Пять женщин, предавшихся любви - Сайкаку Ихара (читаем книги TXT) 📗

Семьсот рё, за которые поплатились жизнью

Пословица гласит: «Кто ни о чем не ведает — подобен Будде».

О— Нацу не знала о смерти Сэйдзюро и все волновалась за него, но вот однажды деревенские ребятишки пробежали друг за дружкой мимо дома, распевая: «Раз убили Сэйдзюро -убейте и О-Нацу!…» [23].

Услышав эту песенку, О-Нацу встревожилась и обратилась с вопросом к своей кормилице, но та не решилась ответить ей и только заплакала.

Так значит, это правда! И рассудок О-Нацу помутился. Она выбежала из дому, замешалась в толпу ребятишек и первая подхватила: «…Что ей жить, томясь о нем!…»

Жаль было смотреть на нее. Люди всячески утешали ее, пытались остановить, но напрасно.

А потом слезы градом посыпались из ее глаз, но она сейчас же дико захохотала, выкрикивая: «Вон тот прохожий — не Сэйдзюро? Шляпа похожа, совсем похожа… камышовая шляпа его… Я-хан-ха-ха…»

Ее прекрасное лицо исказилось, волосы растрепались. В безумии она отправилась по дороге куда глаза глядят. Раз она зашла в горную деревушку и, застигнутая ночью, уснула прямо под открытым небом. Прислужницы, следовавшие за ней, тоже одна за другой теряли рассудок, в конце концов все они сошли с ума.

Между тем друзья Сэйдзюро решили: пусть останется хоть память о нем.

И вот они смыли кровь с травы к расчистили землю на месте казни, а в знак того, что здесь зарыто его тело, посадили сосну и дуб. И стало известно всем, что это могила Сэйдзюро.

Да, если есть в мире что-либо, достойное жалости, то именно это.

О— Нацу каждую ночь приходила сюда и молилась о душе возлюбленного. Наверное, в это время она видела пред собой Сэйдзюро таким, каким он был прежде. Так шли дни, и вот, когда настал сотый день [24], О-Нацу, сидя на покрытой росой могиле, вытащила свой кинжальчик-амулет [25]… еле-еле удержали ее.

— Теперь это уже бесполезно, — сказали ей те, кто был с ней. — Если хочешь поступить правильно, обрей голову и до конца своих дней молись за ушедшего. Тогда ты вступишь на путь праведный. И мы все тоже дадим обет.

От этих слов душа О-Нацу успокоилась, и она уразумела, чего от нее хотели.

«Что поделаешь, нужно последовать совету»… Она отправилась в храм Сёкакудзи и обратилась там к святому отцу. И в тот же день сменила свое платье шестнадцатилетней на черную одежду монахини.

По утрам она спускалась в долину и носила оттуда воду, а вечером рвала цветы на вершинах гор, чтобы поставить их перед алтарем Будды. Летом, не пропуская ни одной ночи, при светильнике читала сутры [26]. Видя это, люди всё больше восхищались ею и наконец стали говорить, что, должно быть, в ней снова явилась в этот мир Тюдзёхимэ [27].

Говорят, что даже в Тадзимая при виде ее кельи пробудилась вера, и те семьсот рё были отданы на помин души Сэйдзюро, для совершения полного обряда.

В это время в Камикате сочинили пьесу о Сэйдзюро и О-Нацу и показывали ее везде, так что имена их стали известны по всей стране, до самых глухих деревень.

Так лодка их любви поплыла по новым волнам. А наша жизнь — пена на этих волнах — поистине достойна сожаления.

ПОВЕСТЬ О БОНДАРЕ, ОТКРЫВШЕМ СВОЕ СЕРДЦЕ ЛЮБВИ

Где любовь — там и слезы. Очистка колодца

Человеческой жизни положен предел, любви же нет предела. Был один человек, познавший бренность нашего бытия: он собственноручно изготовлял гробы. Занимался он и бондарством, и день-деньской играли его руки долотом и рубанком, да на короткое мгновение поднимался над крышей дым от сжигаемых стружек.

