Еврейский юмор - Телушкин Иосиф (читать книги бесплатно полностью без регистрации сокращений .txt) 📗
Талмуд
Молодой человек, лет двадцати пяти, стучит в дверь известного ученого Рабби Шварца.
– Меня зовут Сиан Голдстейн, – говорит он. – Я пришел к вам, поскольку хочу изучать Талмуд.
– Вы арамейский язык знаете? – спросил Рабби.
– Нет.
– а иврит?
– Нет.
– Вы Тору изучали?
– Нет, Рабби. Но не переживайте за это, в Беркли я окончил факультет философии и недавно завершил в Гарварде свою кандидатскую диссертацию (на доктора философии) по логике Сократа. И теперь я хочу завершить свое образование, немного изучив Талмуд.
– У меня есть серьезные опасения, что вы не готовы изучать Талмуд. Это сокровеннейшая книга нашего народа. Однако, если вы желаете, я бы хотел проверить, насколько вы хороши в логических рассуждениях, и если вы успешно пройдете проверку, то я возьмусь учить вас Талмуду.
Молодой человек согласился. Рабби показал два пальца:
– Спускаются два человека по дымоходу. Один вышел с замаранным лицом, а другой – с чистым. Кто из них умывается?
Молодой человек уставился на раввина:
– Это что, тест на логику?
Рабби утвердительно кивнул.
– Умывает лицо тот, у кого оно грязное, – со скукой ответил молодой.
– Ответ неверный. Умывается человек с чистым лицом. Логика проста. Тот, у кого лицо испачкалось, посмотрит на того, у кого оно чистое, и решит, что и его лицо чистое. Тот, у кого лицо чистое, увидев, какое грязное лицо у другого, решит, что его лицо такое же. Поэтому умывается тот, у кого лицо чистое.
– Очень хитро, – заметил Голдстейн. – Дайте мне еще задачу.
Снова Рабби показал ему два пальца:
– Спускаются два человека по дымоходу. Один вышел с замаранным лицом, а другой – с чистым. Кто из них умывается?
– Мы же уже установили, что умывается человек с чистым лицом.
– Неверно. Умываются оба. логика проста. Тот, у кого лицо грязное, смотрит на человека с чистым лицом и думает, что и его лицо чистое. Человек с чистым лицом смотрит на того, у кого лицо грязное, и решает, что и его лицо грязное, и потому идет умыться. Когда человек с грязным лицом видит, что тот, у кого лицо чистое, умывается, то тоже идет умываться. И, таким образом, умываются оба.
– Я не подумал об этом, – говорит Голдстейн. – Я в шоке от того, что допустил подобную логическую ошибку. Дайте мне еще задание.
И снова Рабби показал ему два пальца:
– Спускаются два человека по дымоходу. Один вышел с замаранным лицом, а другой – с чистым. Кто из них умывается?
– Умывается каждый из них.
– Неверно. Никто из них не умывается. логика проста. Человек с грязным лицом смотрит на того, у кого лицо чистое, и решает, что и у него лицо чистое. Тот, у кого чистое лицо, смотрит на человека с грязным лицом и думает, что его лицо грязное. Но когда человек с чистым лицом замечает, что тот, у кого лицо грязное, не умывается, то он тоже решает не умываться. И, таким образом, никто из них не умывается.
Голдстейн в отчаянии:
– Я компетентен для изучения Талмуда. Пожалуйста, дайте мне еще задачу.
Он издает стон, когда видит, что Рабби показывает два пальца:
– Спускаются два человека по дымоходу. Один вышел с замаранным лицом, а другой – с чистым. Кто из них умывается?
– Никто не умывается.
– Неверно. Теперь ты видишь, Сиан, почему логика Сократа не является приемлемым основанием для изучения Талмуда? Скажи мне, как может случиться, чтобы два человека, спустившиеся по одному дымоходу, вышли оттуда один с чистым, а другой с грязным лицом? Ты что, не понял? Вопрос сам по себе наришкейт, глупость, и если ты потратишь свою жизнь, ища ответы на глупые вопросы, то все твои ответы тоже будут глупыми. [29]
В традиционной еврейской культуре сообразительность человека проявляет себя в первую очередь при изучении Талмуда. И хотя нееврейский мир зачастую рассматривает Талмуд как искаженную форму еврейского мышления (в английском языке выражение «talmudic mind» – «талмудное мышление» – указывает на скрупулезное выискивание недостатков с помощью логики), для ортодоксальных евреев он всегда олицетворял апофеоз мудрости. Сиан Голдстейн (вероятно, названный в честь своего дедушки Шмуэля; тщетно искать ирландца Шмуэля, названного в честь своего дедушки Сиана), кандидат философских наук, считает, что, уделив некоторое время изучению Талмуда, он станет образованным человеком с широким кругозором. Для Рабби Шварца логика Сократа, Беркли и степень доктора философии гарвардского университета не являются показателями весомой сообразительности. Как может молодой человек, не знающий иврита, никогда прежде не изучавший Тору, иметь чутцпах думать, что он готов к изучению Талмуда, глубочайшему из когда-либо написанных трудов?
