Искусство войны - Цзы Сунь (книги без регистрации бесплатно полностью .TXT) 📗
У Сунь-цзы этот термин имеет узкоспециальное значение и употребляется для обозначения первого из условий войны. «Путь — это когда достигают того, что мысли народа одинаковы с мыслями правителя, когда народ готов вместе с ним умереть, готов вместе с ним жить, когда он не знает ни страха, ни сомнений». Именно такое единство и является, по мысли Сунь-цзы, первым условием, всю важность которого должен понять всякий, изучающий законы войны.
Необходимо отметить, что это требование представлялось совершенно обязательным не одному Сунь-цзы. Второй из прославленных стратегов Древнего Китая — У-цзы, знаменитый полководец своего времени, также в самом начале своего трактата ставит предварительным условием всякой войны внутреннее согласие, причём он понимает под этим согласие именно между властью и населением, правителем и народом: «Если государь, знающий Путь, хочет направить свой народ на войну, он прежде всего достигает согласия и только потом берётся за большое предприятие» («У-цзы», I,1). Как видно из этих слов, У-цзы также связывает достижение этого единства с понятием «Пути» как надлежащего, правильного — в его понимании — управления государством.
О той же необходимости единства внутри государства для победы в войне говорит и третий знаменитый военный писатель Древнего Китая, Вэй Ляо-цзы: «Войско побеждает своим спокойствием, государство побеждает своей целостностью; у кого силы разделены, те слабы», — говорит он («Вэй Ляо-цзы», гл. V). Или в другом месте: «Когда есть единство — побеждают, когда все несогласны друг с другом — терпят поражение» («Вэй Ляо-цзы», гл. XXIII).
При этом он, как и Сунь-цзы, указывает, что единство характеризуется отсутствием каких бы то ни было сомнений у народа, в первую очередь, конечно, сомнений в правильности действий своего правителя. Вэй Ляо-цзы объясняет, почему не допускается наличия сомнений, о чём Сунь-цзы не говорит: «Когда сердца объяты сомнениями, люди сопротивляются» («Вэй Ляо-цзы», гл. V).
Очень выразительно говорит трактат «Сань люэ»: «Если у тебя (имеется в виду правитель или полководец. — Н. К.) и у масс будет одна и та же любовь, никогда не будешь иметь неудачи. Если у тебя и у масс будет одна и та же ненависть, всё склонится перед тобой. Правят государством, держат в мире свой дом только потому, что обретают людей; губят государство, разрушают свой дом только потому, что утрачивают людей» («Сань люэ», стр. 2).
В этом же духе высказываются и военные писатели, комментировавшие «Сунь-цзы». Например, Мэн-ши говорит о необходимости «единства между высшими и низшими», то есть ставит вопрос несколько иначе, требуя единства между управляемыми и управляющими вообще. Он говорит о «единстве устремлений, единстве в любви и ненависти, единстве выгоды и вреда», об отсутствии у людей личных устремлений. В этих условиях «у всей миллионной массы бывает как будто бы одно сердце». Некоторые комментаторы, как, например, Цзя Линь, прилагают это требование к армии. В этом случае место правителя занимает полководец и внутреннее единство армии есть единство полководца со своими солдатами. «Если полководец делает своим сердцем Путь (т. е. правильно управляет войском, правильно относится к солдатам. — Н. К), если у него с остальными людьми одни и те же выгоды, одни и те же действия, тогда офицеры и солдаты повинуются ему и сердца их, естественно, одинаковы с сердцем их начальника». Толкование Цзя Линя, несомненно, суживает то понятие единства, о котором говорит Сунь-цзы. Ограничение единства рамками одной лишь армии отражает, по-видимому, историческую обстановку времён Цзя Линя: если в древности, в эпоху Чуньцю, и могла существовать какая-то близость между правителями и свободным земледельческим населением (но, конечно, не рабами), близость, восходящая в своих истоках к древнему племенному устройству, то в феодальном Китае времён Танской империи антагонизм между основной массой населения — феодальным крестьянством и его эксплуататорами — феодалами был настолько велик, что делал без наличия каких-либо особых условий их единство невозможным. Поэтому Цзя Линь и заговорил лишь о той среде, в которой такое единство было для правителей необходимым и в известных пределах возможным: об армии.
