Русские агенты ЦРУ - Харт Джон Лаймонд (читать книги без регистрации txt) 📗
Внешне, однако, первая встреча завершилась, вполне сердечно, что не удивительно. Носенко раскрыл нескольких агентов КГБ, поставлявших информацию с американских военных объектов за рубежом. Наиболее потенциально важным сигналом с его стороны явилось уведомление об угрозе безопасности американского посольства в Москве, заключавшейся в установке в здании специалистами КГБ скрытых микрофонов. К несчастью, он не мог точно указать, в каких именно помещениях находились эти подслушивающие устройства, а также не знал, где они были спрятаны: в стенах, на полу или потолке. Поскольку эти сведения оказались не только неточными, но и не слишком приятными, Государственный департамент США воспользовался отсутствием конкретики в сообщении Носенко для иллюстрации неписаного, но широко тем не менее применяемого бюрократического правила: не обращать внимания на плохие новости, насколько это только возможно. В результате подтверждение факта широкомасштабного прослушивания американского посольства и дальнейшее расследование произошло лишь восемнадцать месяцев спустя, в январе 1964 года, после возвращения Носенко в Женеву с детальной информацией о пятидесяти двух устройствах, установленных в самых важных точках здания, включая кабинет посла.
В любом случае, после встречи, состоявшейся в июне 1962 года, еще до получения подтверждения факта прослушивания, Бэгли имел все основания полагать, что его женевская миссия протекает вполне успешно. 11 июня 1962 года он отправил в Вашингтон телеграмму, в которой заявлял следующее. «Предоставив важную информацию и показав готовность к дальнейшему сотрудничеству, Носенко окончательно доказал свою лояльность».
Подозрения
Прежде чем идти дальше, мы должны предупредить читателя: дело Юрия Носенко сложное и скандальное, поэтому может вызвать не только недоумение, но и возмущение, но может многое сообщить о реалиях и проблемах профессии разведчика. К несчастью для Носенко, против него сработало сочетание трех неблагоприятных обстоятельств: напряженное состояние советско-американских отношений, все усиливающееся параноидальное настроение Джеймса Энглтона и, наконец, убийство Джона Ф. Кеннеди, способствующее возникновению подозрения, что этот человек, в июне 1962 года вошедший в контакт с ЦРУ вроде бы по доброй воле и позднее, в 1964 году, перебежавший в США, на самом деле являлся двойным агентом, имевшим цель ввести Соединенные Штаты в заблуждение.
История с Носенко принципиально отличается от двух других, приведенных выше, — Петра Попова и Олега Пеньковского, поскольку этих двоих считали искренними и никогда не подозревали в работе против Соединенных Штатов. Кроме того, Носенко был совершенно иным человеком. В частности, в его натуре почти не было двойственности, присущей двум другим и позволявшей им довольно длительное время вести секретную подрывную деятельность против Советского Союза, оставаясь внешне лояльными и к нему. Носенко был человеком заурядным, и, когда мы с ним наконец ветретились, я заметил, что, несмотря на довольно хорошее знание английского языка, он редко пользовали ся в своей речи абстрактными понятиями, даже такими простыми, как «добро» и «зло». Годы одиночного заключения, казалось, настолько сузили его умственный и психический горизонты, что от жизни он желал только одного — минимально пристойного к себе отношения.
От других случаев предательства Носенко отличался и тем, что у него никогда не было явного желания стать шпионом. Скорее, совсем наоборот. Ценная информация, предоставленная им в период первого пребывания в Западной Европе, должна была всего лишь послужить гарантией его полезности нам, американцам, и склонить нас к выплате ему денег за эту информацию. Оказавшись на крючке, он поставил перед собой единственную долгосрочную задачу — окончательно порвать с Советским Союзом и как можно скорее обосноваться в свободном мире. Таким образом, попав в Женеву во второй раз в январе 1964 года, Носенко был уже готов остаться на Западе, поэтому и перебежал открыто, попросив политическое убежище в Соединенных Штатах.
