Записки майора Томпсона. Некий господин Бло - Данинос Пьер (книги онлайн .txt) 📗

Вот тогда-то от англичан отделился милорд Гей, вышел вперед с палкой в руках и, остановившись шагах в тридцати от французов, снял головной убор и обратился к графу д'Отерошу [36]:

— Мсье, прикажите стрелять вашим людям!

На что мсье д'Отерош отвечал:

— Нет, мсье, мы никогда не начинаем первыми.

Но ведь все-таки кто-то начал. Иначе не произошла бы битва при Фонтенуа, что было бы too bad для историков. Надеюсь, их высокочтимое общество позволит высказать свое мнение отставному майору индийской армии? Я даже допускаю — мне меньше всего хотелось бы обидеть здесь французов, — что кто-то действительно крикнул, обращаясь к войскам милорда Гея: «Господа англичане, стреляйте первыми!»

Но маловероятно, чтобы кто-нибудь из англичан понял эти слова. Ведь общеизвестно, что весь мир English speaking [37] и не понимать ни одного языка, кроме родного, является привилегией англичан. Даже если англичанин понимает, он не унизится до того, чтобы показать это.

Беспристрастное изучение материала, следовательно, приведет объективного историка к выводу, что здесь речь идет всего лишь об одной из тех исторических фраз, которые создаются специально для того, чтобы помочь школьникам заучивать даты и хронологические таблицы. Наиболее живучи афоризмы, которые являются плодом фантазии историков, особенно когда они относятся к историческим битвам.

Крылатая фраза, произнесенная при Фонтенуа, конечно, вышла из горнила французской исторической науки, которая набила себе руку на холодной прокатке героико-галантных формул, таких, например, как: «Все потеряно, кроме чести», «Ваше величество, если это возможно, это уже сделано, если невозможно, будет сделано» [38].

Сталелитейная промышленность английской истории, сосредоточенная в Бирмингеме и Лидсе, которая не менее, чем французская, славится своим холодным прокатом, специализируется в основном на благородной простоте: «Англия верит, что каждый выполнит свой долг» — Нельсон перед Трафальгарской битвой. Или в сатирическом и высокомерном стиле, как, например: «Я не дал бы и гроша ломаного, чтобы узнать, что сталось с прахом Наполеона», — Веллингтон, или «Франция научила меня еще больше ценить Англию» — Джонсон [39].

Оба эти производства развиваются вполне успешно и конкурируют между собой, не причиняя друг другу большого ущерба. Однако продукция их предназначена в основном для внутреннего рынка. Я не обнаружил даже следа французской версии битвы при Фонтенуа в английских школьных учебниках и никогда не встречал книги по истории Франции, в которой бы цитировались слова Веллингтона.

Я вспомнил легенду о битве при Фонтенуа потому, что она великолепно выражает дух той галантной отваги, которая, может быть, не всегда характерна для французов, но которая так импонирует им. Ясно, что, когда идет бой, нет времени произносить красивые слова. Когда идет бой, говорят пушки. А уж потом историки заставляют говорить воинов.

Я не хотел бы, чтоб в моих словах усмотрели хотя бы малейший выпад против историков. У каждого свое ремесло. Они свое выполняют прекрасно. Мой друг и соавтор мсье Данинос, который в течение многих месяцев во время последней войны был связным в нашем Royal Battalion, признался мне однажды в разгар отступления из Фландрии, что он просто в отчаянии оттого, что попал в самое пекло. Сначала я решил (и мне стало неловко за него), что он предпочитает отсиживаться дома. Оказывается, дело не в этом. Как писатель, он всегда будет сожалеть о том, что ему не удастся описать этот гигантский хаос столь же удачно, как это сделают его собратья но перу, которые сами не были в огне битвы.

Это звучит парадоксально, и тем не менее это так. Только историк, который не испытал подневольной жизни солдата, который не цепенел от страха перед унтер-офицером и даже перед противником, может стать выше споров и, не обращая внимания на гибель множества людей, придать рассказу необходимые блеск и связность.

