За врагами следил он с вершины горы,
Разжигал на долине пастушьи костры,
Разводил он порою в пещере очаг,
Этот Инапха Киагва, смелых вожак.
Вот однажды на туров, в ночи без луны,
Он охотился с Нигуха, с братом жены.
В эту ночь налетели грабители с гор
И в селенье его учинили разор.
В эту ночь неспокоен был Киагвы сон,
Все кряхтел, да вздыхал, да ворочался он.
Полусонный, он кинулся к спутнику вдруг:
«На вершину взберись-ка ты, Нигуха-друг,
На равнину взгляни, — не стряслась ли беда?»
Тот пошел, на вершину поднялся тогда,
Глянул вниз, — видит пламя во мраке ночном,
Все родное селенье объято огнем.
Возвратился в пещеру, прилег он опять,
Не решился он Киагве правду сказать:
«Ты всегда волновался, как был молодым, —
Тот же нрав у тебя, хоть и стал ты седым.
Друг мой Киагва, спи до рассветной поры!
На равнину взглянул я с вершины горы.
Там спокойно, лишь стелется синий туман».
Молвил Киагва: «Нет, это слово — обман!»
На вершину взобрался охотник седой,
На равнину взглянул он с вершины крутой,
Видит: небо в огне и селенье в огне…
«Что же правду, мой друг, не поведал ты мне?
Испугался ты, видно, что Киагва стар,
Что не сможет ответить врагам на удар,
Испугался ты, видно, что вражеский сброд
Над моей сединой издеваться начнет!
Если сможешь догнать, ты меня догоняй,
А не сможешь, — хотя бы мой след не теряй».
Это слово смельчак произнес горячо.
Он повесил кремневку свою на плечо.
Он помчался как ветер и скрылся из глаз.
Вот бурливая Бзыбь перед ним разлилась.
Перешел он ее, словно мелкий родник.
Перед Киагвой кряж неприступный возник.
Он взобрался на кряж, оглянулся кругом,
На грабителей, мнилось, низринулся гром.
Убежали грабители за перевал.
Но окликнул их Киагва, властно позвал:
«Назовите себя, разорившие нас!». —
«Что ты, путники мы, в поздний странствуем час,
Только с Киагвой можем вести разговор». —
«Говори же: я Киагвой был до сих пор.
Встань, чтоб видел тебя, если впрямь ты не трус!»
«Что ты, я ли тебя одного побоюсь?» —
Так воскликнул грабитель, на камень вскочив.
«Получай от меня, если ты не труслив!»
Грянул выстрел, и в лысину пуля впилась, —
Не в того, а в другого, что рядом стоял.
«Эй, откуда кремневка такая взялась?
Из нее, видно, раньше горохом стрелял?» —
«Ты попробуй горох, мой горох неплохой!» —
Грянул выстрел, — второй уничтожен злодей.
«Наконец-то вы поняли, кто я такой..
Так верните наш скот, и добро, и людей!» —
«Потеряли мы двух, а не стали слабей, —
Может, пали случайно от пули твоей!» —
«Если так, — уничтожить я вынужден всех,
Я уверен, что ляжет на вас этот грех.
Кто мужчина из вас? Выходите вперед,
Потому что черед и для вас настает!
Он стреляет в упор, убивает подряд, —
Кроме трех, уничтожил он целый отряд.
Он троих окликает: „Проклятые вы!
Не убью вас, — годитесь в глашатаи вы!
Известите людей, и чужих, и своих:
„Все погибли от Киагвы, кроме троих,
Мы же, трое, убили его наповал“. —
Так стреляйте в меня“, — он злодеям сказал.
Встал на камень пред ними охотник седой.
„Нет, бессмертен ты, Киагва, славный герой“. —
Так ответили трое с вершины скалы
И кремневок своих опустили стволы.
Мне не нужно глашатаев робких таких», —
Он сказал и убил из кремневки двоих.
«Ну, а ты, — крикнул третьему, — как тебя звать?
Ты последний, хочу твое имя узнать».
Тот ответил: «Я — Чич, и гнетет меня стыд». —
«Не убьешь ты меня, — сам ты будешь убит,
А убьешь — невредимым вернешься назад». —
«Я стрелял бы, но жуток и страшен твой взгляд.
Отвернись, чтоб моя не дрожала рука:
Не привыкла в такого стрелять старика».
Старый Киагва стал к супостату спиной,
И тот час обожгло его пулей стальной.
«Ну, теперь ты не бойся, вернешься домой,
Обо всем ты расскажешь врагам и друзьям,
Ну, а что рассказать, — верно, знаешь ты сам.
Не оставь мертвецов на съедение псам,
Уходи ты отсюда нагорной тропой,
Можешь всем говорить, что убит я тобой».
С песней двинулся Киагва старый домой,
От неволи он спас изнуренных людей.
Никому не поведал о ране своей.
— Уа, райда, райдари, — звенит за горой, —
Райда, Инапха Киагва, славный герой,
Из героев — храбрец, из отважных — смельчак:
Где бы ни был в ущелье пастуший очаг,
Где б ни пелись охотничьи песни в горах,
Где б ни падал от меткого выстрела враг, —
Всюду славили Киагву, правде верны,
Как защиту народа, твердыню страны.
Надвигалась беда на отеческий край —
Восклицали: «О Киагва славный, спасай!»
Для кого была голень оленья, что кол?
Кто из ребер оленьих ограду возвел?
Кто и в старости бегал быстрей, чем олень?
Чья кремневка всегда попадала в мишень?
Чья большая ладонь, широка и смугла,
Для ружейного пороха меркой была?
Кто мизинцем вгонял пулю меткую в ствол?
Кто бы целое войско в смятенье привел?
Это Инапаха Киагва, храбрый вожак,
Невысок был он ростом, а сердцем — смельчак.
Он отсутствовал, — недруги нашей земли
И ограбили нас и селенье сожгли.
Кто, узнав о несчастье, направился в бой
Недоступной, неведомой горной тропой?
Кто отбил земляков, кто вернул их домой —
На прекрасную землю отчизны родной?
Это Инапха Киагва, славный герой!
Он смертельною вражеской пулей пронзен,
Встал, пошел, подавляя в груди свой стон.
Он о ране своей никому не сказал,
Он по горным тропам меж утесов и скал
Возвращался в крови, песню мужества пел,
Воспевал он бесстрашных и сильных удел,
Легче боль становилась от песни такой,
Эта песня душе приносила покой.
Так до сакли своей добираться пришлось
Пораженному пулей смертельной насквозь.
«Это муха», — сказал он. Решил: теплый пот,
А не кровь по уставшему телу течет.
Возле сакли героя толпился народ, —
Словно скошенный дуб на тахте он лежал,
Уа, райда, последнее слова сказал:
«Хоть и хочется жить, — смерть моя хороша.
Пусть умру, но победу узнала душа.
Это лучше, чем ночью свалиться в обрыв
Или пасть побежденным, главу преклонив».
Земляки отвечали на честную речь:
«Славный Киагва, наша защита и меч!
Тот народ, за которого пал ты в борьбе.
Никогда не забудет, герой, о тебе.
Будешь вместе с умершим всегда умирать,
Вместе с тем, кто родится, — родишься опять».
