Адриан Моул: Годы капуччино - Таунсенд Сьюзан "Сью" (полные книги .txt) 📗

2 часа утра

Только что закончил работу и, несмотря на поздний час, так перетрудился, что никак не удается заснуть. Дикар вел себя сегодня, как гнусная свинья. Свинья, страдающая наркоманией, алкоголизмом и безусловным распадом личности. Кошмар начался с того, что я пришел на работу и увидел в окне большой плакат:

ВХОД ЗАПРЕЩЕН:

Социалистам;

с мобильными телефонами;

с силиконовыми грудями;

содомитам;

лицам с подтяжкой лица;

с кредитными картами;

валлийцам;

вегетарианцам;

некурящим;

пенсионерам;

трезвенникам;

с блокнотами-ежедневниками;

завсегдатаям клуба «Граучо»;

журналистам;

пролетариям;

комикам;

инвалидам;

лесбиянкам;

собакам-поводырям;

жирным;

ливерпульцам;

детям;

любителями йогуртов;

с фирменными сумками;

христианам;

бельгийцам;

выпендрежникам-любителям ризотто;

рыжим;

бывшим женам;

У дверей ресторана бесновалась разъяренная толпа. Толстая женщина размахивала сумочкой с бамбуковой ручкой и говорила с резким валлийским акцентом:

— Я родилась в Ливерпуле, а моя партнерша — комик. Это возмутительно!

За окном сидел Дикар, курил сигарету и салютовал толпе бокалом с шампанским. Я вошел внутрь и направился к кухне.

— Возвращение провинциала, — проревел Дикар. — Как поживает старый добрый Лестер?

— Моя семья живет теперь в Эшби-де-ла-Зух, — холодно ответил я.

— Педант ё …! — выпалил Дикар.

— Лучше быть педантом, чем фанатиком, — ответил я. — А ваше объявление поражает в правах большинство постоянных клиентов. Через месяц вы обанкротитесь, и мы все окажемся на улице.

— А это мысль, — промямлил Дикар. — Если я стану банкротом, то не смогу платить Ким алименты, правда?

Я воспользовался его малотрезвым состоянием и продолжил обработку:

— Вы сами виноваты, что Ким находится в финансовой зависимости от вас. Пока вы были женаты, вы не разрешали ей работать.

— Работать! — вскричал Дикар. — Ты называешь перекладывание треханных цветуечков в ведре работой ?

— Ким была модным флористом, — напомнил я, — держала три магазина и имела контракт с Конраном [24].

Дикар залился своим жутким, почти беззвучным хохотом, а я поднялся в свою «квартиру» над рестораном. Я заключил слово «квартира» в ироничные кавычки, потому что на самом деле это кладовка. Свое обиталище я делю с упаковками смеси для приготовления соуса и огромными банками овощных консервов. В «гостиной» стоят два гигантских морозильника, забитых потрохами и дешевой мясной вырезкой. Но все-таки остается место для комплекта из маленького стола и стула (темно-пепельного цвета), купленного в MFI [25], и двуспальный диван, накрытый покрывалом с подсолнухами. (Я чувствую свое родство с Ван-Гогом: нас обоих отвергла столичная элита.)

Переоделся в белое одеяние шеф-повара, покормил рыбок, затем спустился в кухню и начал готовить для тех немногих посетителей, что удовлетворяют строгим критериям Дикара.

Субботнее меню всегда следующее:

Салат из креветок

*

Бычья печень с беконом и луком

Вареный картофель

Морковь, нарезанная кружочками

Гороховая каша

Соус из пакетика

*

Готовый фруктовый рулет с вареньем

Комковатый заварной крем «Берд» (пенка — плюс 10 фунтов

по причине воскресной наценки)

*

Нескафе

Мятная помадка «После восьми»

С раздражением обнаружил, что никому не пришло в голову разморозить бычью печенку, поэтому пришлось сунуть замороженную глыбу в духовку на медленный огонь. Овощи приготовили заранее, так что я сварганил пять литров соуса. Пока он булькал на огне, в большой миске я смешал порошок для заварного крема фирмы «Берд» с молоком и сахаром, старясь не перебрать с тщательностью, дабы комки не растворились в горячем молоке.

