Снайпер в Афгане. Порванные души - Бобров Глеб Леонидович (читать книги бесплатно полностью без регистрации сокращений .txt) 📗
Поговорили мы с ним толком только раз. На погрузке гравия за день до отправки. Тема у него, конечно, была такая, что не затронуть ее было невозможно. Пацаны все ж таки… Перешли на его проблему. Макс, как и прежде, и спрашивал, и отвечал спокойно, я бы даже сказал, равнодушно. Да – перебили, да – Мирза, да – тварь. А что теперь? Посмотрим. Направление – направление подождет. Я его спросил:
– Ты че, мужик, вообще с крантов съехал?! Какое на х… подождет! Отправят в Афган, оттуда никакое направление не поможет.
Он просто не ответил – уперся взглядом за забор. Так вот и пообщались.
В ночь перед отправкой наступил Валтасаров пир. К бабаям съехалась вся родня – провожать. Полроты чурок – гражданских, военных, всяких. Дети дурные, бабы какие-то безобразные меж коек с сумками шныряют. Урюки притащили с собой жратвы, водки, инструменты свои музыкальные – «одын палка, два струна». Прутся по полной!
Молодняк пашет – аж гай шумит! Водка, она быстро кончается. Пошли колонны бойцов за чашмой. Кому-то по балде пустым чайником грохнули – не принес, другие деды отобрали – пацан и лег под койку.
Десантуре налили – те опять давай молотить с пьяной удали кого ни лень. Одного своего загнули и лупят по шее колобахи, а он не падает. Их главный совсем разъярился, говорит пацану, чтобы тот нагнулся и мотал башкой (у них такое убеждение было: дабы шею не сломать ударом, она расслабленная должна быть), а сам размахивается по-деревенски и лупит плашмя кулаком – «со всей дури». То повезло парню, что дед – свинарь или хлебопек, толку, что старослужащий. Бить не умеет совсем, не «вворачивается» в удар и корпус, хоть и пытается бить всем телом, не вкладывает. Урод даже в этом… Упал пацан, додумался, слава богу. Ржет десантура – победа!
Чуреки тоже разошлись, что свои, что штатские. К середине ночи ужрались все в «сисю» и пошло-поехало. Тупо гоняют по казарме всех подряд, мочат, где поймают. Бабы их отвратные на койках сидят с ногами немытыми, визжат от восторга, как же – «рюсських пидарасов» гасят! Вы же, кобылы вонючие, их ненавидите – они ж от вас рожи воротят и носы зажимают. Бачата их дебильные спят вповалку, ухайдокались бедные – такой спектакль длинный. Нормальные, короче, семьи, правильные…
Мы в этом ночном погроме участвовали хитро. Сделали пару ходок за чашмой. После третьего похода последний чайник отдали уже не чучмекам, а своим – землякам Макса и Славы. Тоже десантура. Главный – «страшный сержант», дембель. Вообще откуда-то с Крайнего Севера. Ну, с Максом понятно – свой, зема, да и чересчур потерпевший. Слава – сибиряк и вэдэвэшник, хоть и не афганец. Мы с Толяном прокатили как друзья, да и бакшиш все ж таки – пять литров крепленого, «чирик» стоит. Разрешили нам четверым в самом конце казармы под свои угловые спаренные койки залезть.
Сверху десантура гуляет: под койку залетает нераспечатанная пачка вьетнамских сигарет (названия уж и не помню – в буфете продавались) и голос спасителя: «Тащитесь, духи!» Да, мы не гордые, конечно, спасибо.
И вот тут, под утро, случился у меня с Максом серьезный разговор. Насколько серьезный, я чуть позже понял.
Почему он выбрал именно меня, я узнаю позже. Но ему нужны были все. У него не было плана. Не могло быть по определению. Такое не планируют. И ему был нужен я. Очень нужен. Не из-за физического превосходства над любым из членов группы и не потому, что со времени развития моей бессонницы пацаны нянчились со мной, словно с куклой. Ему были нужны мои мозги. Вернее, их бездействие. За последние дни все убедились, что я уже вообще не думаю, а просто знаю. Это сложно объяснить…
Но начал он разговор со мной интересно – на «вы».
– Послушай, Глеб, мне нужна ваша помощь, дело есть…
Я в ответ промычал что-то нечленораздельное. Он продолжил:
– У меня тут должок, вы поможете?
– Ты про что?
– Должок, говорю, поможете?
Я въехал:
– Мирза?
– Угу…
Как-то странно. Макс мне за эти дни показался вообще человеком без эмоций, без сил, без души, а тут на тебе – заговор, месть. Спрашиваю:
– Под шумок?
– Нет, потом…
– В Кундузе? (Вся отправка в ОКСВА шла через Кундуз.)
