Война на Кавказе. Перелом. Мемуары командира артиллерийского дивизиона горных егерей. 1942–1943 - фон Эрнстхаузен Адольф
– Все ясно. Колонна, марш!
Несмотря на винтовочные выстрелы и свист пуль, марш колонны начался без какой-либо поспешности. Отдельные группы колонны проследовали мимо меня в установленном походном порядке. Я назначил офицера батареи, одного из надежнейших моих подчиненных, прикрывать нас огнем, а сам поспешил встать во главе растянувшегося подразделения, поскольку отдавал себе отчет, что неприятель может сделать попытку перехватить нас где-нибудь уже на дороге. Для решения пехотных задач мы постоянно имели в своем распоряжении орудийную прислугу. Пять из них я отправил в качестве левого флангового охранения, поскольку там я мог предполагать параллельное преследование колонны под крутым откосом. Это фланговое прикрытие имело задание сопровождать колонну на таком расстоянии от нее и на такой местности, чтобы предотвратить неожиданное нападение неприятеля. Вражеское нападение во время марша на почти беззащитную колонну вьючных животных могло бы привести к полному ее уничтожению. Пятеро солдат из орудийных расчетов выполнили свое задание явно ценой своей собственной жизни. Мы слышали оживленную перестрелку, однако ни один из них не вернулся обратно. Их самопожертвование произвело на врага впечатление, преследование прекратилось. Мы могли в любом случае больше об этом не думать. О трагедии, разыгравшейся там, в густых зарослях, можно было только догадываться. Мне пришло в голову, что эти пять солдат вполне можно было бы сравнить со спартанцами у Фермопил. Они так же пали все до последнего человека, чтобы спасти куда большее число своих боевых товарищей – и выполнить приказ.
По дороге мы встретились с отправленной накануне в качестве флангового прикрытия 1-й батареей во главе с ее командиром. Ему удалось в течение часа обнаружить наши следы. Этот прирост личного состава означал теперь изрядное увеличение нашей боевой мощи. Тем не менее мне было совершенно ясно, что еще до наступления темноты мы непременно должны добраться до форта II. Он располагался на открытом месте, предоставлявшем возможность ведения обстрела. В нем находились также казаки, которые за это время, безусловно, организовали оборонительные позиции. В лесу, над которым уже сгущались сумерки, по обстреливаемой дороге, с животными, несущими груз, продолжать движение было совершенно невозможно. Если бы пришлось разбить лагерь, то следовало принимать во внимание и ситуацию с группой Лангензее. Его батальон оказался бы в темноте и в совершенно непригодной для обороны местности, а если бы он преследовался неприятелем, то был бы окружен вместе с нами и полностью уничтожен. Пять светлых часов дня мы простояли на дороге от перевала до форта II, ожидая подхода наших товарищей. Этого времени вполне могло хватить, если бы мы двигались, не сделав остановки. Однако такое было совершенно невозможно. Тяжело груженным животным надо было каждые два часа давать хотя бы полчаса для отдыха. Смогли бы наши мулы выдержать пять часов движения? А если к этому еще добавится подъем, который столь утомителен для животных? Однако пришлось идти, поскольку никакого другого выбора не было. Через три часа движения снизу пришла просьба: надо дать животным отдых! Я отказал. Спустя еще более короткое время просьба повторилась. Я не поддался и на нее. Когда мы, наконец, подошли к какому-то ручью, я разрешил, не разгружая животных, напоить их группами и тотчас же следовать дальше.
– Но хотя бы небольшой отдых, – взмолился один из солдат.
– Небольшой отдых может не только стоить всем нам жизни, но и стать катастрофой для всего батальона. Нам придется идти без отдыха.
Когда мы уже подходили к форту, было так темно, что под иголкой нельзя было бы рассмотреть черную материю, как выразился один унтер-офицер из тех времен, когда я был рекрутом. Подходя ближе, мы все-таки различили на тропе, ведущей к форту, две какие-то кучи. Оказалось, что это были два казака. Один из них спал, громко храпя, другой все-таки взглянул на нас, словно вот-вот проснется, но тут же снова закрыл глаза. И эти люди назывались часовыми!
