего зеркала свернутый в несколько раз полосатый бумажный тюфяк.

Первые прижигания Моэмон кое-как стерпел. Все, кто тут был — и старая кормилица, и горничная, убирающая комнаты, даже кухонная служанка Такэ, — держали лежащего Моэмона и смеялись, глядя, как он гримасничает от боли.

Чем дальше, тем сильнее жгло, и Моэмон с нетерпением ждал, когда же наконец ожоги присыплют солью. Моксу, как и полагалось, ставили вдоль позвоночника сверху вниз, кожа на спине покрывалась морщинами, и страдания были невыносимы, но, понимая, как трудно руке, которая ставит моксу, Моэмон переносил боль, зажмурив глаза и сжав зубы.

При виде этого Рин стало жаль его. Она принялась руками тушить тлеющую моксу, стала растирать его тело и сама не заметила, как в сердце ее закралась нежность к Моэмону.

Вначале никто не знал о ее тайных терзаниях, затем пошли разговоры, и слухи достигли ушей госпожи О-Сан. Но Рин уже не могла справиться с собой.

Рин была простого воспитания, где ей было уметь писать! Она очень горевала, что не может прибегнуть к помощи кисти, и даже Кюсити, парень из лавки, возбуждал ее зависть умением кое-как нацарапать несколько иероглифов, что хранились у него в памяти. Она было попросила его потихоньку, но — увы! — он пожелал первым насладиться ее любовью.

Что оставалось делать? Дни проходили, наступило «неверное время» — сезон осенних дождей.

Госпожа О-Сан, отправляя послание в Эдо, предложила Рин заодно написать для нее любовное письмецо. Легко скользя кистью по бумаге, она адресовала его коротко: «Господину М. От меня», перевязала и отдала Рин.

Рин, обрадовавшись, ждала подходящего случая, и вот как-то раз из лавки позвали: «Эй, принесите огонька закурить!» К счастью для Рин, во дворе никого не было, и вместе с «огоньком» она вручила Моэмону свое послание, сделав вид, словно сама его писала.

Моэмону и в голову не пришло, что это рука госпожи О-Сан, — он только решил, что у Рин чувствительное сердце. Он написал затейливый ответ и потихоньку передал его влюбленной горничной. Но та не могла его прочитать и, выбрав момент, когда хозяйка была в хорошем настроении, показала своей госпоже.

«Я не ожидал письма, в котором Вы изложили свои чувства. Так как я еще молод, то для меня тут нет ничего неприятного, только если мы с Вами заключим союз, — как бы нам не нажить потом хлопот с повивальной бабкой!

Но все же, если Вы возьмете на себя расходы на платье и верхнюю накидку, на баню и все, что требуется для ухода за собой, то будь по-Вашему, хоть мне и не очень хочется».

Таково было это бесцеремонное письмо.

«Просто отвратительно! Неужели больше нет мужчин на белом свете? Ведь такого мужа, как этот Моэмон, Рин нетрудно будет заполучить, даром что она обыкновенная девушка, — подумала О-Сан, — а если еще раз поведать этому парню все ее печали, может быть, удастся смягчить его?» Она написала новое письмо, употребив все свое красноречие, и переправила его Моэмону.

На этот раз послание тронуло Моэмона. Он уже сожалел, что так посмеялся над Рин, и в теплых выражениях составил ей ответ, пообещав, что обязательно встретится с ней в ночь на пятнадцатое число, когда все будут ожидать полнолуния [78].

Теперь О-Сан и бывшие при ней женщины хохотали во всю мочь. «Вот уж когда можно будет потешиться!» И госпожа О-Сан решила сыграть роль своей служанки. Нарядившись в бумажный ночной халат без подкладки, она заняла обычное место Рин, чтобы ждать там до рассвета.

Но она сама не заметила, как уснула сладким сном. Было условлено, что служанки, все, сколько есть, прибегут, едва госпожа О-Сан подаст голос. Они притаились кто где с палками и свечами наготове. Но они еще с вечера были утомлены от шума и суеты, и сон понемногу одолел их.

О-Сан проснулась и удивилась, что изголовье под ее головой сдвинуто, постель в беспорядке, пояс развязан и отброшен, рядом почему-то валяются листки ханагами…

Она себя не помнила от стыда. Ведь такое дело не сохранить в тайне. Теперь остается только махнуть на все рукой и стараться хоть как-нибудь прожить, сколько еще суждено… Придется бежать с Моэмоном, пусть даже навстречу смерти.

Как ни трудно было порвать с прежней жизнью, она сообщила Моэмону о своем решении. У того от неожиданности голова кругом пошла, но — раз уж сел на лошадь, не слезать же! И так как О-Сан уже завладела его мыслями, он стал ходить к ней каждую ночь, не думая о том, что люди это осудят. Так он свернул с истинного пути.

А это приводит к тому, что у человека вскоре остается только один выбор: позор или смерть. Вот в чем опасность!

Озеро, которое помогло отвести глаза

«Неисповедимы пути любви!» — написано еще в «Гэндзи Моногатари» [79].

В храме Исияма готовилось празднество, и столичные жители потянулись туда один за другим.

Не удостаивая вниманием вишни горы Хигасия-ма, «проходят и возвращаются… через Осакскую заставу» [80]. Посмотрите на них, большинство — нынешние модницы. Ни одной нет, что пришла бы на поклонение в храм, заботясь о своей будущей жизни. Желают они лишь превзойти друг друга нарядом да похвалиться своей внешностью.

Даже богине милосердия Канном должны были казаться смешными такие побуждения.

О— Сан, в сопровождении Моэмона, тоже пришла помолиться.

«Наша жизнь — как эти цветы. Кто знает, когда суждено осыпаться ее лепесткам? Приведется ли снова увидеть эту гору Ураяма? Так пусть же сегодняшний день останется в памяти!»

С этими мыслями они наняли в Сэте [81] одну из тех лодок, на которых рыбаки выезжают выбирать невод.