Матрос Специального Назначения - Загорцев Андрей Владимирович (бесплатная библиотека электронных книг TXT) 📗

— Есть, товарищ мичман! — радостно гаркнул я, — разрешите, я напарника отпущу, он снаружи.

— Две секунды, — буркнул мичман, включая циркулярную пилу.

— Сааняя! Федос!! — заорал я, выскочив на улицу, — вали за песком, я сейчас ящик буду делать! и давай рубль.

— На хрена тебе рубль, — начал возмущаться Федосов, осторожно разворачивая носовой платок и доставая жёлто-коричневую бумажку. (Это же надо, и он тоже все сбережения в платок заворачивает! Не один я такой умный).

— Мичману! мичмана за просто так тебе ни хрена спину не почешут и досок не дадут! я ему вообще полтора рубля отстегиваю, давай не жмись.

Федос, бурча под нос и держа под мышкой сито, ушёл в сторону площадки для рукопашного боя — „песочницы“. Песка там было предостаточно. Я же тем временем, сложив в штабель доски, получил из рук мичмана аккуратно сколоченный деревянный плоский ящик с ручкой и откидывающейся фанерной крышкой, на которой было приколочено несколько фанерных кармашков. Ящик был выкрашен как всё на флоте серой („шаровой“) краской и имел очень приличный „товарный“ вид.

Получив ящик на руки, и, порадовавшись везению и забывчивости наших командиров, заказавших изделие и не вспомнивших про него, я все-таки решился и задал мичману более волновавший меня вопрос:

— Тщщ старший мичман, а разрешите сегодня в вашей „ленинской“ видик посмотреть?

— Матрос! ты чего несешь? какой видик? охренел совсем??

— Тщщ, мичман я уже смотрел, цену знаю, я же не за так, я еще матроса приведу, напарника с боевой пары, выручка же больше будет.

— Вы поповские охренели совсем — без году неделя на пункте а уже во все щели заныриваете. Иди, давай! после обеда подгребайте. Только смотри, молчок! узнает кто, прекратятся просмотры, а мои „маслопупые баллоны“ сам знаешь какие…

— Да я Зуру знаю, и Мотыль предупреждал, — блеснул я знакомствами с главстаршиной грузином и коком.

— Ну, всё! отчаливай, разболтался тут…

После просмотра „Киборга-убийцы“ мы с Федосом, оживленно обсуждая фильм, завалились в кубрик и, стирая носки, продолжили обсуждение. Группа прибыла только к отбою, голодные и уставшие. Нашего довольного настроения никто не разделял. Матросы опять целый день горбатились на огороде, и покормить их никто не удосужился. На душе стало как-то тягостно. Мы, за исключением истории с ящиком, чудесно провели воскресный день, а наши сослуживцы опять пришли голодные и уставшие. На камбузе никто „увольняемых“ не ждал, и ужина никому не досталось. Матросы сквозь зубы матерились и готовились к вечерней проверке. Ложиться голодным, скажем так, сомнительное удовольствие. Старшина второй статьи Федосов, как и я, выглядел тоже смущенным. Мы, „морально“ разлагаясь и просматривая зарубежные фильмы, могли бы и подумать о своих одногруппниках, предупредить дежурных в роте или по камбузу. Ну, или, на худой конец, принести с ужина с наших столов по куску хлеба с маслом и сахаром.

Немного подумав и вспомнив, кто сегодня дежурный кок, я, осмелившись, посеменил в сторону камбуза и отзвонился в дверь, как говорят радисты, семерочкой — „дай — дай-закурить“. Из-за двери выглянул матрос из наряда:

— Чо хотел, кто такой?

— „Брейк“, „карась поповский“ с первой роты, к Мотылю по делу.

— Заходи, стой возле входа, сейчас доложу.

Через несколько минут с глубины камбуза мне свистнули и помахали рукой. Мотыль как обычно находился в варочном цеху и дирижировал нарядом.

— Что там у тебя? — кивнул он мне, здороваясь.

— Женя, дело такое, у нас матросы с группы из города пришли, у мичмана на огороде работали, ужин профукали. Тут ничего не осталось, а то пацаны голодные?..

— Пацаны в седьмом классе учатся, а к вашему Маркуше привыкнуть давно пора. Там у меня в котлах каша рисовая осталась. Сейчас на электропечке её разогрею, пару банок тушняка кину с луком пережарю, хлеб у хлебогрыза возьмешь, чаю полно, сахару и масла нет, дам две банки сгущенки со завтрашнего кофе, через десять минут приводи.

— Столы сами накрываете и посуду за собой убираете и моете, — вклинился старший рабочий, — и давайте скорее, а то дежурный придет — накатит нам за вас.

