Карьера Никодима Дызмы - Доленга-Мостович Тадеуш (читать книги без .TXT) 📗

Приход Кшепицкого прервал поток его красноречия. Пообещав прийти на следующий день, Куницкий распрощался с Дызмой.

— Известный ловкач, — заметил Кшепицкий.

— Еще бы! — подтвердил Никодим. — Такого опутать не легко.

Длинная физиономия Кшепицкого скорчилась в презрительной улыбке.

— По-моему, пан председатель, нет такого ловкача, которого не провел бы другой ловкач.

Дызма от души рассмеялся. Он сам себя считал именно таким ловкачом. Ему даже показалось, что именно так считает Кшепицкий, — об этом по крайней мере говорила его фамильярная улыбка.

— О чем вы думаете? — поинтересовался Дызма.

— Думаю о том, — опустив глаза, ответил Кшепицкий, — что наше время принадлежит человеку, который умеет ловить случай.

— Какой случай?

Кшепицкий запрокинул голову, провел рукой по острому кадыку и как бы невзначай заметил:

— Коборово — лакомый кусочек.

— Еще бы!..

— Не каждому представится случай… Дызма кивнул:

— А вот Куницкому досталось.

— А может, достанется… и вам?

Никодим недоверчиво глянул на секретаря.

— Мне?

— Мир принадлежит тем, кто не считается с условностями.

— Вы хотите сказать, что совестливость — помеха?

Кшепицкий ответил не сразу, он внимательно следил за Дызмой.

— Пан председатель, — начал он, взвешивая каждое слово, — вы, наверно, знаете, что я для вас больше чем простой доброжелатель?

— Знаю.

— Так вот, я хочу быть искренним… Для вашего блага. Но не отрицаю, что и для своего. В наше время проигрывает тот, кто глуп.

Кшепицкий задумался. Теряя терпение, Дызма стал его подгонять:

— Да говорите же, черт вас возьми!

— А не рассердитесь на меня, пан председатель?

— Вы что же, за дурака меня принимаете?

— Боже сохрани. Я потому и говорю…

Кшепицкий придвинул стул, лицо его выражало сосредоточенность.

— Пан председатель, жена Куницкого по-прежнему вас любит?

— Еще как! Ежедневно вот такие письма пишет.

— Очень хорошо.

Кшепицкий наклонился к уху Никодима и зашептал…

Был уже четвертый час, когда оба вышли из банка и сели в автомобиль.

— В «Оазис»! — крикнул Дызма шоферу и хлопнул своего секретаря по колену. — А у вас голова на плечах. Только бы удалось.

— Почему ж не удастся? Значит, мы заодно? — протянул Дызме руку Кшепицкий.

— Еще бы! — И Дызма обменялся с ним крепким рукопожатием.

В тот же вечер Никодим Дызма нанес визит инженеру Роману Пильхену, министру путей сообщения.

Это был щуплый брюнет, человек уравновешенный, вечно улыбающийся, известный своей склонностью к уменьшительным словечкам. Министр со своей рыжеватой женой, по-видимому еврейкой, встретил Дызму восторженно.

— Председательчик, миленький! — воскликнул при виде Никодима Пильхен. — Ну и словечко вы отмочили в цирке! Чтоб вас комарик забодал! Я думал, удар хватит меня от смеха! Вот это называется формулировочка!

— Может быть, не слишком салонная, — растягивая слова, подтвердила жена, — зато по-мужски.

— Ты права. В нашей стране чересчур много шаркунов и слюнтяев. Мы любим все посахарить. Крепенькое словечко действует, как ушатик холодненькой водички.

Никодим рассмеялся и стал объяснять, что ему было просто необходимо излить ту ужасную злобу, которая им овладела.

После ужина приступили к делу.

Никодим и не думал, что все пойдет так гладко. Правда, Пильхен предупредил, что окончательного решения принять не может, пока не согласует вопроса с соответствующим департаментом в своем министерстве, но в принципе для миленького председательчика готов на все. Шпалы так или иначе пригодятся.

