Директория. Колчак. Интервенты - Болдырев Василий (книги онлайн полные TXT) 📗
Правильно налаженной агитационной работы у антибольшевистских группировок не было; она не создалась в должной мере и потом. В этом отношении Красная армия всегда была в значительно более выгодном положении.
В этот начальный организационный период, конечно, нечего было и думать о широких стратегических заданиях. Важно было только наметить предельный рубеж, на котором можно было бы задержать красных и выиграть столь необходимое время для переформирований, перегруппировок и – что самое важное – для подхода резервов из Сибири.
Не исключалась возможность отхода до перевалов через Уральский хребет. Это ставило в очень тяжелое положение Уральское казачье войско и значительно затруднило бы связь с южной Добровольческой армией.
Туда было послано извещение о создании в Уфе Всероссийской власти, о заместительстве меня Алексеевым в Директории.
Претензии юга в то время были еще очень велики. Я предполагал, что извещение Директории там будет встречено без особого энтузиазма. Так оно, конечно, и было.
Но это не представляло особой важности. Разрыв между фронтом юга и Поволжья был слишком велик. Надо было, прежде всего, сойтись поближе.
В то время связь была возможна лишь через небольшой казачий отряд, занимавший Гурьев, затем через Каспий и Северный Кавказ, откуда только что было получено сведение, что оперирующий там отряд Бичерахова приветствует Директорию и просит руководящих указаний.
Это облегчило связь и с южной Добровольческой армией. Более короткое направление для связи могло быть через Царицын, но оно не было надежным. Отсутствие радио чувствовалось весьма сильно. Красная армия и в этом отношении имела значительные преимущества.
При большем единстве, при отсутствии сепаратизма у южан наиболее выгодным представлялось добиваться непосредственной боевой связи с южной Добровольческой армией, то есть направлять все усилия и главный удар в юго-западном направлении, примерно на фронт Саратов – Царицын.
При успехе операции в этом направлении получилась бы огромная охватывающая красных дуга, сжимание концов которой сулило самые решительные результаты. Москва, кроме того, лишилась бы запасов богатого юга, лишилась бы угля и столь необходимого ей жидкого топлива.
Но эта сложная операция была, конечно, не по силам Народной армии, обратившейся в тонкую паутинку, которая начала легко рваться под напором красных. Надо было быстро привести в готовность только что мобилизованные силы Сибири и бросить их за Урал.
Этого из Уфы было сделать нельзя. Условное подчинение Сибири подкрепить там было нечем. Руководящее круги в Омске были заняты другими делами: они готовились к тому, что произошло затем 18 ноября.
Предоставленная самой себе Народная армия постепенно теряла столь необходимый плацдарм на правом берегу Волги, теряла важнейшие переправы и постепенно отжималась красными к Уралу.
Сепаратизм и идеологическая отчужденность юга, страх опоздать с торжественным въездом в покоренную Москву продолжались еще долго и потом, когда Директорию сменило уже единодержавие Колчака. Эта отчужденность, как уже отмечалось, особенно чувствовалась в отношении Директории.
Наоборот, с севера, из Архангельска, где образовалось свое правительство, с членом Директории Н.В. Чайковским во главе, получилось не только признание Директории как центральной Всероссийской власти, но и горячее стремление к возможно скорейшему установлению связи.
Это направление имело также свои выгоды: при успехе оно предоставляло в распоряжение главнокомандования железнодорожный путь к Котласу, где имелись некоторые запасы, и далее по Двине вело к связи с Архангельском, с богатым источником боевого снабжения, столь необходимого в то время.
Бывший главнокомандующий иностранными силами на севере, генерал Пуль, вскоре прислал подробную ориентировку о положении дел в районе Архангельска.
Эти обстоятельства, в связи с большей возможностью усиления Екатеринбургской группы сибиряками и подходящими с генералом Гайдой чехами, теми именно чешскими частями, которые оперировали в Восточной Сибири, – все это указывало на целесообразность пожертвовать более выгодным южным направлением в пользу северного.