Перебравшись из Тэммы [28], человек этот снял для жилья домик в Наниве [29]. Жена его, как и он, происходила из глухой провинции, но кожа ее, даже на мочках ушей, была белая, что очень редко можно встретить у деревенских женщин, и походка такая, будто ноги ее не касались земли.

Когда исполнилось ей четырнадцать лет, ее семья не смогла уплатить в последний день года денежную треть оброка. Пришлось ей идти служить горничной в барский дом, в городе, и жила она там уже долгое время. Сметливая, она и со старой хозяйкой была почтительна, и молодой умела угодить. Даже младшие слуги не питали к ней неприязни. В конце концов ей доверили ключи от кладовых, и многие думали: «Плохо пошли бы в этом доме дела, не будь здесь О-Сэн…» И все это благодаря ее сообразительности.

Но на путь любви она в то время еще не ступила и — увы! — одиноко коротала ночи. Если, бывало, кто-нибудь дернет ее в шутку за рукав или за подол, она без стеснения поднимает крик, и шутник сам жалеет о своей затее; так что в конце концов всякий боялся и словом с ней перемолвиться.

Подобное поведение осуждают, а неплохо было бы так вести себя дочерям иных людей.

Время года — начало осени, седьмое июля по лунному календарю. В доме готовились к празднику [30]: укладывали и перекладывали новые с иголочки платья так, чтобы левая пола находила на правую, как крылья у курицы, и приговаривали: «Эти платья — Ткачихе взаймы»; писали в честь Ткачихи на листьях дерева кадзи известные всем песенки. Собирались праздновать и слуги: каждый позаботился запастись тыквой и хурмой. А жильцы — и те, что снимают комнаты в переулке, и те, что живут на задворках, — пришли по зову камадо [31] помочь в очистке колодца у хозяина дома.

Когда большая часть грязной воды была вычерпана и пошел чистый песок, подняли со дна кухонный нож с тонким лезвием — из-за его пропажи уже подозревали кого-то, — морскую капусту с воткнутой в листья иглой… чьи бы это могли быть проделки?

Пошарили еще, и вот появились на свет старинные монетки, голая кукла без глаз и без носа, кривая мэнуки [32], изготовленная на деревенский манер, заплатанный детский нагрудничек… словом, самые разнообразные вещи. Беда, право, с колодцем, который находится за оградой дома, да еще не имеет крышки!

Когда наконец добрались до водоносного слоя, оказалось, что нижний обруч сруба разошелся, потому что выпали давным-давно поставленные заклепки.

Позвали того самого бондаря и велели ему набить новый обруч.

Тут бондарь заметил, что какая-то скрюченная в три погибели бабка запрудила возле колодца воду и в образовавшейся лужице играет с живой ящерицей.

— Что это у тебя? — спросил бондарь.

— Ее только что зачерпнули вместе с водой, — ответила бабка. — Она зовется Хранительницей колодца. А ты и не знал? Ее сажают в бамбуковое коленце и так сжигают. Если посыпать этим пеплом волосы той, что у тебя на сердце, увидишь, как влюбится в тебя! — поучала она, словно все это было истинной правдой.

Эту бабку звали когда-то Госпожой Младенцем с Супружеского пруда; занималась она тем, что устраивала женщинам выкидыши. Когда же за ней стали следить, она бросила свое жестокое ремесло и перебивалась кое-как, перемалывая на ручной мельнице гречневую муку для вермишели. А между тем она не очень прислушивалась к зову храмового колокола в Тэрамати и, храня воспоминания о своем низком ремесле, подумывала вновь заняться им.

Она пустилась было рассказывать бондарю все эти страсти, но тот ее не слушал и все допытывался: как бы сжечь Хранительницу колодца, чтобы она послужила ему в любовных делах.