История любовных похождений одинокой женщины - Сайкаку Ихара (лучшие книги .TXT) 📗

Но мы на неопытного новичка не очень сердились. Конечно, вначале, когда он разыгрывает бывалого знатока, его нет-нет да и подденешь. Принимаешь его с церемонной вежливостью, будто даже пояс при нем неловко развязать. Потом прикинешься спящей. Он к тебе прильнет, ногу на тебя закинет, а ты не откликаешься. Взглянуть на него, так просто смех берет! Корчится весь в поту. А рядом на постели такое творится! То ли там старый дружок, то ли с первого раза гостя так ловко расшевелили…

Слышится голос дзёро: «О, вы не такой тощий, как можно подумать». Мужчина, не церемонясь ни с ширмами, ни с подушками, расходится все более. Девушка невольно всплакнет по-настоящему. Летят подушки… Раздается хруст сломанного гребня… В комнате наверху шуршат бумагой ханагами: «Вот до чего, смотрите-ка!»

На другом ложе начинают щекотать сладко разоспавшегося мужчину:

— Уже скоро рассветет, пора расставаться.

Мужчина спросонок отзывается:

— Прости, пожалуйста! Я больше не могу…

— Вы о чем? О вине? — А он нижний пояс распускает. Вот любвеобильный мужчина! Это для нас, дзёро, настоящее счастье! Кругом все радостно проводят время.

Неудачливый новичок, который еще глаз не сомкнул, торопится разбудить свою подругу.

— Нельзя ли нам встретиться в день хризантем в девятом месяце? До него уже недолго, может быть, ты с кем-нибудь сговорилась? — задает он вопрос с прозрачной целью.

— Ой нет, не могу, я уже приглашена и на день хризантем и на Новый год, — отказывается она наотрез, как и ожидалось.

Больше он не заговаривает о новой встрече, но напускает на себя вид победителя, не хуже других. Волосы его растрепаны, он то и дело поправляет на себе пояс. В душе он, правда, страшно зол на свою подругу и твердо решает: «Следующий раз ее не приглашу! Позову другую девушку, буду с ней гулять дней пять — семь и щедро одарю. Пусть эта негодяйка пожалеет, что упустила такого гостя!» Или еще лучше: сюда больше ни ногой, буду водиться с мальчиками.

Он поспешно зовет своих приятелей, которым ночь казалась слишком коротка, и торопит их уходить. Но средство есть удержать и такого разобиженного гостя.

Надо на глазах у его приятелей, приглаживая его растрепанные волосы, тихо сказать ему будто на ухо:

— Ах, бессердечный! Уходит, и хоть бы словечко!

Стукнешь его по спине — и бегом на кухню. Все, конечно, это заметят. Приятели ахают:

— С первой встречи так увлечь женщину! Каково!

А он и обрадуется!

— Да я у нее самый любимый дружок! Вчера вечером она не знала, чем мне угодить, даже больное плечо разминала. И за что только она в меня так врезалась, сам не понимаю! Наверно, вы ей наболтали, что я первый богач? Ах, нет, нет, я знаю, от продажных женщин не жди искренней любви, в них сильна только страсть к наживе… Но как она мила, как трудно ее позабыть!

Вот таким путем вскружишь ему голову, и он станет твоим покорным рабом. Уж если так удастся опутать мужчину после неудачной ночи, где уж ему устоять против более приветливой девушки.

Если у мужчины нет какого-нибудь противного недостатка, то девушка не сторонится его при первой встрече. Однако бывает, что, пригласив в первый раз тайфу, гость до того перед ней оробеет, что сдаст в нужную минуту и, охладев, встает и уходит.

Продажная гетера не может любить кого хочет. Если она прослышит, что в Киото есть такой-то богач, то ей все равно, старик он или монах. Конечно, если мужчина молод летами, щедрого нрава и притом хорош собой, то ни о чем лучшем и мечтать нельзя, но такое счастье выпадает нечасто!