План этот сохранился затем и при Колчаке. С принятием его, башкиры, уральские и оренбургские казаки предоставлялись их собственным силам.
Я не имел возможности лично осмотреть войска и детально ознакомиться с положением на фронте, что ставилось и ставится мне многими в вину. Это было бы вполне справедливо, если бы откинуть некоторые обстоятельства, прежде всего – мое присутствие необходимо было в Директории – она решала вопрос о резиденции и об отношениях к Сибири; кроме того, надо было возможно скорее осуществить вопрос о выдвижении на фронт сибиряков, которым необходимо было хотя бы показаться, и, наконец, непосредственное руководство фронтом было в достаточно прочных руках генералов Сырового, Дитерихса и нескольких других старых и опытных русских генералов и офицеров.
Более крупной ошибкой с моей стороны было предоставление формирования особой бригады с артиллерией и конницей начальнику моего штаба генералу Розанову. Эта бригада должна была составить личную охрану Директории – ее ближайшую вооруженную силу, которая должна была предшествовать переезду в избранную Директорией резиденцию. По тем временам это было необходимо, и я, к сожалению, несколько поздно понял, что достигнутое в Уфе соглашение надо было немедленно закреплять штыками и что ближайший и более опасный враг был не на фронте, в виде Красной армии, а рядом, под боком и в тылу – в том идейном разброде, анархичности всевозможных группировок, особенно военных, утративших всякое представление об общей дисциплине, необходимой жертвенности в бесконечно трудный в тех условиях первый организационный период.
Я положил в основу моей деятельности доверие. Действительность показала, что нужны были другие, более суровые меры.
Начальником формирующейся бригады был назначен лично мне известный по мировой войне полковник Г. Тогда очень храбрый и энергичный, он, видимо, утратил эти качества в непривычных суровых условиях революции. 700 отличных офицеров и солдат, казалось, были бы достаточно прочным кадром, и тем не менее дело подвигалось плохо. Розанов если пока определенно не мешал формированию, то, во всяком случае, не оказывал необходимого содействия.
Он, как оказалось потом, сразу же попал в орбиту влияния сторонников диктатуры и двоился между требованиями долга и мечтой о восстановлении порядка, сметенного революционной бурей.
Во всяком случае, состоявшийся затем переезд Директории в Омск охранялся лишь небольшим личным конвоем; бригада была в процессе формирования.
Выбор столицы. Дорога. Приезд в Омск
Пребывание Директории и Уфе становилось совершенно нецелесообразным. Успехи красных на самарском направлении все более и более усиливали возможность непосредственной угрозы и Уфе. В ней не было ни достаточного контингента людей для создания необходимого делового аппарата, ни необходимых помещений, а главное, пребывание в Уфе совершенно отрывало Директорию от Сибири, которая в создавшихся условиях являлась единственным и всесторонним резервом для борьбы.
Выбирать приходилось из трех пунктов: Челябинск, Екатеринбург и Омск. Первый – Челябинск – быстро отпал: в нем размещались все сложные учреждения фронта и готовившийся к выходу на фронт целый армейский корпус.
Омск был очень далеко от фронта. Переезд туда Директории являлся как бы отрывом от Европейской России, суживал влияние Директории до сибирского масштаба, где пока еще было свое Сибирское правительство, отношение которого к Директории уже достаточно определилось.
Симпатии Авксентьева и Зензинова склонялись к Екатеринбургу. Город этот хотя и был близок к фронту, но он представлял большие удобства в смысле размещения. В нем можно было найти и достаточное число работников. Настойчиво приглашало Директорию в Екатеринбург и местное Уральское областное правительство, измученное распорядками местного представителя фронта генерала Голицына. Член правительства Л.А. Кроль получил указание подготовить необходимые помещения. Вопрос был почти предрешен.
