Мы смеёмся, чтобы не сойти с ума - Сичкин Борис Михайлович (книга регистрации .TXT) 📗
— Мы присутствовали при общей удаче. Прекрасный фильм, который займет соответствующее положение в анналах отечественного кинематофафа. Давно мы ждали такой фильм, и он появился. Спасибо Кеосаяну! И, обращаясь к Эдику:
— Я могу идти?
— Идите, — ответил Кеосаян.
Сергей Герасимов ласково называл Кеосаяна басмачом.
Эдику очень повезло с женой Лаурой, которая хорошо на него влияла и всегда была на высшем уровне. Эдмонд Горегинович Кеосаян ушел из жизни невероятно рано — в 57 лет, оставив после себя сыновей Давида и Тиграна, которые выросли при мне, пошли по стопам отца и достойны его таланта. Я снимался в Москве у детей Кеосаяна и получил большое удовольствие как от общения, так и от творчества. У Тиграна отцовская хватка, и при помощи Давида, я уверен, его ждет большое режиссерское будущее.
Дай Бог!
Арчил Гомеошвили
Во время новогодних концертов во Дворце спорта в Запорожье мне ночью позвонил артист Владимир Ивашов и сообщил трагическую новость — умер мой близкий друг Аркадий Толбузин. Я тут же собрал вещи и попытался вылететь в Москву, но не тут-то было: администрация филармонии узнала о моем намерении прервать гастроли, обратились к секретарю обкома, и все аэродромы, железнодорожные и автобусные станции были перекрыты. Приказ — не выпускать Сичкина! Филармония горела, и мои концерты были единственным выходом из бедственного материального положения. Случилось так, что в это же время в Запорожье с концертами приехал Арчил Гомеошвили, который только что сыграл роль Остапа Бендера в фильме режиссера Леонида Гайдая "Двенадцать стульев". После этой роли Арчил стал популярен, и мне пришла в голову мысль пойти к секретарю обкома и договориться о замене меня Гомеошвили. Поначалу секретарь ничего не хотел слышать — новогодние концерты, в основном — для детей и подростков, и им нужен Буба, но, видя мое горе и учитывая, что это всего несколько дней, в конце концов согласился. Оставалась одна проблема: сам Арчил понятия не имел о предстоящей замене. Надо сказать, что Арчил Гомеошвили — грузинский князь, и в этой связи мне вспоминается такой анекдот. Приходит сваха в еврейскую семью и говорит:
— Я бы хотела вашу Розу выдать за князя Шереметьева.
Родители:
— Да, но он русский.
— Но он князь. Подумайте, ваша Роза сразу становится княгиней.
— Да, но русский...
— Послушайте, Розочка уже не первой молодости, красотой не блещет и к тому же, чего греха таить, давно не девушка, а Шереметьев молод, красив, и к тому же князь!
— Да, конечно, очень хочется, чтобы Розочка стала княгиней, но все-таки русский...
— Слушайте, вы люди небогатые, а князь Шереметьев запакован, как никому не снилось — все левое побережье Волги его. Вы представляете, как Роза будет жить — меха, наряды, драгоценности, кругосветные путешествия...
— Ну... Ну ладно, мы согласны — пусть выходит за князя. Сваха:
— Уф! Ну слава Богу, пол дела сделано. Осталось уговорить князя.
Вот и я был в таком же положении — осталось уговорить князя Арчила Гомеошвили. Надо сказать, что любая замена крайне негативно сказывается на концерте и на самом артисте, даже если заменяющий артист лучше и более популярен. Публика ждет определенного артиста, и его замена в глазах публики — халтура. Арчил только начал гастроли, и неудачное начало концертов ему было совсем ни к чему. Я, чувствуя себя крайне неудобно, зашел в номер гостиницы, где Арчил жил со своей очаровательной молоденькой женой Танечкой, и, заикаясь от волнения, начал излагать свою просьбу, но Арчил тут же меня перебил:
— Борис, о чем разговор! Спокойно езжай, оставайся столько, сколько тебе нужно, не волнуйся — я тебя заменю.
Я уехал, похоронил друга, вернулся, закончил гастроли и захожу к Арчилу, чтобы отдать деньги за проведенные им спектакли. Арчил посмотрел на меня, как на сумасшедшего:
— Ты что, какие деньги? Спрячь их немедленно.