Второй общий элемент войны, по терминологии Сунь-цзы, носит название «Небо». Он коротко определяет, что под этим следует разуметь: «Небо — это свет и мрак, холод и жар: это порядок времени». Короче говоря, это — время, когда происходит война: время года, суток и так далее. Понять значение этого фактора, то есть уметь учитывать на войне значение момента, условий времени, — вторая задача изучающего законы войны.
В этом месте своего трактата Сунь-цзы употребляет слова «Ян» и «Инь», которые мы передаём русскими словами «свет» и «мрак». Эти понятия играют важнейшую роль в воззрениях на природу, характерных для древних китайцев, и уже в глубокой древности превратились из обозначений чисто реальных явлений света и мрака в некие символы космических сил. В дальнейшем они были распространены и на жизнь вообще, в первую очередь — на жизнь общества. В связи с этим они стали настолько сложными, что первоначальное значение света и мрака отошло на задний план; для этих последних понятий появились новые словесные обозначения, а древние Инь (мрак) и Ян (свет) превратились уже в некие космологические начала.
Естественно, что они вошли краеугольным камнем в состав древней китайской астрономии, которая тогда имела преимущественно форму астрологии. Таким образом создалась обширная «инь-яновская» школа.
Основная предпосылка этой астрологии — распространение на астрономические явления, явления «Неба», как тогда говорили, тех же отношений, которые характеризуют в первую очередь человеческое общество, ближайшим образом — отношения господства и подчинения. Поэтому небесные явления, светила стали называть с этой точки зрения «небесными чиновниками», то есть руководителями судеб, имеющими, как и земное чиновничество, свою иерархию и свои точно определённые функции. С этой предпосылкой соединялось основное положение астрологии: о влиянии небесных явлений на человеческие судьбы.
Естественно, что при ведении войны, этой «почвы жизни и смерти, пути существования и гибели», китайцы не могли пройти мимо этой астрологии. Как это наблюдалось решительно у всех народов, не только у древних — греков, римлян, древних германцев, галлов и так далее, но и в более поздние времена, у китайцев перед войной, перед сражением «вопрошали светила». Существовала целая сложная система счастливых и несчастливых дней, дней благоприятных для одного действия и неблагоприятных для другого. И полководцев древности нередко удерживал от сражения именно «несчастливый день». Таким образом, и это место «Сунь-цзы» может быть понято как указание на необходимость выбирать для войны, для сражения «счастливый день».
Некоторые из комментаторов, как, например, Цзя Линь, так и понимают; другие, как, например, Ду My, объясняя это место, считают необходимым развернуть картину этих представлений о предполагаемой связи небесных явлений с человеческими судьбами, в частности с судьбами войны. Касается этого и упомянутый уже третий знаменитый стратег Древнего Китая — Вэй Ляо-цзы. Его трактат прямо начинается с главы «Небесные чиновники». В ней он коротко излагает некоторые положения древней астрологии. Однако характерно для этой главы, а вместе с тем и для воззрений самого Вэй Ляо-цзы не это, а заключительное место этой главы.
«Чуский полководец Гун Цзы-синь вёл войну с цисцами. Как раз в это время появилась комета, рукоятка которой (комета по своей форме уподобляется китайцами метле. — Н. К.) была обращена в сторону Ци. Приближённые полководца сказали ему: „Та сторона, куда обращена рукоятка, побеждает. Нападать на Ци нельзя“. Гун Цзы-синь ответил: „Комета… что она понимает? Кто дерётся метлой, тот, само собой разумеется, повёртывает её рукояткой и побеждает“. На следующий день он сразился с цисцами и разбил их наголову. Хуан-ди сказал: „Прежде чем обращаться к богам, прежде чем обращаться к демонам, прежде всего обратись к своему собственному уму“. Этими словами он сказал, что все небесные знамения заключаются только в людях и их делах» («Вэй Ляо-цзы», гл. I).