Он посмотрел на меня своими пустыми глазами и бесцветно ответил:
– Погрузка в четыре. – И после паузы добавил: – Утра…
Ну да… В марте здесь в четыре утра хоть глаз коли. Все упились до зеленых соплей. Рустама нет и не будет до утренней поверки… Да ты, чувак, соображаешь!
Развернулся, чтобы видеть лицо. Подкуриваю сигарету. У самого уже мозги пару дней как вырубились, функционирую на иных, самому не понятных принципах. Все воспринимаю целостно и кусками: чувства, эмоции, желания, мотивации. Все и сразу! Так и чурок своих как рентгеном просветил, все вырубились, можно не возвращаться, а чашму ВДВ подарить – те искать уже не будут, просто не помнят, а эти примут с радостью, им нажраться не впадлу!
Смотрю на Макса и вижу тьму. Там какое-то изображение не такое. Нет ничего, никаких чувств – только действие. Тут до меня доходит. А ведь он его убьет… Без дураков, без всяких понтов. Заколет, что свинью… Это хорошо… Чурки всю команду уроют на месте, до губы не доживем. Еще лучше – устал, спать хочу… До свободы осталось несколько часов (время я тоже интересно тогда воспринимал – как кусок расстояния в метрах: от события – к событию). Какая разница: улетим, прибьют, посадят – ну надо пацану. Чувствую, что надо… Отвечаю:
– Народ. С подъемом – все за Максом. Дело у него… Я пока покемарю.
Как позже выяснилось, «народ» был в курсе. Макс уже перетер и со Славой, и с Толяном. Пацаны испугались… Что и как он собирается делать, Макс не говорил, вообще ничего. «Я эту паскуду увалю…» – тускло и безжизненно, никаких комментариев и блеска в глазах. Но ребята же чувствуют – увалит! Точно – рубанет плоскомордого! А что, а как, а где?! А нигде и никак – молчит Макс, морозится… Ну пацаны его на меня и спихнули. Типа лидер – король банды. Угу, король, полное зомби, и банда – сборная «рюсських пидарасов»!
Тем не менее я слово сказал – сказал, все к бою готовы. Есть кто командует, есть кто делает. Все стало на свои места, ясно и понятно. Как потом рассказывал Толя, все уснули и спали до подъема (по секрету: я-то знаю, что Максим не спал!).
Я уверен, что все так мгновенно разрешилось по той же причине, по которой Рустам совершенно безнаказанно в одиночку мочил лидеров сильных и многочисленных землячеств на глазах у всего кагала. В это невозможно поверить, но у него даже «шестерок» не было. В смысле команды жополизов тире карманных палачей. Рустам сам божество, сам судья, сам палач.
И ответ тут, в этой загадке, я теперь думаю, простой. Рустам был готов к поступку, к действию. Его не интересовали последствия. Он не думал, что будет с головами тех парламентеров, которых он растирал кирзой по плацу. Его не интересовало, насколько глубоки будут порезы от стекла на лице навороченной десантуры и останутся ли целыми его глаза. Либо он был морально готов ответить за содеянное, либо просто не понимал и не задумывался над последствиями.
А скорее всего, мне почему-то именно так кажется, он за свою короткую и слишком бурную жизнь четко усвоил немудреную истину, что человеческая природа в своем подавляющем большинстве гнила. Человек слаб духом и труслив душою. Не готов ни к чему – ни к поступку, ни тем более к ответственности. Ну, изувечил он азера перед строем, ну и что? «Пойдете за него всей толпой писаться? Да куда там! В жопе не кругло! Ведь вы понимаете: раз я его порвал у вас, щенки, на глазах, то и через любого переступлю и печень вырву! Я готов! И сидеть, и под ножами упасть, а вы? Кто тут готов умереть сразу или сидеть полжизни? А?! То-то же! Ты, ты и вот ты – парашу чистить, а остальным – сосать!»
Понял он это и поставил себя вне морали и вне правил. И получилось! Вот он уже и обожествлен. Весь этот зверинец замирал при его появлении. А как весь «бабайстан» на него смотрел – с обожанием! Я думаю, что если бы Рустам действительно захотел какой-то формы культового поклонения, ну там клятву верности на коленях или сапоги лобызать, то все чуреки выстроились бы в строй! Не шучу! Я даже знаю, кто, растолкав всех, встал бы первым в очереди, засвидетельствовать свое почтение, – Мирза! Кто же еще… Эта мерзость не была готова ни к чему. Уверен, что трагедия Макса для этой смуглой обезьяны – просто оплошность. Ну на кой, спрашивается, ему были все эти проблемы с офицерами, с откупами и бакшишами? Ну, прославился средь своих, ну, особо досадил еще одному славянину? Та! Там подвигов и так хватало на два обелиска.
