Вожди и разведка. От Ленина до Путина - Дамаскин Игорь Анатольевич (книги бесплатно без регистрации полные .TXT) 📗
Иногда на местах происходили конфликты между представителями ИККИ и разведки. После одной из таких «стычек» (в Болгарии разведка пыталась навязать коммунистам свою концепцию партизанского движения), Димитров 27 августа 1941 года поставил этот вопрос перед Сталиным. Сталин сказал: «Товарищи из Управления хотят руководить движением. Это никуда не годится… Надо урегулировать это дело».
Заручившись, таким образом, одобрением Сталина, Димитров поддержал позицию болгарских коммунистов.
В своей телеграмме в адрес ЦК БРП от сентября 1941 года Димитров писал:
«София — Велко. 1 сентября 1941 г.
Ваша позиция правильна… Существенную разницу между дворцовым переворотом и народным восстанием «специальные» (имеются в виду представители советских спецслужб. — И.Д.) видимо не понимают и не учитывают.
Жан 1.9.41.» (Инициалы Димитрова).
Война велась не только на полях сражений и в подполье, но и в эфире.
Радиопропаганда через тайные радиостанции в Москве началась уже в конце июня 1941 года.
«Голос Москвы» (как и «голос Лондона») достигал ушей слушателей оккупированных стран и особенно после Сталинграда влиял на их настроения. Об этом имеются многочисленные свидетельства.
Под эгидой Коминтерна функционировали специальные учебные заведения. Имея разные названия, они готовили агентуру и радистов для заброски во вражеский тыл, фронтовых радиопропагандистов, политработников. Это были: техникум № 1 «Кушнаренково» под Уфой, специальная школа в Уфе, школа «резерва братских компартий» в Нагорном под Москвой, антифашистская школа для военнопленных в Красногорске, ряд других школ военнопленных.
Для работы среди военнопленных существовала специальная комиссия. Ее работа в лагерях велась совместно с НКВД и Бюро военно-политической пропаганды ЦК ВКП(б).
Вместе с тем существование Коминтерна изживало себя.
Еще в апреле 1941 года Сталин поставил вопрос о ликвидации Коминтерна. Свое предложение он аргументировал необходимостью превратить компартии в национальные партии, действующие под различными названиями. «Важно, чтобы они внедрились в своем народе и концентрировались на своих собственных задачах… они должны опираться на марксистский анализ, не оглядываясь на Москву…»
В ходе советско-германских переговоров в Москве и Берлине неоднократно поднимался вопрос об Антикоминтерновском пакте, а значит, косвенно и о Коминтерне (Антикоминтерновский пакт — договор между Германией и Японией, подписанный 25 ноября 1936 года, оформивший блок этих государств для завоевания мировой гегемонии под флагом борьбы против Коминтерна. В ноябре 1937 года к нему присоединилась Италия). В беседе со Сталиным и Молотовым в ночь с 23 на 24 августа 1939 года Рибентроп отметил, что Антикоминтерновский пакт был в общем-то направлен не против Советского Союза, а против «западных демократий» и привел по этому поводу распространенную среди берлинцев шутку: «Сталин еще присоединится к Антикоминтерновскому пакту».
В новых советско-германских переговорах мог быть поставлен вопрос и о Коминтерне. Характерно, что в заявлении германского правительства о начале войны против СССР 22 июня 1941 года утверждалось: «Вскоре после заключения германо-русских договоров возобновил свою подрывную деятельность против Германии Коминтерн с участием официальных советских представителей, оказывающих ему поддержку».
По свидетельству Димитрова, присутствовавшего на заседании Политбюро ЦК ВКП(б) 21 мая 1943 года, Сталин сказал: «Мы переоценили свои силы, когда создавали Коммунистический интернационал и думали, что сможем руководить движением во всех странах. Это была наша ошибка. Дальнейшее существование Коминтерна — это будет дискредитация идей Интернационала, чего мы не хотим».
В тот же день Политбюро приняло постановление о роспуске Коминтерна, которое в виде постановления Президиума ИККИ было опубликовано в «Правде» 22 мая 1943 года.
