Бомба для дядюшки Джо - Филатьев Эдуард Николаевич (читать книги полностью без сокращений бесплатно TXT) 📗
После внезапной кончины
После ухода Курчатова из жизни его атомная команда стала быстро распадаться. Впрочем, «таять» она начала ещё при жизни Игоря Васильевича — один за другим уходили на самостоятельную научную работу его недавние сподвижники и соратники.
Почему?
Анатолий Александров объяснял это так:
«В результате работы над урановой проблемой настоящей, крупной научной школы, в общем, Курчатовым не создано. Он торопился всегда в работе, ему нужны были такие люди, как, скажем, Панасюк, Дубовский, которые выкладываются целиком на ту работу, которую они вели, но, может быть, поэтому у них не было времени подумать.
А всё-таки, конечно, школа научная — она образуется не только из самой конкретной работы, но и из обдумывания работы. Из работы вместе со своими учениками, обдумывание каких-то новых проблем…
У Курчатова как раз и не получилось ни одного преемника, кто мог бы полноценно и с лихвой его заменить. Такого не было. И больше того, все те, кто пришли и возглавили направления в его институте и вообще в области урановой проблемы, как её называли тогда, это были не его ученики… Арцимович не был его учеником, Кикоин не был его учеником. Мы все вышли всё-таки из школы Иоффе, вот это была наша научная школа».
Люди давно уже поняли: чтобы создать физическую школу, сам создатель должен быть физиком с большой буквы. В книге «Апостолы атомного века» по этому поводу приводится интересный расклад:
«В одном из журналов была опубликована та. блица, своеобразный «гамбургский счёт» физиков. Они были разделены на 5 уровней.
Первый — Эйнштейн в гордом одиночестве.
Второй — Хокинг, который, сидя в инвалидной коляске на балконе своего дома в Калифорнии, создал теорию гравитации, для чего ему пришлось создать новый, крайне сложный раздел математики.
Третий — два российских физика: А.А. Фридман и А.Д. Сахаров. Фридман решил уравнение Эйнштейна, навечно войдя в историю мировой физики, после чего был арестован и погиб в лагере от непосильного труда на лесоповале.
Четвёртый уровень — Ландау и кто-то ещё.
Пятый — все остальные.
Таблица обсуждалась физиками, и не слышно было, чтобы кем-то она оспаривалась. Можно сказать, что из наших физиков Сахаров был равен Фридману, на голову выше Ландау и на две — всех остальных».
Из тех, кто принимал участие в создании советского атомного оружия, в четвёрку самых лучших вошли всего два физика. И среди них — ни одного курчатовского выдвиженца! Мало этого, никто из соратников Курчатова не совершил ничего выдающегося. Ни при жизни своего шефа, ни после его кончины. Ни Флёров, ни Мещеряков, ни Арцимович, ни Кикоин…
Могут, правда, сказать, а как же диффузионный метод? Ведь он же всё-таки пошёл!
Да, пошёл. И в этом вопросе СССР значительно обогнал Запад. Советские центрифуги оказались наиболее перспективными приборами в деле обогащения урана. Идеи доктора Фрица Ланге получили, наконец, воплощение в действительность — на Западе ахнули, когда узнали, как далеко вперёд ушёл диффузионный метод, отработанный в Советском Союзе.
Член-корреспондент Академии наук Андраник Мелконович Петросянц впоследствии писал:
«Газовая диффузия для получения в промышленном масштабе высокообогащённого урана-235 до 95 % оказалась очень тонкой, сверхчистой, энергоёмкой, широко объёмной вакуумной технологией.
… современные центрифуги могут непрерывно работать без ремонта более 15 лет. Уровень отказов составляет менее десятой доли процента в год».
Да, здесь достижения бесспорны! Но в этом — заслуга уже иного, нового поколения учёных страны Советов. Тех, кто пришёл на смену команде Курчатова!
Даже Харитон, которого Курчатов вознёс до небывалых высот, доверив ему должность главного теоретика ядерного центра и главного конструктора советского атомного оружия, после смерти Игоря Васильевича 36 лет тихо просидел на своих постах в Арзамасе-16, не проявив себя абсолютно ничем.