Но интеллектуальные нападки раввина на Сиана Голдстейна – это нечто большее чем раздражение, вызванное самонадеянностью молодого человека. Религиозные евреи с давних пор скептически относятся к тому академическому способу мышления, в котором прошел подготовку Сиан. Похоже, что философы потратили неимоверные умственные усилия на бессмысленные поиски (светские евреи, изучающие философию, склонны думать то же о евреях, изучающих Талмуд). Иммануил Кант, один из титанов философии, не желал делать категорических заявлений о реальном существовании кого-то помимо него: возможно, все остальные люди – это плоды его воображения. Спустя столетие после Канта философы изнуряли себя попытками разрешить этот вопрос. Потому Рабби Шварц предупреждает: «Если ты потратишь свою жизнь, ища ответы на глупые вопросы, то все твои ответы тоже будут глупыми».
Сам Талмуд выступает против абстрактного мышления, оторванного от реальности. Подумайте над следующей выдержкой из Талмуда с концовкой, достойной Вуди Аллен.
Если оперившийся птенец будет обнаружен в пятидесяти локтях [около двадцати пяти метров]… [от границ чьего-то участка], то он принадлежит владельцу участка. Если он будет обнаружен вне этих границ, то он принадлежит нашедшему его.
Рабби Иеремия спросил: «Как поступить, если одна лапа птенца будет в пределах установленных границ, а другая – за пределами?»
За этот вопрос Рабби Иеремию вышвырнули из учебного заведения (Бава Батра 23б). [30]
Талмудические раввины были как знатоками акона, так и философами, что делало их правовые дискуссии весьма абстрактными, но при этом они пылко отрицали, что их спекуляции были непрактичны. Случаи, которые они разбирали, даже самые теоретические, всегда были для них тем, что может случиться в действительности.
Взгляните на библейский запрет, предписывающий евреям употреблять во время еврейской Пасхи только пресные продукты и перед праздником вынести из дома все изделия из непресного теста. Как следствие, всякая комната, где человек мог есть хлеб или иные продукты из непресного теста, например, пирожные, должна быть тщательнейшим образом вымыта, а все крошки – выметены. Но что делать, если комнату тщательно помыли, а потом внесли в нее хлеб? Должна ли быть снова проведена вся процедура очищения комнаты? Именно этот вопрос и стал предметом следующей дискуссии из Талмуда.
Рава [раввин, живший в Вавилонии в IV веке] спросил: «Предположим, что в комнату, которая уже была проверена на отсутствие непресного хлеба, попала мышь с кусочком хлеба во рту, которая потом выбежала с кусочком хлеба. Можно ли считать, что мышь [и хлеб], которые покинули комнату, это те же мышь и хлеб, которые в нее попали [и в этом случае нет необходимости повторно обследовать комнату]? Или же это могла быть другая мышь?»
Рава продолжил вопрос: «Предположим, что ответом на мой первый вопрос было то, что нет нужды считать, что это была другая мышь. Но как быть, если вбежала белая мышь с кусочком хлеба, а выбежала черная мышь с кусочком хлеба во рту? Нужно ли допускать, что это другой кусочек хлеба, или же можно предположить, что это тот кусочек хлеба, который бросила первая мышь и подобрала вторая?
Возможно, вы скажете: «Мыши не берут еду друг у друга». В этом случае что делать, если вбежала с кусочком хлеба мышь, а выбежала с хлебом во рту ласка? Можно ли предположить, что ласка взяла тот кусок хлеба, что был у мыши, или же у нее оказался другой кусок, поскольку ласка могла бы иметь во рту и саму мышь? Допустим тогда, что у ласки во рту были как мышь, так и хлеб. Но ведь если бы это был тот же кусок хлеба, то у ласки во рту должна была бы быть мышь, а у мыши во рту должен был бы быть кусок хлеба. Однако могло ли случиться так, что мышь от испуга выронила хлеб, а ласка ухватила мышь и хлеб по отдельности?»
Вопрос так и остался неразрешенным (Песахим, 10б). [31]