— Хорошо, вечером я накрываю банкет в ресторане, приглашай любое количество гостей; как говорят в Грузии, твои друзья — мои друзья.
Вечером я закрыл ресторан и накрыл шикарный банкет. Гостей было человек 300, причем в основном молодые девчонки. Молодые и красивые, но явно — легкого поведения. Я поначалу даже удивился: Арчил здесь с очаровательной молодой женой, и при этом такое количество девочек — вот все-таки что значит горячая грузинская кровь.
Банкет прошел прекрасно — все веселились, танцевали, шутили, ели и пили. Когда я подошел к директору ресторана, чтобы рассчитаться, он мне сообщил, что все в порядке — за банкет рассчитался Арчил.
На следующий день я поинтересовался у Арчила:
— Слушай, ты только приехал в Запорожье. Как ты ухитрился найти такое количество девчонок?
— Да я их никогда в глаза не видел. Я думал — это твои.
Вот так Арчил Гомелшвили не только оказал мне огромную услугу, но и накрыл банкет для меня и всех блядей города Запорожья.
Композитор Шаинский
Надо сказать, что в настоящее время композитором называет себя каждый, кто посетил хотя бы два урока пения в первом классе общеобразовательной школы. Нет такой забегаловки с несколькими лабухами, бацающими по выходным, чтобы их руководитель не именовался композитором. Если же забегаловка дает рекламу в газету, то количество смежных профессий, освоенных руководителем и тремя лабухами, почему-то называемых оркестром (иногда лабух один, тогда это — "человек-оркестр" расширяется:
Моня Квотер — гитара-вокал
Арон Щелкунчик — ударные-вокал
Фима Нойз — клавишные-вокал.
Руководитель оркестра — композитор, певец, аранжировщик, поэт, бард — Марик Лагман.
Почему они все "вокал"? Еще бы вставили: "В ресторане работают злектрик-вокал, гардеробщик-вокал".
Я дружил со многими действительно прекрасными композиторами, такими, как мой друг Ян Френкель, очаровательный Валерий Зубков и многими другими. Сейчас я хочу рассказать одну историю о Владимире Шаинском.
12 апреля в день космонавтики Шаинский, Зубков и я выступали для космонавтов, а после концерта генерал — полковник Команин увез нас на банкет. На банкете также присутствовали другие высшие военные чины; особенно мне запомнился дважды герой Советского Союза летчик-испытатель в звании генерал-майора. Обаятельный интеллигентный человек с прекрасным русским языком, он рассказывал забавные истории из жизни испытателей, коснулся Шестидневной войны, высоко отозвался о мастерстве израильских летчиков, посетовал, что советским летчикам пришлось воевать далеко от родины, и многие из них были сбиты на арабо-израильском фронте.
Неожиданно встал подвыпивший Шаинский:
— Нечего у нас летать! Будете летать — будем сбивать!
Генерал слегка оторопел от этого неожиданного заявления, но спокойно сказал:
— Мы не выбираем. Согласно присяге, мы подчиняемся приказу...
— Нас, — перебил Шаинский, подчеркивая слово "нас" — ваш приказ не интересует. Летайте где хотите, но к нам мы лезть не позволим.
— Мы — военные люди, — пытался объяснить летчик, — и летим туда, куда нас посылает командование, — но Шаинский гнул свое:
— У нас вы не разлетаетесь — будем сбивать. Мы отобьем охоту воевать против нашего государства! А еще раз полезете — будем уничтожать прямо на советских аэродромах.
Мы с Зубковым слушали нашего обычно тихого очаровательного, а тут вдруг разгулявшегося, Шаинского одновременно с восхищением и ужасом. В душе мы были с ним согласны, но, как говорят одесситы — нашел время и место. Он наговорил примерно на 25 лет каторги, а наш срок, как слушавших и не возражавших, тянул лет на десять.
Что самое удивительное, ни один из присутствующих не поспешил выступить с фальшиво-патриотическим заявлением, доказывающим его любовь к советской власти; наоборот, они даже как бы сочувственно отнеслись к сказанному Шаинским.