В наши дни щеголь, любитель гетер, одевается по следующей моде: носит поверх платья ярко-желтого цвета в узкую полоску другую одежду, с короткими полами из черного атласа, украшенную гербами; пояс из шелка рюмон светло-оранжевого цвета, хаори коричневого цвета с красным отливом. Подол и рукава подбиты чесучой хатидзе того же тона, что и верхнее платье. Соломенные сандалии обувает на босу ногу один только раз, а потом бросает. В парадных покоях такой повеса держится развязно, кинжал у него неплотно задвинут в ножны. Машет он веером так, чтобы ветерок задувал в отверстия рукавов. Посидев немного, встает облегчиться. Спрашивает воду для умывания и, хотя каменная ваза полна воды, требует свежей и без стеснения прополаскивает рот. Приказывает девочке-служанке подать ему табак в обертке из душистой белой бумаги и бесцеремонно закуривает. Кладет возле колен листки ханагами и после употребления небрежно бросает куда попало. Подзывает прислужницу: «Пойди-ка сюда на минутку» — и заставляет ее потереть на плече шрам от прижигания моксой. Певицам заказывает модную песню Кагабуси, а когда они начнут ее исполнять, теряет интерес и не дослушивает. Посреди песни заводит разговор с шутом:

— Как вчера замечательно играл актер-ваки [43] в пьесе «Сбор водорослей». Сам Такаяси Хадасу не сравнится с ним…

— Насчет того, кому принадлежат слова исполнявшейся на днях старинной песни, пробовали спрашивать у самого первого министра, но, как я слышал, автор ее Аривара Мотоката…

Расскажет две-три новости из жизни высшего света… Этот гость, который с самого начала держится невозмутимо, с полным спокойствием, заставляет даже тайфу присмиреть от смущения. Его манеры кажутся им верхом совершенства. Они перестают корчить из себя важных дам и лебезят перед ним.

Вообще же дзёро пользуется почетом в зависимости от щедрости гостя. В самую цветущую пору веселого квартала в городе Эдо один старый любезник, по имени Сакакура, дарил своим вниманием тайфу Титосэ. Она очень любила вино, а на закуску предпочитала всему соленых крабов, что водятся в реке Могами на востоке. Сакакура велел одному художнику школы Кано [44] написать золотой краской на маленьких скорлупках крабов герб с листьями бамбука. За каждую надпись он платил серебряную монету и круглый год посылал Титосэ крабов с такой надписью.

А в Киото один кутила, по имени Исико, полюбив гетеру Нокадзэ, посылал ей первой раньше всех новинки моды и всякие редкости. Он придумывал ей небывалые наряды, например покрасил ее осенние косодэ в «дозволенные цвета» [45] и выжег на них круглые отверстия, чтобы сквозь них сквозила алая набивка. Что только он не изобретал для нее! Тратил на одно платье по три тысячи моммэ серебром.

И в Осаке тоже один человек, по прозвищу Нисан [46], купив на время гетеру Дэву из дома На-гасакия, решил потешить свою возлюбленную и развлечь веселых девиц с улицы Кюкэн, скучавших оттого, что у них по случаю осени было мало гостей.

В саду цвел куст хаги, днем роса на его ветках просыхала, так его обрызгивали водой, чтоб она блестела на кончиках листьев, точно капельки росы. Дэва была глубоко взволнована…

— Ах, если б под сенью этих цветов нашел убежище олень, стонущий в тоске по своей подруге [47]… Я бы не устрашилась его рогов. Как бы мне хотелось на него поглядеть воочию!

— Что может быть легче! — воскликнул Нисан и приказал немедленно снести заднюю половину дома и посадить тысячу кустов хаги, так что сад обратился в цветущий луг. Всю ночь напролет жители гор в Тамбе ловили по его приказу оленей и ланей. На другое утро он показал их Дэве, а после дом был отстроен заново.

И так безумно поступают люди благородного происхождения, лишенные тех добродетелей, какие должны быть им особенно присущи! Но когда-нибудь кара небесная их настигает.

А я, принужденная отдавать себя за деньги мужчинам, которые были мне не по сердцу, все же не отдавала им себя до конца. Я прослыла жестокосердной, строптивой, и гости покинули меня. Я всегда оставалась в одиночестве и неприметно опустилась, уже не походила на тайфу и только вздыхала о своем былом блеске.

Отворачиваться от гостей хорошо, когда ты в моде и все тобой восторгаются. А когда посетителей не станет, то, кажется, любому обрадуешься: слуге, нищему, «заячьей губе»… Да, нет ничего на свете печальней, чем ремесло гетеры!