Вошел Луиджи и снял пальто, шляпу, ботинки и носки.

— Я должен помывай ноги, — сказал он, влезая на сушку. — Я должен помывай эти чертовы как-вы-их-там-называй… — сказал он, засовывая ногу под кран с холодной водой. — Спортивный ноги! — Он с восторгом подцепил эту фразу, услышанную им в кабинете врача. — Безумно чесайся, — сказал он, ожесточенно скребя между пальцами.

Я оглянулся на объявление, висящее на двери туалета для сотрудников: «Пожалуйста, мойте руки». О ногах ни слова. Через кухню нетвердой поступью протопал Дикар и ввалился в туалет. Дверь он закрыть не удосужился, и оттуда донесся плеск разлившейся Замбези.

Я быстро пересек кухню и захлопнул дверь сортира. Повернувшись, увидел Малькольма, посудомойщика; расстегивая пиджак-блузон, он стоял на пороге. Лицо у Малькольма было перекошено. Я спросил, что случилось.

— Это непорядок, — сказал он, кивая в сторону раковины, где плескались ноги Луиджи. — Раковина — моя территория, а вдруг нагрянет санитарная инспекция?

Луиджи заорал из раковины:

— Я работай в ресторанах двадцать семь лет. Я обслуживай принцесса Маргарет и Тони, Кассиус Клей и Томми Стил. Это мой личный друзья. Софи Лорен, когда приезжай в Лондон, заскакивай повидаться со мной всегда-всегда. Однажды Софи сказай: «Луиджи, я давай тебе совет. Всегда смотревай за своими ногами».

Луиджи вынул ноги из раковины и вытер их парой чистых посудных полотенец.

— Если бы! — буркнул Малькольм и нацепил фартук, испещренный жирными пятнами.

Я продолжил размораживать бычью печенку. В кухонные дрязги стараюсь не ввязываться. Формально я считаюсь шеф-поваром, но это ничего не значит: в неофициальной иерархии «Черни» я занимаю низшую ступень. Меня наняли исключительно за мои чисто английские гены и истинно рабочее происхождение.

Спустя десять минут Дикар вывалился из туалета с горящими глазами и счастливой улыбкой. Я указал ему, что у него кончик носа в тальке. Он загоготал:

— Чуток промазал, да?

После чего пошел в зал отпирать входную дверь. Официанты Кеннет и Шон опоздали на полчаса, и куда подевались мои помощники Саша и Азиз?

Оставалось пятнадцать минут до подачи блюд, когда в кухне появился Джимми-грек из соседней таверны. Джимми сообщил, что греческая община Британии голосовала за лейбористов, потому что двадцать лет назад Нил Киннок обещал вернуть в Парфенон мраморные барельефы Элгина, как только лейбористы придут к власти. К нам Джимми заскочил в надежде увидеть какого-нибудь известного лейбориста — дабы вручить ему петицию.

Переворачивая на противне шипящие куски бычьей печенки, я сказал:

— Не знал, что ты интересуешься историческими артефактами, Джимми.

— Лорд Элгин и турки нас обобрали, — сказал Джимми, стряхивая сигаретный пепел в раковину. — Я желаю для своей страны справедливости. Я готов умереть за Грецию! — театрально добавил он.

— А я не готов умереть за Англию, — встрял Малькольм. — Она не сделала мне ничего хорошего.

— Ну, благодаря НАТО и ядерному щиту, ни одному из вас не потребуется жертвовать собственной жизнью, — информировал их я. — А теперь, если позволите, у меня шестьдесят два человека, которых надо накормить, и ни одного помощника!

И я швырнул через всю кухню нож для резки рыбы. Иногда я позволяю себе подобные вспышки раздражительности. Публика ждет от шеф-повара именно такой экзальтированной экстравагантности, а я использую их потребности, чтобы снять стресс — во всяком случае, так утверждает мой бывший психотерапевт Леонора Де-Витт.

Малькольм сказал:

— Я бы тебе помог, но только не за три монеты в час.

А я ему ответил: