Двенадцать башен - Юй Ли (лучшие книги онлайн .TXT) 📗
От Дуаня же цзиньцы в конце концов отступились, видя, что он способен выдержать любые невзгоды. Они давно поняли, что за его счет им не поживиться, и махнули на него рукой. Поэтому Дуань мог сейчас делать все, что ему заблагорассудится — гулять с друзьями в горах или любоваться окрестными видами. Особых лишений он не испытывал, наоборот, жил вольготно. Возможно, цзиньцы отпустили бы его домой, если бы он попросил, но он не спешил возвращаться. Неужели пустынный край, где он сейчас жил, стал для него «Персиковым источником», куда в свое время люди скрывались от Циньского двора?
Юй Цзычан, который, казалось, был больше не в силах страдать, почувствовал облегчение, как только последовал совету друга. А цзиньцы, видя, что вот уже два года Юй не получает из дома денег и, судя по всему, разорился, оставили его в покое.
Надобно сказать, что за годы жизни на чужбине Дуань и Юй очень сблизились. Они во всем помогали друг другу, деля горечи и печали. Как-то раз Юй Цзычан сказал:
— Брат мой, во всех твоих поступках я вижу мудрость. В одном лишь ты неправ. Я имею в виду твой разговор с женой перед отъездом. Вряд ли в отношениях между супругами уместна такая холодность.
— Напротив, я проявил излишнюю чувствительность, что не к лицу мужчине. — Дуань рассмеялся. — Нет, мой друг, ты не так все понял. Это вовсе не холодность!
— Ты сказал ей, что она выйдет замуж вторично, из-за чего, собственно, она и сожгла твое платье. При прощанье на лице твоем не было следов печали, одна суровость. Разве это не бессердечие? А ты еще толкуешь о какой-то чувствительности!
— Ты простодушен и слишком любишь свою жену. Неудивительно, что все эти годы тебе пришлось мучиться. Но вот что тебе следует помнить. Молодая женщина не любит грустить, ибо привыкла к радостям жизни. Она спокойно относится к вдовству, лишь когда муж ее умирает и мечтать о нем бессмысленно. Если же обречь ее на вдовство при живом муже, она в конце концов умирает от тоски. Мы жили с женой душа в душу и расстались, увы, не по своей воле. И если бы в день расставанья я проявил излишнюю чувствительность, оставшись одна, она мечтала бы о прежних супружеских утехах. А ведь подобные воспоминания все равно что ядовитое зелье, способное отправить человека к Желтым источникам раньше положенного срока. И тогда, пусть даже я вернулся бы на родину, нам не довелось бы больше насладиться супружеским счастьем. Вот почему я был так суров при прощанье. Чтобы жена потом вспоминала об этом без радости и легче переносила разлуку. Древние говорили: «Сначала подведи человека к смертельной черте, а потом возроди к жизни». Именно так поступил и я. Неужели ты этого не понял? Ведь образованный человек!
— Может быть, ты и прав! — проговорил Юй. — Но учти, женщина подобна ивовому цвету и воде. Понять ее порой невозможно. Ты, видно, считаешь свою жену исключением. Но представь, что она могла послушать тебя и сделать то, чего сама никогда не сделала бы. Что тогда?
— Надо знать, кому советуешь. За годы нашей совместной жизни я убедился, что жена моя женщина вполне достойная и заслуживает доверия. Она чтит нормы поведения и никогда не позволит себе их нарушить. Вот почему я поступил именно так, а не иначе. Окажись на ее месте другая, вряд ли я сделал бы этот рискованный шаг.
— И все же перед отъездом тебе следовало быть с ней поласковее, как-то утешить ее, даже если ты не надеялся вернуться живым. Зачем, к примеру, ты повесил на башне похоронную надпись? Неужели ты и в самом деле не надеешься вернуться к семье? Или хочешь, словно Дин Линвэй, вернуться домой журавлем?
