Безрассудная Джилл. Несокрушимый Арчи. Любовь со взломом - Вудхаус Пэлем Грэнвил (книги онлайн полностью txt, fb2) 📗
– Ты когда-нибудь слышал про поэтическую справедливость, Штырь? – спросил Джимми. – Вот она в полной мере. Однако в этот час веселья и благожелательности нам не следует забывать…
Но Штырь его перебил. Сияя честной радостью, вспыхнувшей от теплого приема, оказанного его повести, он принялся выводить из нее мораль.
– Усекаете, босс, – сказал он. – Лафа, и ничего боле! Когда они хватятся камешков, дык подумают на Гейлера, а на нас и не подумают.
Джимми взглянул на него с глубокой серьезностью.
– Разумеется, – сказал он. – Ну и логик же ты, Штырь! Гейлер, по твоим словам, только-только открыл дверь снаружи, когда камердинер на него набросился. Так как же им не подумать, что он похитил драгоценности! Человек, способный вскрыть сейф через закрытую дверь помещения, уж конечно, сумеет запрятать добычу, катаясь по полу с камердинером. И то, что драгоценностей при нем не окажется, еще больше усугубит улики против него. А в том, что он вор, они окончательно убедятся, установив, что на самом деле он сыщик. Штырь, тебе, знаешь ли, самое место в каком-нибудь приюте.
Сын Бауэри несколько растерялся.
– Об энтом, босс, я вроде не подумал.
– Ну, разумеется, подумать обо всем невозможно. Теперь, если ты вручишь мне бриллианты, я верну их на место.
– Вернете, босс?!
– А что ты предлагаешь? Я бы поручил это тебе, но только мне сдается, что возвращать вещи на место не совсем по твоей части.
Штырь отдал колье. Босс – это босс, и с ним не спорят. Но трагичность его облика красноречиво вопияла о разбитых надеждах.
Джимми взял колье почти с трепетом. Он был знатоком, и совершенные камни воздействовали на него так же, как совершенные полотна на художественные натуры. Он пропустил нить сквозь пальцы, а затем посмотрел на камни снова. Теперь попристальнее.
Штырь следил за ним, и в сердце у него шевельнулась надежда. Ему показалось, что босс колеблется. Быть может, теперь, когда он потрогал камни, то уже не захочет с ними расстаться. Для Штыря бриллиантовое колье искуснейшей работы было просто эквивалентом стольких-то долларов или фунтов, но он знал, что существуют люди, в остальном совершенно нормальные, для которых драгоценный камень драгоценен сам по себе.
– Ожерельеце-то что надо, босс, – подбодряюще прожурчал он.
– Верно, – сказал Джимми. – В определенном отношении лучше мне видеть не доводилось. Сэр Томас будет рад получить его обратно.
– Значит, положите его на место, босс?
– Да, – сказал Джимми. – Перед самым спектаклем, наверное, такая возможность представится. Во всяком случае, одно хорошо – дневные события заметно очистили воздух от ищеек.
Глава 23. Семейные неурядицы
Хильдебранд Спенсер Пойнс де Бург Джон Ханнасайд Кумбе-Кромби, двенадцатый граф Дривер, чувствовал себя совсем как воспетая Киплингом жаба под бороной, точно знавшая, куда именно вонзаются зубья указанного сельскохозяйственного орудия. Он перечел записку еще раз, но от этого она нисколько не выиграла. Кратко и ясно Молли порвала помолвку. Она считала, что «так будет лучше», она боялась, что «нам обоим она равно счастья не обещает». Именно, именно, тоскливо думал его сиятельство. Он и сам бы точнее не написал. В любое другое время он вознесся бы на седьмое небо. Но зачем выбирать для разрыва именно тот момент, когда он намеревался под залог этой помолвки разлучить дядю с двадцатью фунтами? Вот это его уязвило.
Ему как-то не пришло в голову, что Молли ничего не знает о его печальном положении. По его убеждению, ей полагалось быть инстинктивно осведомленной обо всем. Природа, как уже упоминалось, в смысле интеллекта снабдила Хильдебранда Спенсера Пойнса де Бурга дешевым суррогатом. То, что сходило у него за мозг, к подлинному серому веществу имело точно такое же отношение, как «кофе, ничем не уступающее настоящему» имеет к настоящему мокко. А потому в моменты эмоциональных и умственных кризисов его логика, подобно логике Штыря, обретала свой особый размах.