Итак, 22 июня 1941 года… Грянула Великая Отечественная воина, принесшая неисчислимые бедствия советскому народу и ставшая свидетельством его героизма, единства и беспримерного терпения.
Но попробуем еще раз попытаться ответить на вопрос, кто же виноват в том, что воина обрушилась на нашу страну столь внезапно. На поверхности один ответ: Сталин, который не доверял ни докладам разведки, ни предупреждению Черчилля, ни показаниям перебежчиков. Однако есть одни довод в его защиту: он должен был вылавливать сообщения разведки среди сотен других докладываемых ему бумаг — о производстве тракторов, о ходе посевной, о раскрытых «заговорах», о неурядицах в работе транспорта, о выпуске самолетов, о новых театральных постановках, о решениях «Особого совещания», о предоставлении отпуска тому или иному члену Политбюро, о Государственном плане на второе полугодие 1941 года… Боже мой, да всего не перечесть!
Такова участь единоличного диктатора, каким был Сталин. И лишь одного не было среди этого множества бумаг — аналитического документа с оценкой всей поступающей по линии разведки информации. Он сам был главным и единственным аналитиком, ибо ни в одной из советских разведывательных служб не было серьезного аналитического подразделения, а тем более не было органа, который мог бы на основании всех имеющихся данных представить ему глубоко обоснованное заключение с четким и прямым ответом на вопрос: начнется ли война и когда? Ни на заседаниях Политбюро, ни на совещаниях с военными и хозяйственными руководителями этот вопрос не обсуждался.
Значит, вроде бы виновата разведка? Может быть и так: ведь ни одному из ее руководителей, и, прежде всего Берии, Меркулову, Фитину и Голикову, не хватило или мужества, или желания, или ума для того, чтобы создать подобные подразделения, с их помощью прийти к определенному выводу и не побояться при докладе вождю произнести сакраментальное слово «война». Этого слова боялись — ведь даже в последнем предвоенном оперативном указании в Берлинскую резидентуру Центр запрашивал не о возможности войны, а о возможности немецкой акции против СССР.
Виновата ли разведка? Да, бесспорно. Но ведь там работали живые люди — честные, неглупые и храбрые, они доказали это позже, на полях сражений и в тылу врага — и у всех были жены, дети, матери, и все они, чудом уцелев, едва оправились от ужасов 1938 года. Можно ли сейчас бросить в них камень за то, что в тех условиях, в обстановке страха, раболепства, угодничества перед вождем никто не смел произнести слово?
А ведь эта обстановка и была создана самим вождем. Отсюда и еще один ответ на вопрос, кто же виноват в том, что война оказалась столь неожиданной.
И все же, что бы ни говорили, Сталин внял донесениям разведки.
Адмирал Кузнецов, бывший нарком Военно-Морского Флота СССР, вспоминает: «…Мне довелось слышать от генерала армии Тюленева — в то время он командовал Московским военным округом, — что 21 июня около 2 часов дня ему позвонил Сталин и потребовал повысить боевую готовность ПВО…. Это еще раз подтверждает: во второй половине дня 21 июня Сталин признал столкновение с Германией если не неизбежным, то весьма и весьма вероятным. Это подтверждает и то, что в тот вечер к Сталину были вызваны московские руководители Щербаков и Пронин. По словам Василия Прохоровича Пронина, Сталин приказал в эту субботу задержать секретарей райкомов на своих местах и запретить им выезжать за город. «Возможно нападение немцев, — предупредил он».
К слову сказать, сам Кузнецов тоже ждал нападения немцев с минуты на минуту. Он вспоминает:
«В те дни, когда сведения о приготовлении фашистской Германии к войне поступали из самых различных источников, я получил телеграмму военно-морского атташе в Берлине Воронцова. Он не только сообщал о приготовлениях немцев, но и называл почти точную дату начала войны. Среди множества аналогичных материалов такое донесение уже не являлось чем-то исключительным. Однако это был документ, присланный официальным и ответственным лицом. По существующему тогда порядку подобные донесения автоматически направлялись в несколько адресов. Я приказал проверить, получил ли телеграмму Сталин. Мне доложили: да, получил.