— Не ссы, — осадил его Мотыль, — сейчас с дежурным по столовой все порешаем, он доложит дежурному по пункту.

Я убежал в группу, предупредил Федоса, чтобы он вел через пятнадцать минут группу на ужин. Сам побежал обратно — накрывать столы. Поужинать и убраться за собой успели до вечерней проверки. Дежурный по разведпункту во время позднего ужина заглянул в зал, поинтересовался нашим столь поздним визитом, погрозил карами за опоздание на проверку и скрылся.

Ночью нас разбудил крик вахтенного:

— Группа капитан-лейтенанта Поповских — подъём! Подъём! всем строится на центральной палубе.

— Что случилось? до подъёма еще три часа? — начал расспросы Федос, натягивая на ноги ботинки одновременно с носками.

— Ваш пришёл, на центральной ждёт, „синий“ — капец! шевелитесь, — полушепотом пробормотал вахтенный.

На центральной палубе, широко расставив ноги, облачённый в „адидасовский“ спортивный костюм, стоял наш капитан-лейтенант и безжизненным взглядом смотрел мимо бегом становящихся в строй матросов.

Через пару секунд группа построилась и старшина второй статьи Федосов скомандовал:

— Группа! Равняйсь! Смирно! равнение на середину! — приложив руку к пилотке, двинулся на доклад к командиру.

Поповских никак не отреагировал и продолжал смотреть мимо строя и докладывающего Федосова. Потом склонил набок голову, словно гриф, и прошипел на старшину, нелепо застывшего перед ним:

— Где мичман Марков?

— Ни могу знать! — гаркнул Федос.

„Чего он орёт?“ — подумалось мне. Потом я понял, что криком мой напарник тщательно маскирует свой страх перед капитаном.

— Группа! за мной, бегом марш, — так же чуть слышно просипел Поповских и, развернувшись, чуть покачиваясь, выбежал на улицу.

Бегали мы за ним до подъёма и во время утренней зарядки, то есть несколько часов. Наверно Поповских таким образом изгонял из себя хмель, а одному бежать было скучно. Вот и поднял он нас за три часа до подъёма. Сперва бежали, спотыкаясь и путаясь в ногах, потом приноровились, вошли в темп командира, поймали ритм. Вскоре мое сознание отключилось. Мне казалось, что так было всегда. Не было гражданской жизни, школы, танцевальной группы, учебки… Не было никогда ничего, кроме бега и сереющего неба. Казалось, что спина в светло-синей робе, бегущего впереди меня матроса, существовала всегда. Усталости и одышки вообще не чувствовалось. Группа дышала как единый организм. Очнулись мы все уже возле своего расположения. Вот тут и заныли ноги, и все стали тяжело дышать. Совершенно трезвый командир махнул нам рукой, отпуская на утренние мероприятия.

— Всё, ноги отваливаются, носки до завтрака не высохнут, — пробормотал Федос и, стянув с себя через голову куртку вместе с тельником, поплелся в гальюн.

Процесс умывания матросов живущих в береговых казармах вещь весьма занимательная. Вот идёт „киевлянин“ в одних трусах, полотенце через шею, в руках — кусок мыла „земляничного“, бритвенный станок и помазок, в зубах — зубная щетка с выдавленной на нее зубной пастой. Еще в учебке я задавался вопросом, почему именно надо выдавливать зубную пасту на щетку в кубрике и нельзя это сделать в умывальнике гальюна. Понимание пришло довольно быстро, после „утерянного“ в суматохе утренних процедур тюбика, и многочисленных просьб „выдавить чуток, а то свою в тумбочке оставил“.

До службы, к примеру, мало кто брился. А теперь нелепый пух приходиться тщательно сбривать и он, в конце концов, превращается в белесую щетину. Раньше заголиться в общественном умывальнике, стащив с себя все, вплоть до трусов, и обливаться водой — было немыслимо. А теперь — без проблем стоим, толкаемся голыми задницами, опасливо зыркая по сторонам, стараясь не нарваться на старший призыв. До завтрака успели вымыться, в быстром темпе простирнуть носки и даже чуть подсушить их, вертя словно лопастями вентилятора. Ноги безумно ныли, и хотелось спать, однако завтрак прошёл на ура. Весь бачок с рассыпчатой гречкой, сдобренной жареным салом, луком и морковкой, чуть ли не вылизали, в чайнике с кофе со сгущенкой не осталось ни капли. Чтобы наполнить фляжку, пришлось сбегать к раздаточному окошку еще раз с чайником и умолять дородную тетку-раздатчицу налить нам еще пару черпаков.