Он перечел записку в третий раз, и его чело увлажнила легкая испарина. Это было ужасно. Предположительный восторг Кэти, сногсшибательной девушки без гроша за душой из «Савоя», когда он явится перед ней свободным от нависавших брачных уз, не скрасил картину, развертывавшуюся перед его умственным взором. Кэти была слишком далеко. Между ним и ею, заполняя весь горизонт, маячила жуткая фигура взбешенного сэра Томаса. Вполне обоснованно предположить, что имелся краткий промежуток, когда Персей, сосредоточив взгляд на чудовище, перестал видеть Андромеду. И средневековый рыцарь, сойдясь в благородном поединке ради улыбки своей прекрасной дамы, редко позволял мечтам об этой улыбке заполнять свое сознание в тот момент, когда его закованный в броню противник мчался на него придатком к острому копью.
Так обстояло дело и со Спенни Дривером. Прекрасные очи могли засиять для него, когда беды останутся позади, но пока его куда больше занимало то, как загорятся яростью выпученные глазки.
Ну, случись это чуть позже – хотя бы на день! Но беззаботная импульсивность современных девушек погубила его. Как ему теперь уплатить долг Харгейту? А уплатить Харгейту надо, тут вопроса не встает. Только так и никак иначе. Лорд Дривер не принадлежал к тем личностям, которые мучаются из-за долгов. В колледже на первых порах он обворожил всех местных торговцев размахом, с каким приобретал в кредит их товары. Нет, его угнетал не долг, а вероятные последствия неуплаты этого долга. Харгейт, инстинктивно догадывался он, натура мстительная. Харгейт, получив от него гордого пренебрежения на двадцать фунтов, предъявил счет. И если не уплатить по нему, будут неприятности. Они с Харгейтом были членами одного клуба, а член клуба, который проигрывает в карты сочлену и не платит проигрыша, гладит клубных старейшин против шерстки.
Он должен раздобыть эти деньги – такой вывод был неизбежен. Но как?
В финансовом смысле его сиятельство уподоблялся разоренной стране с блистательной историей. Было время – два его первых года в колледже, – когда он бултыхался в роскоши щедрейшего содержания. То был золотой век, когда сэр Томас Башли, будучи, так сказать, еще необстрелянным и чувствуя, что, добравшись до горних сфер, он обязан жить на соответствующую ногу, сыпал деньгами направо и налево. В течение двух лет после женитьбы на леди Джулии он придерживался этого достохвального убеждения, беспощадно давя врожденную скаредность. Деньги, потраченные таким образом, он считал выгодным капиталовложением. К концу второго года он обрел твердую почву под ногами и начал поглядывать по сторонам, на чем бы сэкономить. Содержание, выплачиваемое его сиятельству, прямо-таки напрашивалось на изъятие из бюджета. И сэру Томасу не пришлось долго ждать удобного повода для прекращения былых щедрот. В мире существует такая игра, как покер, во время которой человек, не способный управлять выражением своего лица, может выйти далеко за пределы самого щедрого содержания. Лицо его сиятельства во время игры в покер уподоблялось поверхности пруда, которая бежит рябью от любого ветерка. Тупое отчаяние, отражавшееся на физиономии графа, когда ему доставались плохие карты, превращало блеф в дорогостоящее удовольствие. Честная радость, лучившаяся из его глаз, когда карта сулили удачу, действовала на его благодарных противников как своевременный сигнал тревоги. Две недели покера вынудили его отправить дяде письмо с просьбой, страдальческой, но и лишенной сомнений в счастливом успехе, возместить финансовые потери. И дядюшкина нога с восторгом на него топнула. Построив свои аргументы на порочности азартных игр, сэр Томас изменил финансовое положение племянника, исключив возможность чарам покера сбить его с прямого пути. Содержание было отменено безоговорочно, и взамен его сиятельству было поставлено условие: его сиятельство может рассчитывать на любые суммы, но всякий раз он должен сообщать, на что они ему требуются. Если просьба будет сочтена разумной, воспоследуют наличные, если же не лезущей ни в какие ворота, наличные не воспоследуют. Изъян этой системы, по мнению графа, заключался в расхождении их мнений относительно того, что считать разумным, а что – не лезущим ни в какие ворота.