— И эта надпись, и моя суровость с женой имеют один и тот же смысл. Надпись на башне говорит о вечной разлуке. А я и хотел, чтобы жена забыла о прежних радостях и жила спокойно, отринув пустые надежды на встречу, не считая дни до моего возвращения, не убивая себя печалью. Каждый супруг, очутившийся в нашем положении, должен последовать моему примеру. И не только супруг, но и любой человек, собравшийся в чужие края, дабы приобрести там имя и славу. Если уезжаешь на год, скажи, что уезжаешь на два. Если уезжаешь всего на месяц, вообще не говори, когда вернешься. Ведь дальняя дорога сопряжена с разными превратностями. Поэтому лучше приехать неожиданно, чем невольно нарушить обещание и тем самым заставить близких тревожиться. Любящий супруг должен поступать именно так. Тогда супружеская любовь сохранится до старости и печаль не оставит следа на лице жены. Мой друг, ты мне не веришь. Что же, тогда возвращайся домой. И когда посмотришь на наших жен и сравнишь их, сразу поймешь, кто из нас прав.
Слова Дуаня не рассеяли сомнений Юя.
— Твои рассуждения мудры, но жестоки. Окажись я на месте твоей супруги, возможно, я бы их понял, но следовать им, пожалуй, не смог бы.
Шли годы, летели дни, а друзья по-прежнему томились на чужбине. Восемь раз сменились звезды на небе, столько же раз выпал иней на земле. При дворе Сунов уже дважды изменялся календарь государева правления, и у власти сейчас стоял государь Циньцзун [310]. Как раз в это время страна Цзинь пошла разбойным походом против государства Сунов и нанесла ему жестокое поражение на севере. Цзиньцы ворвались в сунскую столицу [311], захватили в плен государей Циньцзуна и Хуэйцзуна и увезли. Юй и Дуань, увидев своих владык в неволе, не могли сдержать слез. Во время церемонии, положенной при встрече государя и подчиненных, Хуэйцзун поинтересовался именами подданных. Оказалось, это те люди, которых он в свое время преследовал. Государя охватило чувство раскаяния. Если бы не указ о наборе государевых невест, несчастным вассалам не пришлось бы восемь долгих лет жить в разлуке со своими женами, как Пастух и Ткачиха, которых разделила Серебряная Река [312].
Рассказывают, что люди Цзинь еще задолго до пленения двух сунских владык обратили свои взоры на благородный нефрит, шелка и прекрасных дев. Словом, их гораздо больше интересовали богатства, чем события, происходившие на Срединной равнине. Они давно поняли, что с Юя и Дуаня ничего не возьмешь, но держали друзей у себя, как куриную кость, которую и съесть нельзя, и выбросить жалко. После победы отношение цзиньцев к жителям Сун изменилось. Они были убеждены, что в Сунской стране не осталось настоящих людей. Потому стоит лишь протянуть руку, и они завладеют всей Срединной равниной, прекрасной, словно узорная парча. А посему не лучше ли изменить политику и стать немного уступчивей? И вот цзиньский двор отпустил на родину сунских послов, в свое время прибывших в Цзинь с данью. Все равно проку от них никакого, нет за душой ни гроша. И цзиньцы решили показать свое великодушие.
Оба сунских владыки, находившиеся в цзиньском плену, повелели своим подданным возвращаться на родину, но те воспротивились.
— Наши государи повержены во прах и терпят унижения, а потому долг кансдого верноподданного за них умереть! — воскликнул один из друзей. — Вместе с вами, ваши величества, мы готовы пройти все испытания. Пусть мы и на чужбине, но свято чтим наш долг.
Государи раскаялись в прошлых своих поступках, просили забыть о причиненном зле и снова стали уговаривать друзей вернуться на родину. Наконец те согласились, простились с государями и тут же покинули Цзинь.
Юй Цзычан к этому времени поседел, хотя ему не было еще и тридцати. Показаться в таком виде жене он не посмел. Потому решил где-то возле родных мест непременно купить краску, которую обычно изготовляют в столице, и вычернить волосы и бороду. Тогда он вернется домой молодым, как жених, и не заставит супругу лишний раз скорбеть о прошлом.
И вот они вместе с другом въехали в ворота поместья. Странно, навстречу «жениху» спешила не любимая жена, а супруга Дуаня. Она сказала, что после долгой разлуки жена Юя не осмелилась выйти и ждет мужа в опочивальне. Повидавшись с тестем, Юй Цзычан поспешил в супружеские покои и, проходя через среднюю залу, вдруг заметил странное возвышение с надписью, сделанной мелкой вязью: «Здесь покоится гроб женщины, жившей в эпоху Сун — урожденной Гуань, супруги сановника Юя». Юй Цзычан покрылся холодным потом. Он схватил тестя за рукав и спросил, что это значит. Старый Гуань, роняя слезы, объяснил :
