«А» упало, «Б» пропало... Занимательная история опечаток. - Шерих Дмитрий Юрьевич (книги бесплатно без регистрации TXT) 📗

ОГОНЬ ВОПИНСОМАНИЙ (ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ)

Пятая глава знаменитых «Двенадцати стульев» начинается с таких слов:

«В половине двенадцатого с северо-запада, со стороны деревни Чмаровки, в Старгород вошел молодой человек лет двадцати восьми. За ним бежал беспризорный.

– Дядя, – весело кричал он, – дай десять копеек!

Молодой человек вынул из кармана нагретое яблоко и подал его беспризорному, но тот не отставал».

Это первое появление Остапа Бендера: великий комбинатор предстает перед читателем с нагретым яблоком в руке. Лишь через несколько строк читатель узнает о зеленом костюме, о лаковых штиблетах, о шерстяном шарфе турецко-подданного, но первая деталь – нагретое яблоко.

Почему же нагретое? Можно предположить, что оно лежало в кармане брюк, на могучих ляжках героя, где и обрело свою повышенную температуру – хотя с другой стороны, как-то не очень удобно идти с яблоком в брючном кармане. Вот в пиджак положить – совсем другое дело.

Не будем, впрочем, томить читателя. Ученые выяснили, кто и как нагрел яблоко, отданное беспризорнику. Нагрела его... машинистка, перепечатывавшая рукопись Ильи Ильфа и Евгения Петрова. В тексте у соавторов стояло: «налитое яблоко». Но вот машинистке отчего-то привиделось нагретое. То ли жарко было в комнате, то ли другие причины оказали действие – но случилась ОПЕЧАТКА. Банальная опечатка. И яблоко мигом изменило кондиции, превратившись из сочного, налитого, вкусного (и сорванного, должно быть, в упомянутой Чмаровке) в просто-напросто нагретое.

Мелочь? Разумеется, мелочь. Но красноречивая мелочь, которая показывает силу опечатки. Поклонники «Двенадцати стульев», помнящие роман близко к тексту, теперь уже и не согласятся с налитым яблоком – им нагретое подавай!

Итак, опечатки. Это явление особенное, не лишенное загадочности и изящества. Изящество (и сила) их в том, как одна-две-три переставленные буквы меняют смысл текста, превращая его подчас в противоположный.

Конечно, не все опечатки имеют сокрушительный эффект. Если, допустим, вместо «Петербург» напечатано «Петербуг» (вполне реальная и довольно частая опечатка) – это, конечно, досадно, но не более того. Ведь сразу видно: из слова выпала буква, то-то и всего. А вот если опечатка выглядит правдоподобно, словно так и задумывал написать автор – это куда хуже.

В одной из публикаций Юрия Тынянова, знаменитого автора «Кюхли» и «Подпоручика Киже», было напечатано вместо «литературная шутка» – «литературная наука». Юрий Николаевич горько шутил: «Уж лучше бы набрали „щуки" – тут очевидна была бы бессмыслица, а так получилась видимость смысла, но мнимого, ложного...»

Опечатки рождали легенды, вносили коррективы в историю и географию, наносили удары по репутациям. А виновные в появлении опечаток могли поплатиться свободой или жизнью – примеры во множестве приведены в этой книге. Здесь же для завершения предисловия вспомним еще одну примечательную историю, тоже связанную с литературной классикой.

В начале XX столетия поэт-символист Валерий Брюсов пользовался большой популярностью – особенно у ценителей авангардной поэзии, которые готовы были принять любые ее эксперименты и изыски.

Но принять – это одно, а понять – совсем другое. При том, что понять все-таки хотелось. Легенда гласит, что один из поклонников задал однажды Брюсову вопрос:

– Валерий Яковлевич, а что такое вопинсомания?

Брюсов был озадачен:

– Не знаю... Должно быть, какая-то психическая болезнь... А где Вам попалось это слово?

Поклонник был озадачен не меньше поэта:

– Как же где – в Ваших стихах!

И прочитал на память:

И до утра проблуждал в тумане,

По жуткой чаще, по чужим тропам,

Дыша, в бреду, огнем вопинсоманий...

Это были строки из стихотворения «Лесная дева». Брюсов имел в виду всего-то «огонь воспоминаний», только вот при публикации стихотворения случилась опечатка.