Перед фортом я обнаружил собранное орудие, полностью готовое к открытию огня. Затем я прошел к командиру эскадрона:
– Мои люди чрезвычайно устали, а ваши казаки уже несколько отдохнули. Однако ни тем ни другим нельзя одним доверить нести охрану. Часовые спят даже на посту.
– Но не все одновременно. Кто-нибудь один наполовину бодрствует; при этом он слышит и видит куда больше, чем наши ребята, даже когда они полностью бодрствуют. О подходе вашего вьючного каравана мне доложили куда раньше, чем вы приблизились. Господин майор вполне может положиться на казаков охраны и спокойно выспаться.
Я спал столь крепко, что даже не заметил подхода батальона, который прибыл часа через два после нас. Когда я проснулся, уже вовсю сияло солнце. Позавтракав, я направился к Лангензее, которого застал еще за завтраком. Вид у него, понятное дело, был далеко не блестящим. Его батальон подвергся очень сильному обстрелу врагом, а в ходе продвижении к форту ему пришлось еще не раз вступать в перестрелку с неприятелем. Однако благодаря этому сдерживающему сопротивлению колонна вьючных животных потерь не понесла. На звуки боя вышла и соединилась с батальоном также разведгруппа обер-лейтенанта Герда Мейера.
Эта разведгруппа после бивака на перевале продвинулась на шесть километров в глубь русской тыловой зоны, незамеченной выполнила порученное ей задание, однако на обратном пути была обнаружена неприятелем. Один из двух артиллеристов, которого сопровождал Герд Мейер, был так тяжело ранен, что не мог самостоятельно идти. Атлетического сложения обер-вахмистр понес раненого, взвалив его себе на спину. Остальные члены разведгруппы ружейно-автоматным огнем сдерживали подступающего противника до тех пор, пока обер-вахмистр с раненым на спине значительно не опередил их. Затем он двигался, постоянно меняя направление, вверх и вниз по склону, снова назад. В конце концов батальону пришлось еще раз обойти наступающих русских. Несмотря на все эти трудности и полученную под Изюмом все еще не залеченную рану, Герд Мейер после нескольких часов сна снова был в состоянии, которому только оставалось позавидовать. Как мне потом убежденно рассказывали участники этого предприятия, успехом разведки и последующего спасения они были обязаны прежде всего осмотрительности и хладнокровию Герда Мейера. Последний же все происшедшее считал само собой разумеющимся делом.
Когда я услышал обо всем происшедшем, я спросил Лангензее:
– Знали ли вы, что обратная дорога через форт I свободна от врага?
– После доклада моих казаков – знал.
– Тогда я мог бы следовать верхом напрямую к дивизии. Вам я здесь больше не нужен, а там я, скорее всего, получу новое задание.
Лангензее предложил мне лично доложить генералу или начальнику штаба о ходе наших действий здесь, что дало бы повод получить новое задание ему.
Радостным галопом гнали мы с моим адъютантом и двумя конюхами наших лошадей по залитому солнечным светом ущелью Цице.
– Мы ведем себя так, словно на прогулке в берлинском Тиргартене, – заметил мой адъютант, – и при этом каждое мгновение можем наткнуться на противника. Я нахожу все наше предприятие в высшей мере легкомысленным.
– Вся эта кампания более чем легкомысленное предприятие.
Когда я ровно в 14.00 входил в кабинет начальника штаба дивизии, он удивленно уставился на меня:
– Где вы были раньше? О вас уже спрашивали, но никто не знал, где вы обретаетесь.
– В ходе этого наступления мне нет применения в рамках дивизии. Однако Лангензее нужен для его вьючного каравана опытный в горах человек.
– Подобная идея пока еще никому в голову не приходила. Но это отличная мысль. И мы ее сейчас с вами обмозгуем. Где сейчас скрывается батальон? Мы пытались выяснить это по радио, но описанное место найти на карте так и не смогли.
– Это здесь, – показал я карандашом на карте, – мы были на этой седловине.
– Что, так высоко? И так далеко в тылу врага? Немудрено, что мы вас не могли найти. Но черт возьми! Если бы вы удержали это место, то Лангензее были бы обеспечены дубовые листья к Рыцарскому кресту. Надо же, и вы вышли оттуда и добрались сюда совершенно невредимыми.