Зато те, кому Курчатов не очень благоволил, всячески препятствуя их активному участию в Атомном проекте страны Советов, получили-таки мировое признание. В 1956 году (ещё при жизни Курчатова) Нобелевскую премию по химии присвоили академику Николаю Николаевичу Семёнову. В 1958-ом Нобелевским лауреатом стал Игорь Евгеньевич Тамм. Того же звания были удостоены Лев Давидович Ландау (в 1962-ом) и Пётр Леонидович Капица (в 1978-ом).
И ещё. С кончиной Курчатова завершился период, когда во главе атомных дел стояли учёные-физики. Власть в отрасли перешла к практикам, к крепким «хозяйственникам». Всем тут стали заправлять (воспользуемся словами академика Капицы!) «лжеучёные», «авантюристы» и даже «жулики».
Самым ярким представителем этого нового поколения атомного начальства стал Ефим Славский.
Физик-теоретик Виктор Адамский писал:
«После смерти Игоря Васильевича влияние нашего института на общеминистерскую техническую политику стало менее эффективным… Уменьшилось, как мне кажется. И влияние учёных-атомщиков на политику государства в области атомной энергии. И не только в этой области..…».
В «области атомной энергии» отныне всё определяли новые люди — команда Славского.
Наглядный тому пример — судьба трижды Героя Социалистического труда, лауреата Сталинской и Ленинской премий Кирилла Ивановича Щёлкина. Вскоре после смерти Курчатова он получил то, чего добивался, — инвалидность. И в возрасте 49 лет ушёл из отрасли. На пенсию. В никуда!
Вдогонку неукрощённому физику (кстати, окончившему, как и Курчатов, Симферопольский вуз — Крымский педагогический институт, физико-технический факультет) полетел ещё один «пинок» со стороны мстительного министра Средмаша. Читаем в «Апостолах атомного века»:
«… персональную пенсию ему утверждал Совет Министров. Председательствовал Микоян. Пенсия на утверждение была представлена в сумме 400 рублей.
Выступил Микоян:
— Мне гораздо больше лет, я работаю на гораздо более ответственной работе и на пенсию не прошусь. Поэтому предлагаю утвердить пенсию в размере 200 рублей.
Решение было принято. Министр Славский не возражал. Пенсия генерала была тогда 300 рублей, так что Курчатов оказался не совсем прав, когда шутил о солдате Щёлкине и генералах на полигоне. Генерал — всегда генерал, а солдат, пусть и трижды герой, — солдат. Этим своим званием — солдат — Щёлкин гордился до конца жизни».
Кирилл Иванович Щёлкин умер, как Курчатов, в 57 лет. Демонстративно забытый отраслью, которой отдано было всё.
Без малого тридцать лет возглавлял Средмаш Ефим Павлович Славский, ведя министерство по одному ему ведомому пути. И в 1986 году привёл страну к Чернобылю.
Трагедия мирного атома
За двадцать пять лет, прошедших после чернобыльской трагедии, много слов было сказано в защиту чести мундира атомного министерства. Оно, дескать, к той аварии никакого отношения не имеет, во всём, мол, виновато Министерство электростанций, в ведении которого и находились тогда все советские АЭС.
Если подходить к этому вопросу формально, то в подобных рассуждениях можно отыскать элементы здравого смысла: Минсредмаш, в самом деле, атомными станциями в ту пору не командовал.
Но возникает вопрос: как и у кого поднялась рука передать эти станции чужому «дяде»?
Если бы не упрямство и не отсутствие должного профессионализма у Славского и его команды, Чернобыльской катастрофе не произошло бы! И в этом у специалистов-ядерщиков со стажем нет никаких сомнений!
Человек, хоть немного разбирающийся в сути процессов, происходящих в глубинах атома, думающий не только о собственной карьере, но и о судьбах миллионов своих сограждан, никогда бы не допустил передачи атомных электростанций в распоряжение другого министерства! Ефим Славский на этот шаг пошёл. Судя по всему, с лёгким сердцем. И совершенно не задумываясь о последствиях.