Несогласие Вашингтона
Далее в книге следует уделить некоторое внимание настроениям, господствующим в штаб-квартире ЦРУ в момент первого появления Носенко в июне 1962 года. Оценивая важное значение этого факта и целесообразность продолжения его контактов с ЦРУ, Бэгли и Кисевалтер не приняли во внимание следующие два существенных обстоятельства: подозрительности Джеймса Энглтона (грозной тучей нависающей над всем, что хоть в какой-то мере касалось Советского Союза) и безыскусности большинства сотрудников из его ближайшего окружения. В частности, один весьма высокопоставленный сотрудник отзывался о заключениях Бэгли по поводу Носенко с крайним презрением. Остановимся на мгновение на доминирующем влиянии Энглтона как начальника контрразведки ЦРУ.
Именно Джеймс Энглтон по неосторожности доверил секреты советскому агенту Киму Филби, и о Джеймсе необходимо рассказать более подробно. В 1948 году, когда я впервые встретился с ним в Риме, он казался обаятельнейшим человеком. Его юность частично прошла в Италии, после чего Энглтон окончил престижную частную школу в Англии. Во время и после Второй мировой войны он служил в Управлении стратегических служб, в появившейся вместо этого управления Центральной разведывательной группе, а позднее — в ЦРУ Возглавив после окончания военных действий разведывательную деятельность США в Риме, Энглтон впервые столкнулся с энергичными попытками коммунистов захватить власть в Италии. Понятно, что глубокая подозрительность Джеймса к любой их активности где бы то ни было в мире происходила именно из этого опыта.
Когда его перевели из Европы на службу в Вашингтон, Энглтон быстро приобрел репутацию интеллектуала, детально знакомого с коммунистической активностью. Его рассказы о кознях советских служб, сопровождаемые ссылками на русских, чьи фамилии ничего не означали для большинства из его высокопоставленных коллег,, принимались за чистую монету, поскольку ни у кого из них не было основания оспаривать авторитет Энглтона. С другой стороны, по всеобщему признанию, он был весьма неорганизован; ящик его стола являлся своего рода бездонным колодцем, извлечь из которого что-либо можно было лишь с большим трудом.
Наибольшее влияние Энглтона пришлось на те двадцать лет, которые он возглавлял контрразведку ЦРУ — укутанную завесой глубокой тайны организацию, с переменным успехом выполняющую сложную задачу выявления шпионов из Советского Союза и стран восточного блока, подозреваемых в деятельности против Соединенных Штатов. Работа в качестве главы этой организации была настолько сложной и напряженной, что требовала самого лучшего руководителя, который только мог найтись в ЦРУ. Даже если Энглтон в свое время и соответствовал вышеупомянутым критериям, то к концу 1950-х годов это было уже далеко не так. Тщательно культивируемый имидж, разумеется, сохранился, но сам человек — нет. Возможно, из-за своего вошедшего в легенду пьянства беспорядочная память Энглтона превратилась к тому времени в бессистемную свалку малозначащих фактов, в большинстве случаев не имеющих никакого отношения к обсуждаемым в ряде случаев вопросам.
В 1976 году, когда мы оба были уже в отставке, меня вновь пригласили на службу в ЦРУ специально для расследования дела Носенко. В период активной стадии этого процесса Энглтон сыграл весьма важную роль, убедив большинство своих коллег и начальство, что Носенко является «агентам дезинформации», посланным КГБ для дискредитации правительства Соединенных Штатов. Утверждение было весьма ответственным и спорным, и Энглтон знал, что я не был с этим согласен. Когда я пригласил его в мой временный офис в штаб-квартире ЦРУ, он, однако, охотно согласился обсуждать этот вопрос.
Наша беседа с Энглтоном, начавшаяся в час дня, отняла более четырех часов и была полностью записана на магнитную ленту. На следующий день, получив более сорока страниц распечатки беседы, я пришел в ужас, впервые ясно осознав, насколько дезорганизованными были его мысли и сама речь. Должен честно признаться, что обсуждал эту тему с Энглтоном гораздо раньше и даже тогда его тезис о «дезинформации» в отношении Носенко казался мне неубедительным. Объясняю, почему я уделяю Энглтону столько внимания в этой книге. Он, более чем кто-либо другой, повлиял на атмосферу, в которой выносились суждения о Носенко в период установления с ним контакта в июне 1962 года и его окончательного перехода на нашу сторону в январе 1964 года.
