Сталин. Охота на «Медведя» - Лузан Николай (книги полные версии бесплатно без регистрации .txt) 📗
В июне 1920 года Люшков перешел на службу в Особый отдел ВЧК по 57-й дивизии, но она у него не задалась. К 1924 году он сменил одиннадцать рядовых должностей, помотался по уездным городкам Юго-Западной Украины, но так и не добился высоких чинов, пока судьба не свела его с Израилем Леплевским. Сын официанта из харьковского ресторана, тот, как и Люшков, поднялся на гребне революционной волны. Но волна Леплевского катилась по более высоким кабинетам новой – советской – власти, и потому на момент встречи с Люшковым он уже занимал значимую должность в ГПУ Украины, а на его груди сверкал орден Красного Знамени.
Встретившись, они поняли друг друга с первого взгляда: тому и другому требовались «резонансные дела», которые бы прогремели «наверху». Препятствие на пути к ним – давний недоброжелатель Люшкова – Лютый, не скрывавший своей неприязни к евреям и державший его в черном теле, убыл к новому месту службы. Люшков, получив свободу рук, развил бурную деятельность по выявлению и изобличению контрреволюционеров. Из Проскуровского окружного отделения ГПУ (с 1 августа 1925 года – отдела), который он возглавил, валом повалили перспективные дела. Он знал, как «развернуть показания» арестованных, чтобы «дело получило резонанс». На совещаниях в Подольском губернском отделе ГПУ Леплевский все чаще приводил в пример «результативную и творческую работу товарища Люшкова» и отмечал его как «способного агентуриста и умелого разработчика контрреволюционного элемента».
В Харькове (до 1939 года столице советской Украины), в центральном аппарате ГПУ заметили перспективных работников. В октябре 1925 года Леплевского первым выдвинули на более ответственный участок, назначив начальником губернского ГПУ в Одессу. Он, в свою очередь, не забыл «способного агентуриста-разработчика» Люшкова и рекомендовал в центральный аппарат: свои люди «наверху» всегда нужны. В должности начальника информационно-осведомительского отдела (ИНФО) ГПУ Украины Люшков пробыл пять лет. Несмотря на то, что ему удалось раскрыть «террористическую группу», готовившую покушение на председателя Всеукраинского Центрального исполнительного комитета (ВУЦИК) Григория Петровского, эта заслуга не была оценена – Люшков в круг соратников председателя украинской ГПУ не входил.
Все изменилось с приходом в Харьков старого покровителя – Леплевского. Возглавив Секретно-оперативное управление (СОУ) ГПУ Украины, он принялся подтягивать к себе надежные и проверенные в прошлой совместной работе кадры. Люшков был в числе их. 3 мая 1930 года его назначили начальником секретного отдела СОУ. Под руководством Леплевского он принимал самое активное участие в оперативной разработке подпольных «контрреволюционных, повстанческих организаций»: «Украинского национального центра», «Военно-офицерской организации» (дело «Весна») и других. Их работа не осталась незамеченной.
Председатель ГПУ УССР Всеволод Балицкий так оценил вклад в нее Люшкова:
«…Личные выезды т. Люшкова в районы, руководство агентурой, результативные допросы ряда крупных фигурантов во многом способствовали раскрытию и ликвидации упомянутых организаций».
Не обошел стороной Балицкий и покровителя Люшкова – Леплевского. В его адрес он также не жалел громких слов и особо подчеркивал:
«…Благодаря исключительной энергии, четкости и оперативному руководству и непосредственному участию в практической работе со стороны т. Леплевского были ликвидированы крупные контрреволюционные организации».
Спустя шесть лет Леплевский и Балицкий, стравленные Сталиным и Ежовым, терзали друг друга, как пауки в банке. Но тогда, в начале 1930-х годов, они «гремели» в НКВД СССР своими результатами в борьбе с контрреволюцией. И этот гром услышали в Кремле.