By Jove! [40] Заговорив о людях, которые вынуждены отойти в сторону от событий, чтобы лучше описать их, я и сам отклонился от интересующей меня темы.

Итак, вернемся к Фонтенуа. Я почти убежден в том, что афоризм: «Господа англичане, стреляйте первыми!» — это историческая форма чисто французского выражения: «Только после вас».

Ведь положа руку на сердце не назовешь людей, которые сидят за столом, широко расставив локти, жестикулируют во время разговора и разговаривают во время еды (к тому же нередко о том, что едят), которые, не дожидаясь, пока выйдут из-за стола дамы, начинают рассказывать самые что ни на есть скабрезные истории, которые считают своим долгом ухаживать за вашей женой, которые уверены, что невежливо приходить в дом к 8 часам 30 минутам, если их приглашают к 8.30, которые целуются на людях, причем даже мужчины с мужчинами, которые, кажется, никогда не отвыкнут от привычки приводить в порядок свой костюм прямо на улицах Парижа, которые, попав за город, ведут интимные беседы с деревьями, которым даже не приходит в голову подать стул даме, если она собирается сесть за их стол, которые смеют называть господина убийцей только потому, что он отправил на тот свет четырех человек, хотя полиция это еще не доказала, которые заговаривают с незнакомыми людьми, в частности, в автобусах, хотя к этому их не вынуждает несчастный случай, которые не умеют заваривать чай и ничего не понимают в крикете, зато всюду стараются пролезть без очереди и считают, что совершили подвиг, если их автомобилю безнаказанно удалось нарушить правила уличного движения, которые выходят из дому без зонтика только потому, что нет дождя, которые открыто называют в своих газетах гомосексуалистом одного из наших юных лордов, хотя так просто написать, что он докучает своими ухаживаниями молодым людям, которые пытаются пролезть на перрон через закрытые автоматические двери в метро, которые говорят о любовнице некоего господина и даже не упоминают о его жене, которые высмеивают ноги президента Республики, если они слишком велики (и даже ноги его супруги), которые пользуются за столом зубочисткой, что могло бы остаться незамеченным, если бы они при этом не прикрывали рот левой рукой, которые вместо того, чтобы извиниться, когда они неправильно набирают номер телефона, тут же бросают трубку, которые, наконец, надевают свой новый костюм только по воскресеньям (за исключением нескольких известных мне жителей Лиона и Бордо, сохранивших еще старые традиции Британской Аквитании), — нет, не назовешь таких людей действительно цивилизованными или просто воспитанными, по крайней мере в английском, то есть истинном, понимании этого слова.

Как последний довод я приведу в пример их отношение к женщине: когда англичанин встречает на улице хорошенькую женщину, он видит ее, не глядя на нее, ни в коем случае не обернется ей вслед и даже в мыслях своих не позволит себе какой-либо непристойности; когда француз встречает на улице хорошенькую женщину, он сначала смотрит на ее ноги, чтоб убедиться, так ли она хороша, как показалось на первый взгляд, затем, чтоб с большим основанием решить этот вопрос, он оборачивается ей вслед и eventually (случайно) замечает, что уже идет за незнакомкой [41].

Французы вежливы? Скорее галантны. Дерзко, отчаянно галантны.

Однако следует отдать французам должное, они не имеют себе равных в повторении фразы: «Только после вас».

Как мы уже видели, значительная часть их жизни уходит на рукопожатия, немало времени они теряют также на то, что пропускают друг друга в дверях. Одни уступают дорогу, другие клянутся, что никогда не разрешат себе пройти раньше («Только после вас»). Первые продолжают настаивать: «Нет, нет, пожалуйста, вы». Так слово за слово французы со времен царствования Карла Великого провели три с половиной века на порогах своих домов. Странно даже, что иногда они все же проникают в свои дома.