Нескромные сокровища - Дидро Дени (книги бесплатно без регистрации полные txt) 📗

У меня нет ни малейшей склонности вменять в вину говорившим до меня тот факт, что они опустили столь важное обстоятельство, и мое самолюбие вполне удовлетворено тем, что мне удалось после стольких ораторов предложить вам мое наблюдение как нечто совершенно новое»…

– Ах, государь, – воскликнула Мирзоза, – мне кажется, что я слышу хироманта Манимонбанды. Обратитесь к этому человеку, и вы получите от него тонкое критическое истолкование, приятный дар, за которым вы тщетно будете обращаться ко всякому другому.

Африканский автор сообщает, что Мангогул улыбнулся и продолжал говорить. «Но я остерегаюсь, – прибавляет он, – приводить остаток речи сокровища. Ибо если ее начало не было так занимательно, как первые страницы повести о фее Топ, то продолжение ее еще скучнее последних страниц истории феи Мусташ» [41].

Глава сороковая

Сон Мирзозы

Когда Мангогул окончил пересказ академической речи путаника Жиржиро, было уже поздно, и все легли спать.

В эту ночь фаворитка могла ожидать, что крепко уснет, но во время сна ей припомнился вчерашний разговор, вызванные им мысли перемешались с другими, и ее мучил причудливый сон, который она не преминула рассказать султану.

– Я только что заснула, – говорила она, – как почувствовала себя перенесенной в огромную галерею, всю уставленную книгами. Не скажу вам, что это были за книги; я отнеслась к ним так, как относятся многие наяву: я не прочла ни одного названия, моим вниманием завладело нечто более интересное.

На некотором расстоянии друг от друга, между книжными шкафами, стояли на пьедесталах прекрасные мраморные и бронзовые бюсты. Безжалостная рука времени пощадила их, и, если не считать кое-каких мелких повреждений, они были в полной сохранности; на них лежал отпечаток благородства и изящества, какие античность умела придавать своим творениям; у большинства была длинная борода, высокий лоб, подобный вашему, и значительное выражение лица.

Мне захотелось узнать их имена и заслуги, и вот некая женщина [42] вышла из амбразуры окна и приблизилась ко мне; у нее был прекрасный рост, величавая поступь и благородная осанка; ее взгляд был кроток и в то же время горделив, а голос обладал проникающим в душу очарованием; наряд ее составляли шлем, броня и развевающаяся юбка из белого атласа.

«Я вижу ваше недоумение, – сказала она мне, – и сейчас удовлетворю ваше любопытство. Люди, изображения которых так вас поразили, были моими любимцами; они посвящали дни и ночи усовершенствованию изящных искусств, изобретательницей которых я являюсь. Они жили в самых просвещенных странах мира, и их сочинения, доставлявшие наслаждение современникам, вызывают восхищение и поныне. Подойдите поближе, и вы увидите на пьедесталах бюстов барельефные изображения на различные интересные темы; из них вы почерпнете указания относительно характера произведений».

Первый бюст, который я стала рассматривать, изображал величавого старца, показавшегося мне слепым [43]; по всей вероятности, он воспевал битвы, так как они были изображены по бокам пьедестала; переднюю сторону его занимала одна фигура, – это был молодой герой; он положил руку на рукоять меча, и видна была женская рука, которая схватила его за волосы, как бы обуздывая его гнев.

Против этого бюста стоял бюст молодого человека [44]; он был воплощением скромности; его глаза внимательно смотрели на старца; он также воспевал войну и сражения; но это не было единственным предметом его песен, ибо на боковых барельефах были изображены с одной стороны пахари, согбенные над плугами и обрабатывающие землю, а с другой – пастухи, лежащие на траве и играющие на свирели посреди баранов и собак.

Несколько поодаль от бюста старца находился бюст, изображавший человека со смятенным взглядом [45]: казалось, он следил глазами за каким-то удаляющимся предметом, внизу были изображены брошенная лира, рассыпанные лавры, разбитые колесницы и бешеные кони, несущиеся по широкой равнине.

Напротив этого бюста стоял другой, сильно меня заинтересовавший; мне кажется, я и сейчас еще вижу его; у него было хитрое выражение лица, острый огромный нос, внимательный взгляд и лукавая усмешка [46]. Барельефы, украшавшие пьедестал, изобиловали фигурами, и вздумай я вам их описать, я бы никогда не кончила.

Рассмотрев еще несколько бюстов, я принялась расспрашивать мою водительницу.

«Кто этот человек, – спросила я, – у которого на устах написана правдивость и в чертах – честность?»

«Он был, – отвечала она, – другом и жертвой обеих этих добродетелей. Всю свою жизнь он старался просветить своих соотечественников и сделать их добродетельными; а они, неблагодарные, лишили его жизни [47]».

«А этот бюст, стоящий ниже?»

«Какой? Тот, который словно поддерживают грации, изображенные по бокам пьедестала?»

«Да, именно этот».

«Это ученик, унаследовавший мудрость и принципы злополучного добродетельного мужа [48], о котором я вам говорила».

«А этот толстощекий, увенчанный виноградом и миртами?»

«Это веселый философ, единственным занятием которого было пение и наслаждение. Он умер в объятиях сладострастия [49]».

«А этот слепец?»

«Это…» – начала она отвечать.

Но я не стала ждать ее ответа. Мне показалось, что я нахожусь в знакомой мне стране, и я поспешно подошла к бюсту, стоявшему напротив [50]. На его пьедестале были изображены трофеи – различные атрибуты наук и искусств. На одной стороне пьедестала среди этих трофеев резвились амуры. На другой стороне изображены были гении политики, истории и философии. На третьей – две армии в боевом порядке, на лицах у воинов написаны были изумление и ужас, а также можно было прочесть восхищение и благоговение. Эти чувства были, по-видимому, внушены зрелищем, к которому были прикованы все взгляды. Это был умирающий молодой человек и, рядом с ним, воин более зрелого возраста, обращавший оружие против самого себя. Все в этих фигурах было необычайно прекрасно: и отчаяние одного, и оцепенение смерти, овладевшее членами другого. Приблизившись, я прочла наверху надпись, начертанную золотыми буквами:

«Увы! То сын его!» [51]

В другом месте был изображен египетский султан, в ярости вонзавший кинжал в грудь молодой женщины в присутствии толпы народа. Одни отвращали взоры, другие плакали. Вокруг изображения были выгравированы такие слова:

«Не вы ли это, Нерестан?..» [52]

Я хотела перейти к другим бюстам, когда внезапный шум заставил меня обернуться. Его производила толпа людей в длинных черных одеяниях, устремившаяся в галерею. У одних в руках были кадила, откуда вырывались клубы густого дыма, у других – гирлянды из бархатных гвоздик и других цветов, сорванных без разбора и безвкусно подобранных. Они сгрудились вокруг бюстов и стали на них кадить, распевая гимны на непонятных мне языках. Клубы дыма цеплялись за бюсты, которым украсившие их гирлянды придавали нелепый вид. Но вскоре античные бюсты обрели прежний вид; на моих глазах гирлянды увяли и осыпались на пол сухими лепестками. Среди варваров поднялся спор [53] о том, почему некоторые из них не преклонялись достаточно низко, в угоду другим, и дело, казалось, было готово дойти до рукопашной, когда моя водительница рассеяла их одним взглядом и восстановила тишину в своей обители.