Первым взяли в Москву Леплевского. Вслед за ним, 17 августа 1931 года, в центральный аппарат ОГПУ СССР отправился Люшков. За короткий он срок вырос до заместителя начальника одного из ведущих отделов – Секретно-политического отдела (СПО) Главного управления госбезопасности (ГУГБ) НКВД СССР, занимавшегося оперативной разработкой политической внутрипартийной оппозиции. За пять лет совместной работы с начальником отдела Георгием Молчановым, игравшим одну из ключевых ролей в планах Сталина по ликвидации партийной оппозиции, у Люшкова сложились с ним приятельские отношения. Впоследствии эта близость с Молчановым и Леплевским сыграла роковую роль в его судьбе, а пока он шел в гору. 29 ноября 1935 года Люшкову было присвоено генеральское звание – комиссар госбезопасности 3-го ранга. Он стал одним из самых молодых генералов наркомата, и перед ним открывались захватывающие дух перспективы.
И здесь щемящая тоска по прошлому сжала сердце Люшкова. Как будто это было вчера, в его памяти возник кабинет наркома НКВД СССР Генриха Ягоды. Он явственно ощутил на своей ладони крепкое рукопожатие верного соратника самого товарища Сталина…
Стук в дверь вернул Люшкова в суровое настоящее.
– Войдите! – распорядился он.
В кабинет не вошел, а скорее, змеей вполз назначенец Фриновского – Козлов. Стрельнув в Люшкова испытующим взглядом, он неразборчиво промямлил извинения и затем спросил:
– Генрих Самойлович, как быть с последними показаниями на Варейкиса и его банды?
– А что там неясного? – раздраженно произнес Люшков.
– Не совсем концы с концами сходятся.
«Какие еще концы?! Сволочь! Не успел Фриновский положить трубку, а ты тут как тут! Подлец, пришел разнюхать, чем я дышу! У-y, тварь… – волна ярости захлестнула Люшкова и едва не выплеснулась на Козлова. – Стоп, Генрих, не пори горячки! Он же, сука, только того и ждет!» – и, пряча глаза, Люшков строго потребовал:
– Владимир Николаевич, немедленно возьми на личный контроль работу Бердичевского над материалами на Дерибаса и Барминского по их связям с японцами!
– Так они постоянно находятся в поле моего зрения, Генрих Самойлович.
– Этого мало, вычитай каждую строчку, чтоб не было ни одного спотыкача! 13-го у меня доклад у наркома!
– У вас?! 13-го? Так с ними вроде как должен ехать начальник следственного отдела? – сделал удивленное лицо Козлов, но его глаза говорили другое.
«Должен? Мерзавец! Комедию тут мне ломаешь! Но я тоже не лыком шит», – и, придав голосу доверительность, Люшков пояснил: – Нет, Владимир Николаевич, поеду я! Не дай Бог он с перепугу обделается перед Николаем Ивановичем, и вся наша работа пойдет коту под хвост. Михаил Петрович сто раз прав: по таким серьезным материалам докладывать должен минимум замначальника управления. Поэтому поеду я.
– И что, этот вопрос с Михаилом Петровичем согласован?
«Сволочь, а то не знаешь! Иуда!» – жгучее желание ударить Козлова в рожу охватило Люшкова, он с трудом сдержал себя и подтвердил:
– Да, я только что с ним говорил.
– Все понял, Генрих Самойлович, сейчас же сажусь с Бердичевским за материалы. К вашему отъезду они будет готовы! – заверил Козлов.
– Поторопись, Владимир Николаевич, я на тебя очень надеюсь.
– Не сомневайтесь, Генрих Самойлович, не подведу!
– И еще, Владимир Николаевич, собери мне посылку для Михаила Петровича.
– Какую? Что положить?
– Ну, эту, картину Васнецова «Московский застенок» и добавь еще что-нибудь из наших дальневосточных даров: икорку красную, настойку из женьшеня. В общем, как обычно.
– Понял, Генрих Самойлович, сделаю все в лучшем виде.
– Договорились, а теперь за работу, времени у нас в обрез!
– Уже бегу, Генрих Самойлович! – бросил на ходу Козлов и тенью исчез за дверью.
Люшков проводил его ненавидящим взглядом, и с губ сорвалось:
– У-y, фриновско-евдокимовский выкормыш!
«Евдокимов?! Тварь! С тебя начались все мои несчастья. Если бы не ты, то я бы не сидел в этой дыре. Сам товарищ Сталин жал мне руку, когда назначал на управление в Ростов», – и память вновь возвратила Люшкова к тем счастливым мгновениям.
