Горячая «холодная война»: Юг Африки (1960-1990 гг.) - Шубин Владимир Григорьевич (книги бесплатно .TXT) 📗
А. Ф. Добрынин, который почти 25 лет был советским послом в США, отмечал, что Международный отдел играл «ведущую, если не решающую роль в советской вовлеченности в ангольскую авантюру… Советское министерство иностранных дел не имело никакого отношения к нашей первоначальной вовлеченности и смотрело на нее с некоторым скептицизмом» [234]. Первое предложение, несомненно, верно, но все принципиальные решения по внешнеполитическим вопросам, даже если они «проталкивались» этим Отделом, принимались высшим руководством только по согласованию с МИДом, а нередко, в зависимости от их характера, также с КГБ и Министерством обороны.
Это подтверждается и приведенными выше словами Корниенко. Он не уточняет, когда именно принимались отличные друг от друга решения. Однако из воспоминаний Нажесткина ясно, что это произошло до провозглашения независимости Анголы. Он пишет, что
В. А. Крючков, в то время начальник Первого главного управления КГБ (то есть политической разведки), «в один из октябрьских дней 1975 года дал ему указание немедленно вылететь в Луанду» [235].
По словам Нажесткина, до своего отъезда из Москвы сотрудники МИДа и Международного отдела рекомендовали ему «оказать влияние на Нето и побудить его примириться с Роберто и Савимби и восстановить тройственную коалицию» [236]. Но когда он прибыл в Браззавиль, его там ждали «более мягкие» инструкции, вместо «давления» на Нето он должен был лишь «прозондировать» у него возможность такого объединения. А через несколько часов он получил новое указание «за более высокой подписью». Теперь он уже должен был заявить Нето от имени советского руководства «о готовности признать Анголу в качестве суверенного независимого государства сразу же после провозглашения ее независимости руководством МПЛА» [237].
Этот рассказ подтверждает слова Корниенко об изменении позиции высшего советского руководства. Однако правильнее здесь было бы указывать не на «два подхода в советской внешней политике», а на резкое изменение ситуации в Анголе, где иностранная интервенция, особенно со стороны ЮАР, становилась все более очевидной и опасной.
Некоторые подчеркивают, что для встречи с Нето был направлен не сотрудник МИД, а офицер КГБ [238]. Но представляется, что для этого были веские причины. Как уже отмечалось, связи с национально-освободительными движениями не были прерогативой этого министерства, на политическом (а во многом и на практическом) уровне ими занимался Международный отдел. С другой стороны, такую сложную миссию лучше мог выполнить человек, лично хорошо знавший Нето. Такой сотрудник был в Международном отделе – «Камарада Педру», но он уже «паковал чемоданы», будучи назначен первым советским послом в Мозамбике. Кроме того, миссия эта была достаточно опасной, и с этой точки зрения офицер КГБ более подходил для нее, чем гражданское лицо.
Нажесткин прибыл в Луанду через Браззавиль 2 ноября и вечером того же дня встретился с Нето, который встретил новости «радостью и восторгом»: «Наконец-то у вас нас поняли. Значит, будем сотрудничать. Сотрудничать и бороться вместе» [239].
Такая реакция Нето, возможно, отражала сомнения, которые он и некоторые его соратники имели в отношении позиции Москвы. Об этом вспоминает и Путилин: «С Лусиу Ларой мы “лаялись” в сентябре 1975 года (прямо) на улице в Браззавиле. Он кричал, что мы разделили с Америкой мир и Ангола не входит в сферу нашего влияния. “Вы нам не помогаете, как следует”» [240]. Неясно, на чем основывались подозрения Лары, но некоторые западные авторы, например, Симент, не ссылаясь на источники, выдвигают абсурдное утверждение, будто, по достижении независимости португальскими колониями, Москва и Вашингтон достигли «геополитических договоренностей», по которым «место Мозамбика стало в советской орбите, а Анголы – в орбите Запада» [241].
Да и позднее, когда Путилин уже перебрался в Луанду, ангольцы спрашивали его: «Почему жену не привезешь?» – «Решение ЦК надо». – «Нет, говорят, – ты боишься юаровцев. Вы нас вообще хотите бросить» [242].
Не вызывает, однако, сомнений ложность утверждений, столь популярных многие годы среди западных ученых, журналистов, да и руководителей о том, что кубинцы действовали в Анголе как марионетки (proxies) Москвы. Даже спустя много лет, когда Джеральду
Форду был задан вопрос, считает ли он, «как патрон в 1970-х гг., что в Африке была война марионеток», бывший президент США ответил: «Да, несомненно, в этом случае, в случае Анголы, можно сказать, что Советский Союз, злоупотребляя, позволил марионеточным силам осуществить свои военные чаяния и цели на африканском континенте» [243].
Однако архивные документы и свидетельства участников событий показывают, что Гавана самостоятельно приняла решение о направлении своих воинских частей в Анголу. Например, Корниенко и руководитель МИД Громыко, так же как Гречко и Андропов, узнали об этом из телеграммы от советского посла в Гвинее, который проинформировал Москву о предстоящих технических посадках кубинских самолетов с кубинскими войсками в Конакри [244].
Следует добавить, однако, что о первой стадии кубинского военного присутствия в Анголе, о направлении инструкторов в Москве знали и ранее. Вспоминается, как П. И. Манчха, тогда зав. сектором Африки ЦК, информировал президента СВАПО Сэма Нуйому о посылке туда с Кубы 500 инструкторов [245].
В одной из своих статей Нажесткин ссылается на отчеты о беседе с Нето, в которой лидер МПЛА якобы объяснил свое обращение к кубинцам «прекращением советской помощи в начале 1975 г.», что «поставило МПЛА “на грань поражения”» [246]. Это довольно странное утверждение, так как в конце декабря 1974 г. Каррейра выразил нам удовлетворение своими переговорами в Министерстве обороны, и в Международном отделе [247].
В тот период отношения Гаваны с Браззавилем значительно улучшились. По просьбе Нгуаби Куба направила в Конго инструкторов и боевую часть для защиты от возможной агрессии со стороны Заира [248]. Советские представители знали об их присутствии и действиях. В частности, по словам Путилина, двое кубинских летчиков совершали полеты на небольшом самолете между Анголой и Браззавилем и кубинское судно под сомалийским флагом делало челночные рейсы между Пуэнт-Нуаром и ангольскими портами [249]. По его мнению, направляя военную технику с Кубы в Анголу, в том числе (позднее) два судна с танками Т-55, кубинцы были уверены, что получат взамен от СССР более современное оружие [250].
Норвежский исследователь, один из руководителей Центра по изучению холодной войны при Лондонской школе экономики и политологии, О, яд Арне Be стад пишет: «В 1975 г. Фидель Кастро проявил инициативу по кубинской вооруженной поддержке Анголы без согласия или информирования Москвы, тем самым сведя роль советских руководителей в течение нескольких решающих месяцев до зрителей на войне, в которой кубинцы и их ангольские союзники шли на риск, не зная, будет ли им оказана советская поддержка для достижения победы» [251]. Он частично прав по первому пункту, но не прав по второму: отнюдь не будучи «зрителем», в течение этих самых «решающих месяцев» Москва снабжала МПЛА оружием и принимала его бойцов на военную подготовку в СССР даже еще до прибытия кубинцев в Анголу, а затем сразу после провозглашения независимости направила туда своих советников и специалистов.