— Даю вам слово, мы покончим с этим скорехонько. Как бы там ни было, самое главное — не откладывать, такое уж у меня правило.

Дызма почесал в затылке.

— Собственно говоря, мне важно решение по этому делу оттянуть…

— Оттянуть, братец? — удивился министр.

— Мне это не к спеху.

Пильхен рассмеялся и заметил, что в таком случае придется считать Дызму «необычным клиентиком».

Осведомившись, можно ли завтра прийти в министерство, Никодим стал прощаться.

— Светленькая головочка, — заметил министр, когда дверь за Дызмой закрылась. — Поверь, моя малюсенькая, каждая оказанная ему услуга — хорошо помещенный капиталец.

— Ах, не знаю, — отвечала пани Пильхен, — не понимаю я этих ваших политических комбинаций, знаю только одно: Дызма производит очень хорошее впечатление. Вот что значит английское воспитание!

Никодим вернулся домой и сразу позвонил Кшепицкому, сообщив ему, что дело на верном пути.

Затем принялся читать невскрытые письма Нины. В них он искал подтверждения прочности ее чувств.

Слова и тон писем не оставляли ни малейшего сомнения. Там только и было, что рассуждения о любви, жалобы на тоску, воспоминания о проведенных вместе минутах и мечты о будущем счастье вдвоем.

В одном из писем говорилось, как горько ей будет расстаться с Коборовом, где она родилась и где все напоминает ей безмятежное детство.

Дызма улыбнулся и открыл ящик стола. Из пачки бумаг вынул доверенность, на основании которой он мог от имени Нины Куницкой вести все ее дела. Эту доверенность вручил ему Леон Куницкий вскоре после приезда Никодима в Коборово. Он старательно сложил доверенность, спрятал ее в бумажник.

Весело насвистывая, разделся и с размаху бросился в постель. Его мысли занимала большая игра, которую он начал. Это были радостные и волнующие мысли.

Вдруг, без всякого повода, в тот самый момент, когда он выключил стоявшую на ночном столике лампу и комната погрузилась в темноту, все его существо пронзил дикий страх.

«Убили Бочека!»

Дызма оцепенел.

«Убили по моему приказу… За мои деньги… Я убил Бочека… Черт!»

Упрямая мысль все настойчивей лезла в голову. А вдруг существует загробная жизнь? Правда ли то, что говорят о духах?..

У противоположной стены что-то зашевелилось в темноте… Выступил чей-то силуэт.

Волосы у Никодима стали дыбом, трясущейся рукой потянулся он к выключателю, но рукавом пижамы задел за абажур, и лампа с грохотом опрокинулась на пол.

Никодим остолбенел. А тень двигалась к постели. Кровь прилила к сердцу, из горла вырвался пронзительный, протяжный крик. Один, другой, третий…

Секунды казались часами.

Вдруг до него донеслось шлепанье туфель. Через щель в дверях в комнату упала полоса света, на пороге спальни показался Игнатий с револьвером в руках.

— Что случилось?

— Зажги скорей свет.

Слышно было, как Игнатий шарит по стене. Щелкнул выключатель. Комнату залил свет — ослепляющий, чудесный, спасительный свет.

— Что случилось, пан председатель? Дызма сел на кровати.

— Ничего. Во сне померещилось… что этот… что вор…

— А я напугался. Ну, слава богу.

— Нервы у меня расшатались. Знаешь, Игнатий, возьми свою постель и ляг тут на оттоманке.

— Как прикажете.

— Да! И пойди в буфетную, налей рюмку водки, принеси сюда. Это меня успокоит.

Осушив двумя глотками рюмку, закусив водку каким-то черствым пирожком, Никодим почувствовал облегчение. Игнатий улегся на оттоманке.

«Тьфу! Какая же я баба!» — сам себе сказал Дызма, повернулся к стене и заснул мертвым сном.