«Огонь вопинсоманий» – читатели решили, что так и должно быть. Да так бы и думали, если бы не настойчивость поклонника. При очередной публикации опечатка была исправлена.

А Валерий Яковлевич, как гласит легенда, долго переживал по поводу случившегося.

ОБ ОПЕЧАТКАХ – ЛИЧНОЕ

Автор этих строк знаком с опечатками не понаслышке. Десять лет работы в питерском Доме прессы – стаж достаточный, чтобы знакомство приобрело характер снисходительной дружбы. Хотя поначалу каждая опечатка переживалась автором, как происшествие планетарных масштабов, со временем острота ощущений стала сглаживаться.

Когда работаешь в прессе, опечатки неизбежны и довольно часты – так что со временем о них забываешь. И все-таки некоторые происшествия у меня в памяти свежи.

Статья о великом князе Александре Михайловиче. Написал ее уважаемый автор, специалист в области авиации, а я прикладываю к ней свою редакторскую руку. Впрочем, между мной и автором есть еще одна инстанция, весьма и весьма значимая: машбюро. Хорошие тогда были машинистки, весьма профессиональные и в работе тщательные, но, как и у всех людей, ошибки у них случались. Надо было только об этом не забывать, вычитывать машинописный вариант повнимательнее.

А я вот запамятовал. Статья вышла в газете «Вечерний Петербург», и в ней черным по белому было написано: Александр Михайлович – сын великого князя Михаила Николаевича, прусского наместника на Кавказе. Прусского!

Вот уж деталь так деталь. А каково изящество! Всего одна буква меняет биографию в корне. От скандала спасло одно: у обоих великих князей не было яростных сторонников, готовых вступиться за «попранную честь». Так, пара вежливых звонков, ироническая реплика от автора (который ни в чем не был виноват) – и все. Вот если бы такой же ляпсус случился с фигурой более значимой для наших читателей – не миновать бы шумного разбирательства...

Впрочем, почему не миновать? Случались в питерских газетах того же времени и более существенные опечатки, и никаких особых последствий это не влекло. Все-таки пора особых строгостей миновала, работы за промахи не лишались, как это случалось прежде.

А если вдуматься, то и вправду – что за беда эти опечатки?

Ну напечатала питерская газета, что редакция ее находится в состоянии «повышенной говности». Так ведь против правды это заявление ничуть не грешило! (Да и вообще опечатка эта нередкая – еще в 1912 году в отчете Всероссийского съезда библиотекарей было напечатано: «подговительные работы».)

Или вот извинение из упомянутой выше «Вечерки»: «Редакция „Вечерки" приносит свои извинения болельщикам питерского мини-футбольного клуба высшей лиги „Политех". В наш вчерашний текст „«Политех» больше не аутсайдер. В отличие от «Единства»" вкралась досадная опечатка. Клуб занимает в турнирной таблице чемпионата России не 1-е место, как сообщалось, а 11-е».

Первое, одиннадцатое – кроме болельщиков, мало кто эту оплошность заметил. А перед болельщиками извинились, все чин чином.

Или все-таки опечатки – это беда?

Допустимы опечатки или нет? Простительны ли? Кто знает, есть ли на эти вопросы однозначные ответы.

Разве что к Карелу Чапеку можно прислушаться для начала: «Опечатки бывают даже полезны тем, что веселят читателя».

А еще можно прислушаться к величайшему из наших писателей – Александру Сергеевичу Пушкину.

КАК В «ОНЕГИНЕ» ПОЯВИЛАСЬ НЕПРИСТУПНАЯ БАШНЯ

На днях пришлю вам прозу – да Христа ради, не обижайте моих сирот-стишонков опечатками.

Александр Сергеевич Пушкин – письмо Михаилу Погодину

Пушкин и опечатки – слова, на первый взгляд, несопоставимые. Пушкин безупречен, совершенен, блистателен, и трудно предположить, что в его сочинениях, как в бриллиантах чистой воды, могут обнаружиться трещинки или иные дефекты.

Но одно дело гениальная пушкинская мысль, а другое – воплощение этой мысли на бумаге. Сам Александр Сергеевич, бывало, не поспевал за собой – вот и выводила его рука имя «Квалдио» вместо «Клавдио», фамилию «Гудунов» вместо «Годунов», слово «замылл» вместо «замыслил».